Нэнси Хьюстон - Обожание
ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ
ЛАТИФА
Видите, ваша честь? Мой сын этого не делал! Не он убил артиста, остальные с этим согласны, они говорят то же самое, мой Касим ни в чем не виноват. Мой мальчик, конечно, не ангел, он делал глупости — маленькие и большие, но убийство… Нет. Быть того не может. Он оплатил чужой долг, клянусь Аллахом, что это правда.
ЭЛЬКЕ
Как же тяжело матери признавать, что она потеряла сына, потому что неправильно его воспитала. Я, кстати, тоже не могла ничего поделать с Франком. С того самого дня, когда он разбомбил музыкальный центр — это было его первое бесчинство, — и до самого последнего времени, когда он стал настоящим преступником, я мучительно искала способ сблизиться с ним. Я всегда его любила — как можно не любить часть себя? — но он живет в чуждом и враждебном мне мире. С Фионой получилось лучше, я радовалась, что она примирилась с жизнью, но, если уж быть до конца откровенной, ваша честь, я в то время мало думала о своих детях; тревога за Космо пожирала мое время днем и ночью.
Состояние его здоровья ухудшалось с каждым днем. Я каждый месяц получала результаты обследований, потому-то и воспринимала так остро мельчайшие перемены, которых другие просто не замечали. Его походка стала неловкой, он слегка прихрамывал. С трудом мог развернуть газету. Утратил обоняние. Улыбался кривой улыбкой — после биопсии правый угол рта онемел, как и правая рука. Космо был левшой, так что это не слишком бросалось в глаза — за столом он достаточно ловко управлялся с вилкой и ножом, но время от времени слюна или крошки оставались в уголке рта, — он этого просто не чувствовал.
Но хуже всего было то, что разрушалась его личность. Космо, всегда такой веселый и внимательный, стал раздражительным. В самом невинном замечании ему мерещилась обида, и он тут же впадал в ярость.
ИОНА
У меня кружится голова, ваша честь. Эльке обещала нам сюрпризы, и должен признать — она держит слово… Возможно, Космо не слишком ловко разворачивал газету, но является ли это симптомом опухоли мозга?.. Что до других признаков… Уж я-то знал его тело как никто и наверняка заметил бы проявления болезни…
САНДРИНА
Для меня это тоже полная неожиданность, ваша честь. Пусть даже Космо не посещал местных врачей — мы так или иначе все равно узнали бы, что он так тяжело болен…
ЭЛЬКЕ
Может, он и не бредил в прямом смысле этого слова, но часто говорил очень путано. Другие могли связывать это с истощением таланта, но у меня сомнений не было: он терял речь. Космо терял речь. Тут-то и началась настоящая трагедия, ваша честь: он осознал, что скоро не сможет выходить на сцену.
Я совершенно уверена, что до этого момента Космо воспринимал идиллию с Ионой всего лишь как шаг в сторону. Как что-то вроде каникул. Он ведь никогда не отдыхал. Мы были знакомы пятнадцать лет, и за все эти годы не было ни одной недели, чтобы он хоть раз не вышел на сцену, а чаще всего таких выходов было несколько.
Утратив возможность выплескивать свои страхи в игре, Космо полной мерой хлебал их наяву.
МОСТИК
Знаете, ваша честь, Космо все-таки попытался дать последнее представление. Я был его единственным зрителем и не забуду тот печальный спектакль, сколько бы столетий ни прошло.
Космо пришел ко мне в мае 1989-го. Мне показалось, что внешне он практически не изменился. Он нежно поздоровался, взобрался на меня и принялся импровизировать. Ага! — подумал я. Как в старые добрые времена! Но нет. Все было совсем не так, ваша честь. Все было просто ужасно.
Сцена, которую играл тогда Космо, называлась «На Страшном Суде». Он пытался вообразить, что происходит с людьми после смерти. Они умирают и попадают в устрашающего вида гигантский амфитеатр — он называл его адской аудиторией, — где их ждет коллегия присяжных: ангелы со скрещенными на груди руками и суровыми непреклонными лицами. Появляется этакий чокнутый Бог и начинает задавать им вопросы об их жизни на Земле. Это последний экзамен, понимаете, ваша честь, как в «Непристойном предложении»[17]. «В чем смысл жизни? — громогласно вопрошает Бог. — Почему существует зло?» И несчастные людишки от страха забывают все, что знали; они дрейфят, лепечут всякие глупости, их жестоко наказывают…
О, ваша честь, в тот день Космо перевернул мне душу…
Больше я его не видел.
ФРАНК
Интересные вещи выясняются, ваша честь!
Не знаю, кто убил Космо, но ему, судя по всему, только того и надо было.
