Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра
Сидевший на корме сухощавый подвижный индеец искусно правил лодкой, минуя подводные камни и песчаные отмели. В самых мелких местах Элен вскакивала на нос каноэ, указывая мужу изменения фарватера, часто проверяя веслом глубину реки и криком предупреждая, когда на мелководье винт мог врезаться в дно. Кэнайна внимательно наблюдала за ней. Вот, размышляла она, лишь один из многих примеров тех десятков навыков и секретов, которыми ей предстоит овладеть и которые девушки мускек-овак по большей части усваивают еще в детстве. Элен и ее муж составляли союз, в котором каждый зависел от другого так сильно и так насущно, как то неведомо белым. Белый мужчина может быть несчастлив с женой, которая ничего не умеет, но он всегда способен и дальше заниматься своей работой, редко нуждаясь в помощи жены. Но чтобы найти применение всем своим знаниям и талантам, мужчина мускек-овак должен взять в жены такую же искусницу. К размышлениям о себе примешивалось чувство вины. Нельзя терять времени, пора срочно заняться подготовкой к роли, для которой она рождена.
Через час-другой они добрались до излучины реки, повернули, и Кэнайна увидела на стрелке охотничий лагерь. Он был разбит на поляне размером с футбольное поле, сзади вплотную подступал ельник, спереди протянулся галечный пляж, уставленный вытащенными на берег каноэ. Вигвамы стояли как попало; пылали костры.
Несколько женщин и детей спустились к воде встретить их.
Когда каноэ подошло совсем близко, Элен крикнула:
— Кэнайна вернулась. Здесь Биверскины?
Прежде чем ей успели ответить, в одном из ближайших вигвамов раздался чей-то крик. Откинулся полог, оттуда выскочила крупная женщина - это Дэзи Биверскин проворно неслась по откосу к реке.
— Кэнайна! Это же Кэнайна! Я знала, что когда-нибудь ты вернешься ко мне.
Лодка уткнулась в берег, Кэнайна выпрыгнула на землю. Мать и другие женщины взволнованно окружили ее, хватая за руки, треща без умолку. И вот развеялись страхи и опасения долгих последних лет - Кэнайна возвратилась домой, к людям, которые любят ее.
Через несколько минут Кэнайна с матерью остались в вигваме одни.
— Я вернулась не на побывку, — сказала Кэнайна. Было странно опять говорить на кри. — Я приехала насовсем.
— Я рада, — сказала женщина. Она не требовала объяснений, и Кэнайна не сделала к тому никакой попытки.
— Я буду работать вместе с вами, учиться вещам,которые должна знать каждая женщина мускек-овак, -продолжала Кэнайна. - Я поеду с вами на зимовку. Когда-нибудь я выйду замуж за охотника мускек-овака, но прежде надо многому научиться.
Дэзи Биверскин медленно попыхивала трубкой, и темные глаза ее сияли от счастья.
Охотники вернулись к вечеру. Кэнайна сидела у костра, разведенного возле вигвама, когда подошел отец, неся за длинные шеи пару гусей. Он мельком взглянул на нее, словно Кэнайна никуда и никогда не уезжала. В темных, невозмутимых глазках не отразилось ни удивления, ни радости.
— Уачейю, - он спокойно произнес приветствие кри, бросил у костра гусей и ушел в вигвам. Жена окликнула его, он показался в дверях.
— Кэнайна вернулась домой. Она не уедет больше, - сказала Дэзи Биверскин. — Будет учиться, чтоб стать женой мускек-овака.
Внимательно следила Кэнайна за отцом в надежде, что сквозь неподвижную маску прорвется какое-нибудь выражение, которое передавало б его мысли. Густые брови поползли вверх, и одно мгновение Кэнайна не знала, что за этим стоит - одобрение или нет. Потом он улыбнулся и кивнул.
— Рад, что ты вернулась к своим, — сказал он на кри. Потом добавил: — Нетанис. — На языке кри это означает "дочь", но в смысле ласкательном, подчеркивающем семейные узы: "моя доченька". Теперь Джо Биверскину, уходя на охоту, придется думать и об этом желудке, но употребленное им слово "нетанис" означало, что он принимает Кэнайну с теплотой, которую доселе не проявлял к ней.
А когда они ели тушеного гуся, Кэнайна, достав жестяную тарелку, положила на нее свою порцию мяса. Разрезая мясо с помощью ножа и вилки, она заметила, что отец наблюдает за ней. Через несколько секунд он показал пальцем на тарелку и от души рассмеялся. У Кэнайны отлегло от сердца — она тоже рассмеялась. Он увидел тут презабавную шутку. Если так и дальше пойдет, Кэнайне не о чем волноваться.
