Александра Маринина - Оборванные нити. Том 1
— Да протрезвела она. И поняла, что натворила. Собственного ребенка — собственными руками. Как жить-то после этого?
— А если бы она не отравилась, — настырно продолжал спрашивать Сергей, — ее надолго посадили бы?
— Надолго, — авторитетно заявил пятикурсник. — Это уж будь спокоен. И на зоне ей бы жизни не дали, бабы-зэчки таких вещей не прощают.
Еще несколько дней после этого разговора Серега, глядя на идущих по улицам молодых женщин, многие из которых счастливо улыбались, думал о том, что мать-убийца точно так же ходила бы сейчас по улицам, ездила в трамвае, ходила в магазины, покупала себе одежду, смотрелась в зеркало… Она жила бы так же, как все. Если бы не нашелся человек, который поставил под сомнение загадочную аббревиатуру «СВДС»…
Телеш свою угрозу выполнил, уже на следующий день все танатологическое отделение знало о том, что Сергей Михайлович Саблин считает себя крупным специалистом в деле вскрытия трупов маленьких детей, а еще через несколько дней на планерке Всеволод Маркович Куприянов расписал Сергею труп ребенка со словами:
— Отныне, коллега, все детские трупы — ваши. Вы этого хотели — вы это получили. И за это вам низкий поклон и горячая благодарность от всего нашего коллектива.
Послышались смешки, на Саблина кидали и сочувственные, и ехидные, и насмешливые взгляды. Вскрывать детские трупы не хотел никто.
Всеволод Маркович обещание сдержал, и с того дня все трупы маленьких детей доставались Сергею. Он всерьез занялся изучением вопроса о том, что же такое этот таинственный СВДС — синдром внезапной детской смерти, то есть синдром внезапной смерти детей первого года жизни на фоне видимого клинического благополучия. Смерть малыша наступает совершенно неожиданно для окружающих, обычно во время сна, и перед этим состояние младенца никаких опасений не вызывает.
Все в душе Сергея протестовало против практики «навешивания» этого диагноза для того, чтобы скрыть некомпетентность и бездеятельность. Он помнил то, что говорила ему несколько лет назад Юлия Анисимовна, а теперь уже и сам понимал, что диагноз СВДС абсолютно всех устраивает. Педиатры и начальники из управлений здравоохранения довольны, потому что это не болезнь, которую доктора пропустили, а значит, никто не понесет ответственности. Правоохранительные органы с удовольствием напишут постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, потому что никто не виноват, и будут избавлены от промывки мозгов за рост насильственных преступлений на территории. Судебно-медицинским экспертам от наличия в Международной классификации болезней такого диагноза тоже одно сплошное облегчение выходит: можно не напрягаться, не искать морфологические проявления какого-либо заболевания, протекавшего скрыто и не замеченного ни педиатрами, ни родителями, или травмы, или механической асфиксии. Кроме того, если эксперт опровергает диагноз, выставленный педиатром, он обязан обосновать и доказать свою точку зрения на клинико-анатомической конференции, поскольку по закону все случаи детской смерти должны быть на этих конференциях рассмотрены в обязательном порядке. Ну и кому охота тратить время, идти на конференцию, что-то говорить, выслушивать нападки и замечания, порой язвительные и даже грубые, и вообще, портить со всеми отношения?
Отчего же происходит это страшное событие? Как оно происходит? Каков его механизм?
Саблин снова вернулся к монографии немецкого патологоанатома Альтхоффа, которую читал только в студенческие времена и уже помнил не очень хорошо. Альтхофф делал особый акцент на том, что отсутствие выраженных симптомов у внезапно скончавшихся грудных детей перед смертью необязательно доказывает, что они были здоровыми, и призывал в подобных случаях проводить более тщательные исследования, нежели те, которые обычно проводятся у взрослых. Особенной должна быть не только методика самого вскрытия, но также и методика проведения всех дальнейших исследований. Сергей черным фломастером подчеркнул фразу: «Термин «СВДС» не отражает причины смерти как таковой».
Еще немецкий патологоанатом высказывался категорически против идей о том, что грудной ребенок может умереть от того, что задохнется рвотными массами или будет лежать на животе, уткнувшись лицом в подушку или простыню. Такие случаи тоже обычно подпадают под пресловутый «синдром», хотя, по мнению Альтхоффа, причина смерти на самом деле совершенно в другом. А вот родители ребенка, которым говорят, что их дитя умерло потому, что они за ним недосмотрели, будут потом до конца жизни мучиться угрызениями совести.