Не знаю, может, его действительно убил Касим.
Он мог такое сделать — как мой друг. По-моему, это очень даже вероятно, сейчас объясню почему.
Нам надоела игра «Подайте на пропитание!» — даже гоп-стоп рано или поздно приедается. Мне было тошно, в душе царил полный раздрай, я как будто чего-то ждал — и сам не знал, чего именно. Я не был зеленым юнцом, мне стукнуло двадцать пять, но я чувствовал себя бесполезным существом, и это выбивало меня из колеи. Отец часто повторял мне: «Разнообразие — изюминка жизни». Так говорили у него на родине. Так вот, это самое разнообразие начало исчезать из нашей жизни. Но именно тогда мы нашли себе новое дело, и остроты в нем хватало.
Однажды, жарким июльским днем 1989 года, Касим предложил съездить после работы в Валь д’Орон и освежиться — он очень уставал на своей автозаправке. Но все пошло наперекосяк. Патрон заявил, что Касим нечист на руку, и мой друг взорвался: он всегда говорил, что эта работа для него — святое, потому что зарплату он отдает матери и деньги должны быть чистыми. Короче, Касим слетел с катушек, и началась обычная маета: легавые, участок, допрос, личный обыск и все такое прочее, так что, когда мы вышли, было далеко за полночь. Жара не спадала. Касим ужасно завелся из-за истории с деньгами, и мы решили, что все-таки отправимся на озеро и искупаемся.
Но мы не знали, что нормальных мужиков на озере в такое время не ждут: ночью там тусуются педики. Они бродили вокруг воды той самой вихляющей походкой, которую так забавно описал нам Иона. Меня чуть не стошнило, но потом мне в голову пришла гениальная мысль. Совершенно случайно у нас с собой оказалось Острое Перышко, я поделился идеей с Касимом, он сразу согласился, и мы начали охоту на гомиков.
Ох, ваша честь, на это стоило взглянуть! Бедняги не знали, куда деваться. Многие из них были женаты (я даже узнал одного важного городского чиновника), их положение было весьма щекотливым, чтобы не сказать — позорным, и встречаться с полицией им хотелось в последнюю очередь. Они осыпали нас проклятьями, но отдавали все, что у них было при себе: золотые цепочки, часы и кредитки. Фантастика!
Я был в таком драйве, когда вернулся домой, что сразу кинулся звонить Фионе, но она отреагировала вяло — как и в тот день, когда мы показали ей тайник. Ладно, я все понимаю, она снова ждала ребенка, и в три часа ночи ей было не до моих историй, но могла бы хоть посмеяться! Черт, она так обуржуазилась с тех пор, как вышла замуж, я ее просто не узнаю! Это больше не моя малышка Фиона, которая так любила риск. В ту ночь она во что бы то ни стало хотела рассказать мне о первых шагах Ксавье. Да какое мне дело до этого маленького засранца? Фиона меня достала, и я повесил трубку. Зато мы с Касимом не изменили себе и оттягивались по полной.
Да уж, оттягивались… до третьего августа.
В ту ночь мы, как обычно отправились к озеру, и первыми педиками, которых увидели там, были Космо с Ионой.
Вряд ли я сумею, ваша честь, описать вам свое тогдашнее потрясение. Я много лет не видал клоуна-развратника, и нате вам — сидит на берегу озера, спокойный и довольный, свой среди голубых… Тут уж никаких сомнений быть не могло: его голова лежала на коленях Ионы, тот гладил его по волосам, и они любовались утками… У меня закипела кровь. В прямом смысле этого слова. Глаза заволокло красной пеленой. В висках стучало, я задыхался; в тот день я понял, почему у драконов на картинках всегда из пасти вылетает огонь, а из ноздрей валит дым.
Я схватил Касима за руку и поволок его на остановку автобуса.
— В чем дело? — спросил он. — Ты знаешь этих «девчонок»?
О да, я их знал…
В нескольких словах я рассказал ему всю историю.
КАСИМ
В тот вечер Франк и правда был в жуткой ярости, ваша честь, я его таким никогда не видел. Он — мой друг, и я, конечно, разделял его чувства. Франк злился, потому что тот тип унизил его мать: сначала спал с ней, а потом перестал. Я легко мог поставить себя на его место, даже не зная деталей. Вы, ваша честь, да и все остальные мужчины, наверняка так же обостренно воспринимаете все, что касается чести вашей матери, это нормально, думаю, Фиона поступит правильно, если не станет рассказывать своему сыну, чем занималась с шестнадцати до восемнадцати лет. Не зря христианство придумало для своего Спасителя маму-девственницу… Гениальная идея!
