Пауло Коэльо - Алеф
Хиляль хватает тяжелую металлическую лампу, вырывает провод из розетки и швыряет ее в меня. Я успеваю отвернуться, но девушка бросается на меня с кулаками. Я пытаюсь схватить ее за руки, но она успевает расквасить мне переносицу.
Теперь мы оба в моей крови.
Душа Турции подарит вашему мужу всю свою любовь, но прежде ему придется заплатить за это своей кровью.
– Хватит! Идем!
* * *Хиляль замирает, пораженная резкой переменой тона. Кровь удалось остановить, я беру ее за руку и тяну за собой.
– Пошли!
Времени на объяснения нет. Я сбегаю по ступенькам, увлекая за собой Хиляль, скорее напуганную, чем рассерженную. Сердце мое бешено стучит. Мы выбегаем на улицу. У подъезда ждет машина, в которой я должен был ехать на ужин.
– На вокзал!
Водитель смотрит на меня, ничего не понимая. Я открываю дверцу, запихиваю Хиляль в автомобиль, усаживаюсь сам.
– Скажи ему, чтобы ехал на вокзал!
Девушка повторяет мои слова по-русски, и водитель трогает с места.
– Скажи, чтобы ехал на предельной скорости. Я все улажу. Нам нельзя опоздать!
Шофер с явным удовольствием подчиняется. Мы бешено мчимся, шины визжат на каждом повороте, другие машины шарахаются в стороны, приметив официальную символику на наших бортах. К моему удивлению, прежде чем гнать, водитель включает сирену и пристраивает на крыше мигалку. Мои пальцы впиваются в ладонь Хиляль.
– Мне больно!
Я ослабляю хватку, про себя моля Господа о помощи. Только бы успеть, только бы все получилось так, как я задумал.
Хиляль говорит без остановки, успокаивает меня, просит прощения, клянется, что не хотела кончать с собой, а только ломала комедию. Тот, кто любит по-настоящему, не станет убивать себя или предмет своей любви. Она не хочет, чтобы чувство вины преследовало меня во всех следующих воплощениях. Девушка ждет ответа, но я не могу сосредоточиться на ее словах.
Через десять минут мы останавливаемся у вокзала.
Я распахиваю дверцу, и мы выбегаем на перрон. Проход на платформу закрыт. Я трясу и пинаю барьер, привлекая внимание двух дюжих охранников. Хиляль куда-то исчезает, и впервые за все это время я чувствую себя одиноким и брошенным. Она нужна мне. Без нее ничего, абсолютно ничего не получится. Я сажусь на асфальт. Люди подозрительно косятся на мою грязную, окровавленную одежду. Охранники подходят ко мне и что-то спрашивают, но я не понимаю по-русски. Вокруг нас собирается толпа.
Хиляль возвращается вместе с водителем. Тот, не повышая голоса, что-то втолковывает охранникам, и они отступают. Нельзя терять ни минуты. Мне нужно сделать нечто важное. Охранники убирают заграждение. Проход свободен. Я беру Хиляль за руку, и мы несемся по темной платформе. Вдали маячит последний вагон.
Слава богу, он на месте!
Я обнимаю девушку и пытаюсь отдышаться. Мое сердце готово выпрыгнуть из груди, по венам струится чистый адреналин. Голова кружится, ведь я с утра почти ничего не ел. Не хватает еще упасть в обморок. Душа Турции покажет мне то, что я должен увидеть. Хиляль гладит меня по голове как ребенка, успокаивает, говорит, что она рядом, и все будет хорошо.
Мое дыхание постепенно выравнивается, сердце бьется тише.
– Пойдем.
Двери открыты. Похоже, в России не принято лазать по вагонам, чтобы что-то украсть. Мы заходим в тамбур. Я прошу Хиляль встать спиной к стене, как тогда, в начале нашего путешествия. Наши лица совсем рядом, на расстоянии поцелуя. В ее глазах отражается свет фонаря с соседней платформы.
Темнота не помешает нам увидеть Алеф. Время резко меняет ход, перед нами открывается черный туннель. Хиляль спокойна: теперь она знает, что должно произойти.
– Возьми меня за руку, и мы отправимся в другой мир, ПРЯМО СЕЙЧАС!
Перед нами мелькают верблюды и барханы, дожди и ветра, площадь с фонтаном в пиренейском городке, водопад в Монастерио-де-Пьедра, ирландский берег, лондонский тротуар, женщины на скутерах, пророк у подножья священной горы, собор в Сантьяго-де-Компостела, женевские проститутки, поджидающие клиентов, нагие ведьмы, водящие хоровод вокруг костра, обманутый муж, готовящийся пристрелить жену и ее любовника, азиатские степи, где женщина ткет прекрасный ковер и ждет своего мужчину, пациенты сумасшедшего дома, моря со всей их рыбой и вселенная со всеми ее звездами. Мы слышим крики новорожденных, хрипы умирающих, грохот столкнувшихся автомобилей, женское пение, мужскую брань. Двери, двери, двери.