И снова Саблин вспомнил и несчастную Красикову, и отравившуюся зоокумарином детоубийцу.
Он перечитал массу литературы, просиживал все свободное время в библиотеках, искал, выписывал, сравнивал, обдумывал, консультировался с опытными педиатрами, завел несколько толстых тетрадей, в которые заносил и выписки из прочитанных книг, научных статей, авторефератов и диссертаций, собственные наблюдения и те сведения, которые получал во время консультаций. Отдельно, в небольшой тетрадке в твердом переплете, составил перечень вопросов, которые необходимо задать родителям погибшего ребенка, чтобы более или менее четко представлять, обоснован диагноз «синдром внезапной смерти» или нет. Во всех исследованиях описывались случаи, когда ребенок в возрасте до одного года умирал при полном отсутствии каких бы то ни было клинических проявлений заболевания, и последующие исследования патоморфологических проявлений также не обнаруживали. Иными словами, синдром внезапной смерти — не выдумка, не артефакт, он существует в действительности. Однако этим удобным диагнозом очень часто пользовались и в тех случаях, когда имели место и жизнеугрожающие состояния в связи с заболеваниями, и даже явные признаки насильственной смерти.
Для того чтобы чувствовать себя уверенно при выставлении патологоанатомического диагноза, Саблин в обязательном порядке просил родителей умершего ребенка ответить на ряд вопросов: какая была температура у ребенка за сутки до смерти; не вызывали ли к нему «Скорую» или «Неотложную» помощь за сутки до смерти; какие лекарства малыш принимал за сутки до смерти; не вызывали ли к ребенку врача в связи с тем, что он заболел, в течение последних двух недель; как чувствовал себя малыш в последние сутки жизни, не был ли вялым, не снизился ли аппетит, не стал ли вдруг беспокойным без явного повода, не появилась ли сыпь, кашель, насморк, понос, рвота, срыгивание. Некоторые родители отвечали четко и сразу, было видно, что они полностью в курсе того, как чувствовал себя ребенок, но встречались и такие, которые толком ни на один вопрос ответить не могли, и это поднимало в Саблине волну негодования и ярости. Таких родителей он готов был убить на месте.
Он тщательно и методично изучал присланные из поликлиник амбулаторные карты умерших детишек, чтобы найти в них необходимую информацию: наличие у ребенка пневмонии, ее распространенность, характер экссудата; наличие ОРВИ, экзантемных или кишечных инфекций. Изучение медицинской документации оказалось делом непростым: требовалось много терпения, внимания и усидчивости, чтобы разобрать быстрый корявый почерк, которым делались записи в картах. Но неожиданно для себя Сергей понял, что эта кропотливая работа доставляет ему удовольствие.
— Ты же прекрасный гистолог, — засмеялась Ольга, когда он поделился с ней своим удивлением. — Это значит, что ты человек усидчивый и способный к длительной концентрации внимания без ослабления его остроты, ты не устаешь от монотонной работы, более того, ты находишь в ней удовольствие. Поэтому совершенно естественно, что разбираться с документами тебе не в тягость. Иногда мне кажется, что ты напрасно перешел из гистологии в морг, твое место — за микроскопом, там ты приносил куда больше пользы. Подумай, может быть, тебе имеет смысл вернуться?
Но Сергей даже думать не стал. Его место — у секционного стола. Так он чувствовал. В этом он был убежден. Только работая в секционной, можно испытать удовлетворение от того, что ты — тот, кто нашел путь к истине и сумел защитить беззащитного и наказать виновного. Он отчего-то стеснялся говорить об этом Ольге, прикрываясь словами о научном интересе, о профессиональном росте и о прочих таких понятных каждому категориях. На самом же деле он не желал был «винтиком» в сложном многоступенчатом механизме поиска ответа о причинах смерти, он хотел быть Первым, Главным и Единственным — тем, кто увидит вскрытое тело, проведет исследование на макроскопическом уровне и сам примет решение, какой материал отобрать для дальнейших исследований, и сам сформулирует вопросы специалистам, и сам первым ознакомится с их ответами, и сам лично сделает окончательные выводы, которые и будут представлены следствию. Он не только не объяснял этих мотивов Ольге, он и самому себе стыдился их озвучивать и лукаво твердил какие-то пустые слова о реализации себя как специалиста.
