Маша Царева - Красотка для подиума
Встречаться чаще я не могла – работала как ломовая лошадь. Мне, дуре наивной, казалось, что каждый показ, каждая фотосессия еще на один шажок приближают меня к социальной защищенности, которую обеспечивает широкая известность. Только потом до меня дошло, что ничего такого и не предполагалось с самого начала. Контракт мой был кабальным. Та же Ева Сторм, помимо дома моды «Роша», могла сотрудничать и с другими фирмами. Я же была продана хитрой Амалии со всеми потрохами. Если кто на мне и заработал, так это предприимчивый Борис Бажов. Пока я тратила деньги на гулянки и шубы, он складывал каждую копеечку в свой необъятный карман.
Вот так и получилось, что сулили мне златые горы, а в итоге…
В итоге я с тремя объемистыми сумками вернулась бизнес-классом в Москву.
Когда Дом моды «Амалия Роша» расторг со мной контракт, именно Лизка одолжила мне денег, чтобы я могла разделаться с многочисленными долгами.
В Москву мы возвращались вместе.
И все пошло-поехало по накатанной колее.
Я снова работала манекенщицей в агентстве «Дженерал». А Лизавета профессионально бездельничала, опустошая кошельки мужчин.
Вот тогда-то, в один из похожих друг на друга дней, я и объявила ей о том, что ненавижу свое лицо.
– Пластическая операция – это так же естественно, как стрижка, – убеждала меня Лиза.
С этого все и началось…
Мне было всего девятнадцать с половиной лет. Большинство моих ровесниц, я имею в виду тепличных домашних существ, в этом возрасте только делают слабые попытки вырваться из-под родительского крыла. Они ярко красятся, покупают первый крем для лица, тайно курят в форточку и важно рассуждают о любви.
А я…
Ну а я уже чувствовала себя старухой.
Может быть, во всем виновата пресловутая генетика? В последнее время я подолгу изучала старые черно-белые фотографии мамы, пытаясь беспристрастно определить, в каком же возрасте к моей родительнице начала незаметно подкрадываться старость? Поймите меня правильно – под зловещим словосочетанием «подкрадывающаяся старость» я вовсе не имею в виду первую седину на висках, «гусиные лапки» в уголках глаз и намечающийся второй подбородок. Нет, меня волновали гораздо более тонкие признаки – расширенные поры на носу и тающий румянец. У шестнадцати-семнадцатилетних девушек особенный цвет лица – их кожа словно изнутри светится. Глаза – как маячки, щеки – как крымские яблочки. Девушка может и не быть красавицей, но ее недостатки потонут в этом чудесном свете. Но вот ей исполняется двадцать, и что-то в ее облике неуловимо меняется. Естественно, этих грустных метаморфоз не заметят ни ее близкие люди, ни она сама. Скорее всего, их не распознает даже фотокамера или видеопленка – девушка по-прежнему будет выходить на снимках задорной и юной. И только придирчивый взгляд пессимиста разглядит медленное таяние волшебного сияния рассвета.
В шестнадцать лет любая модель выглядит многообещающе хорошенькой. Блеск юности ненавязчиво обманет самого строгого критика. Она может быть хорошенькой и простой, как девчонка из дома напротив, и эта банальность сойдет ей с рук. Но красота двадцатилетней манекенщицы должна быть особенной. Отточенной, полной изюма, неоспоримой. К двадцати годам в модельном бизнесе выживают и преуспевают только обладательницы такой вот оригинальной внешности.
И вот я смотрела в увеличительное зеркало на свое лицо и грустно констатировала, что юность прошла. Черт с ней, с генетикой, скорее всего, виною тому мой образ жизни. Ночные гулянки, нервозность, наркотики. Попробуйте жить на всю катушку и сохранить при этом ангельский цвет лица – ничего у вас не получится. Я посещала лучших косметологов, я пользовалась дорогими кислородными кремами, но все равно пришла к неутешительному выводу, что юность не законсервируешь.
Меня называют красавицей. Мне вслед оборачиваются встречные прохожие, а женщины в моем присутствии презрительно поджимают губы и принимаются с независимым видом рассуждать о том, что в модельном бизнесе – одни идиотки.
Я красавица, но особенная ли я?
В моем лице нет ничего лишнего – правильные строгие линии, классические пропорции, высокий чистый лоб, четкая линия губ. Моя красота спокойная и ровная, но ослепительной ее не назовешь. Она не бьет под дых, лишая способности думать.
– Ты права, – сказала я в тот день Лизке, – я давно об этом подумала и вот что решила. Я сделаю пластическую операцию.
Легко принять кардинальное решение. Сложно начать медленное поступательное движение в его направлении. Выбрать подходящую клинику, например. Это самое главное. Лицо ведь – не платье, в случае неудачи его не так-то просто будет перекроить.