Мне открываются все мои прошлые, настоящие и будущие жизни. Вот я в поезде с девушкой, вот я французский писатель девятнадцатого века, вот все те, кем я был и кем еще буду. Мы входим в заветную дверь, и я перестаю ощущать в своей руке ее ладонь.
В воздухе висит густой запах вина и пива, народ на площади хохочет, вопит и сквернословит.
Девушки зовут меня по имени. Я прячу глаза, я не хочу на них смотреть, но они настаивают. В толпе слышатся одобрительные крики. Эти люди думают, что именно благодаря мне ересь разоблачена, что это я спасаю город от греха. А девушки все повторяют мое имя.
Сколько можно трусить! Я медленно поднимаю голову.
Телега уже почти проехала; еще минута, и голоса смолкнут. Но теперь я вижу их лица. Несмотря на пережитое, они торжественны и светлы, словно девушки успели повзрослеть, стать женами и матерями, прожить долгую жизнь и теперь готовы спокойно встретить смерть, всеобщий удел. Они сопротивлялись ей сколько могли, но в какой-то момент смирились с судьбой, с тем, что было предначертано еще до их рождения. Тайны бытия открываются нам лишь в любви и смерти. Им выпало познать и то, и другое.
Вот что я читаю в их глазах: любовь. Мы вместе играли в принцев и принцесс и, как все дети, строили планы на будущее. Судьбе было угодно нас разлучить. Я избрал служение Господу, они – совсем другой путь.
Мне девятнадцать, я ненамного старше девушек, что смотрят на меня с благодарностью за то, что я поднял на них глаза. Камень лежит на сердце: меня терзают противоречивые чувства, но прежде всего – стыд за проявленную трусость, за неспособность сказать «нет», за слепую покорность, которая представлялась мне единственно правильной, а обернулась бессмыслицей.
Девушки все смотрят на меня, и это мгновение длится целую вечность. Одна из них вновь повторяет мое имя. Я одними губами говорю им:
– Простите меня.
– Ты не виноват, – отвечает другая. – Мы говорили с духами, и они открыли нам будущее. Время страха ушло, теперь настало время надежды. Виновны ли мы? Время рассудит, кто был жертвой, а кто злодеем. Мы снова встретимся в будущем, и ты посвятишь себя тому, что все сейчас проклинают. Твой голос будет звучать так громко, что тебя услышат очень многие.
Телега ползет прочь, и я бросаюсь за ней, не обращая внимания на тычки стражников.
– Любовь победит ненависть, – произносит третья девушка так спокойно, словно мы снова стали детьми и играем на лесной поляне. – Пройдут годы, и тех, кого теперь сжигают на костре, будут почитать как святых. Тогда вновь объявятся алхимики и чародеи, ворожеи обретут силу, а люди станут поклоняться Богине. И так будет во славу Господню. Мы благословляем тебя до конца времен.
От удара стражника я складываюсь пополам и долго не могу вдохнуть, но не отрываю взгляда от телеги. Она уже так далеко, что мне ее не догнать.
Я выталкиваю Хиляль за магическую дверь. Мы снова в поезде.
– Мне было плохо видно, – говорит она. – Там была беснующаяся толпа, а еще человек в капюшоне. Наверное, это был ты, но я не уверена.
– Это не важно.
– Ты получил ответ на свой вопрос?
Я хочу ответить: «Да, теперь я знаю, куда ведет мой путь», – но ком в горле не дает мне говорить.
– Ты ведь не бросишь меня одну в этом городе, правда?
Я обнимаю ее за плечи.
– Ну конечно нет.
МОСКВА, 1 ИЮНЯ 2006 ГОДА
В отеле нас ждет Яо с билетом в Москву для Хиляль. Мы полетим в одном самолете, хоть и разными классами. Издателей на встречу с Путиным не допустят, но меня будет сопровождать знакомый журналист, у которого есть на это разрешение.
Когда самолет приземляется, мы с Хиляль покидаем его через разные выходы. Меня отводят в особое помещение, где уже ждут журналист и два сотрудника президентской администрации. Я прошу разрешить мне выйти в зал прилетов, чтобы кое с кем попрощаться. Человек из администрации говорит, что на это нет времени, однако журналист возражает, что встреча начнется не раньше пяти, а сейчас только два. И даже если президент собирается принять меня в своей загородной резиденции, куда он обычно перебирается в это время года, мы доедем туда за пятьдесят минут.
– В конце концов, спецтранспорт с сиренами существует как раз для таких случаев, – замечает он с долей сарказма.