Кэнайна немедленно принялась за учение и в тот же вечер, взяв топор, отправилась вверх по течению нарубить сучьев. Нести топор было неудобно, и это все время напоминало ей, что топор она в руках никогда и не держала. С утра она помогала матери ощипывать и потрошить гусей, запоминая, в каких местах тело птицы покрыто мягким пухом, который собирают для одеял.
В тот день ветер переменился, подул с северо-востока, нагнал холоду, и тяжелые тучи, двигавшиеся с залива Джемса и Гудзонова залива, плотно застлали все небо. Дни миновали один за другим, похолодание затянулось, на озерах по-прежнему держался лед, и охота на гусей продолжалась дольше обыкновенного.
Дэзи Биверскин с воодушевлением занялась приобщением Кэнайны к жизни мускек-оваков. Научила замешивать тесто для лепешки прямо в мешке, не пользуясь никакой посудой, жарить лепешку на сале или печь, поставив сковородку боком на камень у костра. Они расставили вдоль берега капканы на мускусных крыс и каждое утро проверяли, не попался ли кто. Поначалу свежевание зверя и потрошение птицы показались Кэнайне отвратительным занятием, но она заставляла себя делать это и понемногу привыкла к тошнотворному запаху гусиных внутренностей и к тому, что руки залиты липкой кровью. Она научилась вырезать для вяления мясо из грудки птицы одним большим куском, а для похлебки разделывать ножки, крылья и остальную тушку, которые тут же отправлялись в котел. Присматривала за костром, над которым вялилось мясо, следя, чтобы оно не слишком прокоптилось, — индейцы любят лишь слегка приконченное мясо.
Трижды за шесть дней Кэнайна видела самолет лесного управления и каждый раз провожала исчезавший вдали самолет с грустью, которую, как она знала, не должна была себе позволять. Там сидит Рори Макдональд и сверху смотрит на болота, где поселились гуси, и видит лагерь мускек-оваков. И хотя разум твердил, что она обязана сделать все возможное, чтобы больше не видеться с ним, другая часть ее существа, сокрытая в таинственных, непроницаемых глубинах подсознания, с нетерпением ждала этой встречи.
Джо Биверскин, прежде такой безразличный и неприветливый, теперь подобрел. Однажды вечером (Кэнайна провела в лагере уже около недели) она сидела у костра, помогая отцу перезаряжать гильзы к завтрашней охоте.
— Приманивать и стрелять гусей — дело мужчины, — сказал Джо, — но для женщины тоже неплохо знать, как это делается. Завтра можешь пойти со мной в засаду, поглядеть, что такое охота.
Кэнайна знала, что отец ждет ответа.
— С удовольствием, — ответила она.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Когда Белощек покинул корабль и достиг пустынных, скованных льдом берегов южного Лабрадора, он отдыхал всего одну ночь и затем полетел дальше, подгоняемый двумя страстными желаниями.
Голодом, выражавшим инстинкт самосохранения. И тягой к спариванию, выражавшей инстинкт сохранения рода, потребность соединения подобного с подобным, присущую всему живому.
Какое из двух побуждений сильнее, сомневаться не приходилось. Нужно бежать подальше от этого пустынного края, где сплошной камень, да лед, да снег, держась побережья — либо на север, либо на юг. На юге обильней пища. На севере же, затерянный где-то в бескрайних просторах Арктики, лежит теплый клочок суши, место гнездовий сородичей, где ждет будущая подруга. Так что выбор решился автоматически, инстинктивно. Рассвет едва просачивался сквозь ночную мглу серым туманом, а Белощек уже поднялся со льда, на котором отдыхал со вчерашнего вечера, расправил крылья и полетел на север.
В тот день он летел словно объятый безумием, и желание найти подругу все возрастало и крепло, пока на второй день и в самом деле не превратилось в безумство, и он устремился вперед с такой силой отчаяния, какой раньше не знал за собой. Сперва берег был невысок и лежал пологой равниной, засыпавший землю снег и белый ледяной покров океана, казалось, незримо переходили друг в друга. Поутру показались холмы, а затем горы — отвесные, с острыми вершинами скалы, нередко одинокими утесами вздымавшиеся посреди моря. Это был гигантский, чудовищно огромный мир, рядом с которым Белощек был крошечной песчинкой, стремившей свой одинокий полет все дальше и дальше, в глубь запоздалой полярной зимы.