И я приступила к осторожному сбору информации.
Первым делом я решила опросить всех знакомых женщин. Тактику эту беспроигрышной не назовешь. Я могла только догадываться, что многие из столичных красоток, разменявших третий и четвертый десятки, ложились под скальпель. Но проверить это наверняка не представлялось возможным. Сами рисковые особы, как известно, не любят распространяться о том, что взяли на себя смелость немного подкорректировать природу.
Лизка вызвалась мне помогать, за что я была ей благодарна. Конечно, деликатные расспросы – не ее амплуа, зато у моей загульной подружки было много знакомых, которым она могла «в лоб» задать интересующий меня вопрос.
– Любавина оперировалась, – с авторитетным видом говорила Лиза, называя фамилию одной из известных актрис, – и Шемякина, жена того банкира, с которым я… – Она закашлялась. – Так, кто у нас еще есть?
– Может, старые фотографии посмотрим? – предложила я. – Вдруг кто-нибудь придет на ум?
– Дохлый номер, – зевнула она, – знаешь, я ведь уже кое с кем поговорила. Никто не спешит порадовать тебя телефончиком своего доктора. Боятся огласки, такая реклама у нас престижной не считается.
– Знаешь, а во Франции к этому относятся по-другому. Они считают, что сходить к хирургу – это все равно что сходить к стоматологу. Ничего стыдного в этом нет. Ты бы мне дала телефон своего стоматолога?
– Ну!
– Вот видишь, – вздохнула я, – видимо, в ближайшие несколько недель мне только и придется что обедать с подружками. И пытаться что-нибудь у них разузнать.
– Смотри только, чтобы во время этих обедов твоя диета не полетела ко всем чертям, – усмехнулась Лизка, – а то никакая пластика не поможет!
Юлия Воронина. Тридцать два года, красива, дважды разведена, одинока. В прошлом – манекенщица, сейчас – хозяйка небольшого модельного агентства, специализирующегося на оказании эскорт-услуг. Не процветает, но и не бедствует. Два раза в год отдыхает на море, Рождество привыкла встречать в одной из европейских столиц, в начале каждого сезона обновляет гардероб в Италии.
Та еще штучка. Волосы длинные, светлые, явно наращенные. Губы подозрительно пухлые, лицо слишком свежее для особы с ее репутацией.
Она-то мне и нужна.
Я познакомилась с Ворониной года два назад. Она сама подошла ко мне в каком-то клубе и предложила перейти к ней в агентство. Я вежливо отказалась, она нисколько не обиделась. С тех пор мы иногда перезванивались и пару раз вместе ужинали – от скуки.
Когда я пригласила ее вместе сходить в салон красоты, Воронина как будто даже обрадовалась. Я и не ожидала, что ее реакция будет такой бурной.
– Настена, сколько лет, сколько зим! – воскликнула она. Ее голос был тонким и нежным. – Ты как раз кстати. Я в депрессии.
– Может, расслабимся? – мягко предложила я. – Мне одной наводить красоту скучно. Заодно и посплетничаем.
– Идет, – весело согласилась Юлия, – я как раз рассталась с одним хреном. Потом расскажу. Надо бы почистить перышки перед новыми отношениями.
И вот спустя два дня после этого телефонного разговора мы лежали на соседних кушетках в массажном кабинете дорогого салона красоты. Моя процедура называлась «ароматический точечный массаж» и заключалась в том, что молчаливый юноша явно нетрадиционной сексуальной ориентации обмакивал руки в склянки с вязкими пахучими маслами, а потом тыкал липкими пальцами в мое тело, иногда выбирая самые неожиданные места. Например подмышки – я чуть под потолок не взлетела, когда он довольно резко ткнул в них указательными пальцами, мягко прокомментировав: «Я использую масло сандалового дерева». И это еще называется «расслабляющая процедура».
Юле же пришлось страдать побольше моего – с ее тридцатилетними бедрами сотрудники салона красоты не деликатничали. Сначала нижнюю часть ее тела обмазали какой-то вязкой массой, пахнущей так, что мне пришлось дышать широко раскрытым ртом, чтобы подавить рвотные позывы. Время от времени Воронина восклицала: «Ой, щиплет!» – но мрачная массажистка, похожая на стервозную учительницу физкультуры, не обращала на ее кокетливые повизгивания никакого внимания. Потом ее завернули в несколько толстых шерстяных одеял и на некоторое время оставили в покое. Зато после этого массажистка занялась ногами Юли – она месила ее несуществующий жирок, как сдобное тесто, сильными пальцами щипала и оттягивала кожу, чтобы предотвратить образование целлюлита. А несчастная жертва Юля при всем этом умудрялась поддерживать спокойный вдумчивый разговор. Хотя я на ее месте выла бы от боли.
