Музей современной любви - Роуз Хизер
Бриттика возвращалась в Амстердам, чтобы встретиться со своими научными руководителями, и корпела над последним черновиком диссертации. Она отработала несколько долгих смен в местном супермаркете, а затем забронировала место на самом дешевом рейсе в Нью-Йорк на завершающие дни перформанса. Кредитная карта прогнулась под тяжестью «В присутствии художника». Хостел на Сорок шестой улице по-прежнему не отличался уютом и дружелюбной обстановкой. Кондиционер стал еще шумнее, шум, доносившийся с улицы, тоже.
Выносливость понадобилась и каждому из зрителей. Возможно, Марина спустя пятьдесят четыре дня перешла от выносливости к какому-то другому состоянию. В марте Абрамович носила темно-синее платье. В апреле облачилась в ярко-красную версию того же фасона. Сегодня был первый день мая. Длинное красное платье сменилось белоснежным.
Бриттика подумала: «Марина превратилась в собственный флаг. Сине-красно-белое знамя ее народа».
Народ Абрамович, заметила она, стянул в атриум целую армию поклонников. Чему поклонялись эти люди, можно было только догадываться, но они продолжали приходить. С каждым днем их становилось все больше. Почему они плакали? Обрели ли они утешение, понимание, таинство? Что-то происходило. Это было видно по слезам. Бесконечным слезам людей, сидевших на стуле перед Абрамович. Бриттика отстояла в очереди уже девять часов, а перед ней оставалось еще четыре человека. Она заводила новые знакомства, обменивалась электронными адресами, делилась результатами исследования, копила суждения, мысли, интервью и истории. Вчера весь день провела в очереди, но к закрытию ее отделяли от Абрамович пять человек.
Бриттика взяла интервью у Карлоса, который сидел семнадцать раз. Он считал, что сидеть перед Мариной — это все равно что наводить порядок в доме души. Нечто вроде уборки в старом шкафу.
Девушка не сомневалась, что вскоре время сидения начнут ограничивать. Когда люди сидели дольше пятнадцати минут, очередь начинала роптать. А давка на лестнице в половине одиннадцатого утра становилась опасной. Сегодня утром кто-то попытался упорядочить хаос, раздав стоящим в очереди номера. Бриттика в пять утра получила двадцать шестой номер. Некоторые ночевали прямо на улице возле МоМА. Они прыгали в спальных мешках, пытаясь согреться, и смеялись над сумасбродством и серьезностью своих намерений.
Бриттика снова вставила в уши наушники и стала слушать песню «Дерти проджекторс» — «Неподвижность — это движение». Девушка улыбнулась такому совпадению. Возможно, неподвижность и впрямь была движением. Какой-то молодой человек в красно-белой клетчатой рубашке похлопал ее по плечу, и она сняла наушники.
— Привет, — сказала Бриттика.
— Я видел, что ты уже сидела, — проговорил незнакомец, присаживаясь на корточки рядом с ней, — поэтому хотел спросить: тебе в каком-то смысле свойственна жертвенность?
— То есть?
У молодого человека были красивые глаза. Он не походил на сумасшедшего, но это ведь Нью-Йорк.
— Ну, это ожидание в очереди, чтобы посидеть с ней, — нечто вроде ритуала?
— Но ведь жертвенность не намекает на смерть? — спросила Бриттика. Она видела его бицепсы под рукавами, широкую грудь под рубашкой.
— Никаких намеков, — сказал незнакомец, улыбнувшись ей широкой белозубой улыбкой. — Я так прямо и говорю. Даже ожидание в очереди — это смерть ожидания. А сидение на стуле — смерть индивидуальности. Люди попадаются на крючок.
— Не уверена, что мы попались на крючок, — возразила Бриттика.
— Но я видел твое фото на сайте. Ты явно была удивлена тем, что увидела. Даже шокирована.
— Ты учишься на художника? — спросила девушка, польщенная, но по-прежнему настороженная.
— Я мясник, — ответил парень. — Но приходил сюда несколько раз. Не думаю, что мне удастся посидеть, но это ничего.
— Ты действительно мясник? — спросила Бриттика. Почему-то это ее разочаровало. А потом она подумала, что в такой рубашке он, наверное, мясник-миллионер. Какой-нибудь нью-йоркский наследник.
— Да, мясник. А что, это плохо?
— Нет, просто…
— Откуда ты? — спросил парень.
— Из Амстердама. Я приехала только ради этого перформанса.
— У тебя прикольный акцент. И каково твое впечатление о ньюйоркцах?
— Что они на удивление терпеливые. Потому что я действительно видела только этот перформанс.
Парень ухмыльнулся.
— Тогда позволь сказать тебе: мы все тут поэты. Даже девелоперы, бюрократы и бруклинские мясники. Стоит только спросить нас, как мы относимся к этому городу, и мы немедленно впадаем в сентиментальность. Вот так мы здесь и живем. Нью-Йорк гораздо романтичнее Парижа.
— Ты был в Париже?
— Видел в кино, — рассмеялся парень. — И когда-нибудь обязательно туда выберусь. — Он указал на Абрамович. — Вот почему этот перформанс здесь зашел. Думаю, в любом другом городе получилось бы гораздо хуже. Там понадобилось бы больше усилий. Ну, знаешь, мультимедиа и всякое такое. А вот нас это устраивает. Потому что дает крошечную возможность вспомнить, что мы поэты, даже если никогда не напишем ни строчки. — Он взглянул на часы. — Мне пора.
— Приятно было пообщаться, — сказала девушка, не желая, чтобы он уходил. Ей до смешного хотелось поцеловать его на прощание. — Я Бриттика, — повинуясь порыву, добавила она, протягивая ему руку.
— Может, еще увидимся, Бриттика.
— Как тебя зовут? — поспешно спросила она.
Молодой человек ухмыльнулся.
— Чарли.
— Ты вернешься? — спросила она. — Вернешься сюда?
— Вернусь. Я пробуду в Нью-Йорке до самого конца.
— Надеюсь, я увижу тебя раньше.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Требуется мужество, чтобы вырасти и стать тем, кто ты есть на самом деле.
Э.-Э. КАММИНГС
34
Было уже далеко за полдень, и по приезде Левин обнаружил, что атриум переполнен. Марина была в длинном белом платье, стол исчез. Теперь там стояли только два стула, обращенные друг к другу. Интимность ситуации стала еще более ошеломительной. Левин увидел, что со стула поднялась стройная женщина в узких джинсах, черном свитере и остроносых белых замшевых сапогах. У нее было выразительное морщинистое лицо и движения профессиональной танцовщицы. Левин понял, что это какая-то знаменитость. После нее села девочка. Когда через десять минут она покинула свое место, то выглядела как человек, который только что совершил отважный поступок и испытывает облегчение оттого, что остался цел и невредим.
У Абрамович был усталый вид. Если не считать почти незаметного вращения шеей и легчайшего ерзания на стуле, она сохраняла неподвижность. Взгляд из-под полуприкрытых век был спокоен и отстранен. Женщина справа от Левина в благоговейном восторге прижала руку к губам.
— Как ей удается, — прошептала эта восхищенная зрительница Левину, — весь день сидеть неподвижно?
— Она давно практикуется, — объяснил Левин, чувствуя, что становится истинным знатоком.
— С апреля, да? — посмотрела на него женщина.
— С тысяча девятьсот шестьдесят третьего года.
Кто-то позади них громко сказал:
— Ну и что? Она ведь живой человек, верно? Во что превратятся музеи в будущем? Черные стены? Тишина?
— Ш-ш-ш, — произнес кто-то рядом.
— На меня уже шикают, — продолжал мужской голос. — Это не музей. Это библиотека какая-то. Хуже, это, блин, самая настоящая церковь. И все молятся.
Люди протискивались мимо Левина. На другой стороне квадрата лицом друг к другу сидели двое детей со скрещенным ногами, напоминая опытных йогов: они изображали Марину и ее визави. Женщина, стоявшая рядом с Левином, тоже заметила ребят, улыбнулась и кивнула им. Несколько минут дети сидели совершенно серьезно, глядя друг другу в глаза. Потом девочка прыснула со смеху и завалилась на бок, а мальчик упал на нее сверху.
Левин заметил в толпе человека с татуированной левой рукой. Под завернутым до локтя рукавом рубашки ему удалось разобрать только несколько букв: «убий…». Он покосился на смотрителей, которые тихо переговаривались между собой, однако не переставали сканировать бдительными взглядами толпу. Что они предпримут, если этот тип вдруг возьмет и выскочит на середину квадрата, ранит Марину, выхватит пистолет, нож, занесет кулак или вцепится ей в горло? Левин продолжал наблюдать за подозрительным мужчиной. Что сделает он сам, Левин, не знавший боевых приемов, не прошедший военной выучки, даже не имевший оружия, если увидит, как этот субъект достает оружие? Ему не хотелось думать о том, как он может повести себя в подобной ситуации.
