Григорий Свирский - Ряженые. Сказание о вождях
— Еще ничего не ясно! Не мог же Бен Гурион, вождь социалистов, не обратиться ко всему миру?!
«Шарет улетел к себе в Палестину, — продолжал хрипеть Юра, — а меня отправили под арестом в Каир, в частную тюрьму, где по десять часов в день терзали-допрашивали англичане из «Интеллидженс сервис», во главе со знаменитым лордом Мойном (Moyne)… Лорда я, видно, раздражал: он пробурчал после одного из допросов: «Куда я дену миллион евреев?» И я понял — они нас, всех нас, миллион венгерских евреев, убивают… Объявил голодовку без срока. Чтоб умереть вместе со своей семьей, знал, уже отправленной в Аушвиц. На семнадцатые сутки меня начали кормить насильно…
Юра захлопнул книжку. — Хватит, Марийка?! Для спасения еврейства Европы ни Лондон, ни Иерусалим и пальцем не пошевелили. Ни аристократ лорд Мойн, ни Моше Шарет, ни Хаим Вейцман, ни Бен Гурион… Более того, Брандта, «эмиссара из ада», как его позднее назвали, они строжайше засекретили. Спрятали от прессы. И это в дни и месяцы, когда венгерских евреев жгли в Освенциме. Двенадцать тысяч в день…
— Все-таки такого не может быть! — Марийка вскочила со стула. Какая-то очередная антисемитская чушь!
— Конечно, не может, — Юра кивнул устало. — Но затем «отцы еврейской нации» почему-то свято хранили этот секрет еще с десяток лет. Десять лет подряд, Марийка! Вплоть до судебного процесса 1954 года в Иерусалиме, который эти «отцы» пытались, но не смогли предотвратить. Все дальнейшие годы сообщение об убийстве миллиона венгерских евреев, которых могли, Марийка! мо-о-гли, но не пожелали выкупить, спасти от печей Освенцима, так и не прорвалось в «свободную» израильскую прессу. Потому конец показаний Джоэля Брандта, Марийка, и не мог быть иным:
«Я проклинаю еврейских официальных лидеров, и я буду это повторять до конца моих дней…»
— Юрастик, ты веришь в эту фантасмагорию?!
— Марийка, это стенограмма судебного процесса, где и честнейший «посланец ада» Джоэль Брандт и бен гурионовское чудовище Рудольф Кастнер были лишь свидетелями…
— Что за Рудольф Кастнер?!
— О нем еще не все знаю. Не дочитал до конца. Нет сил. Догадываюсь, это куда страшнее, Марийка. Кажется, «отцы»-. социалисты шли к Израилю дорогами своей еврейской Чечни Страшно сказать… не исключено, именно здесь Чечня номер один! Не мучай себя и меня…
У Марийки дрожали руки. Бабушкин халат из байки не помог. Посидела молча, и вдруг вскочила на ноги: — Чушь это, Юрастик! Неужели не понимаешь? Чем жили в те годы все эти наши Вейцманы и Бен Гурионы? Жили лишь будущим Израилем. Мечтой о нем! Так евреи же новой стране необходимы, как воздух… Впереди была драка за страну. С англичанами, со Сталиным, с ООН… Ты слышал когда-либо, чтобы генералы перед сражением уничтожали собственное войско?! Под корень!.. Юрастик, да ведь это бред! Зачем все это генералам? За-ачем?!
— Не могу понять, Марийка! Но… — Он снова взял в руки книгу, — это показания очевидца. Стенограмма…
— Ох, Юрастик, ты что, забыл расхожие сентенции: никто так не врет, как очевидцы… — Марийка приложила взмокшие ладони к неправдоподобно белым, точно припудренным вдруг щекам. Притихла. Наконец, произнесла тихо, убежденно: — Ежели все так… нам тут не жить, Юрастик! Нельзя растить детей в государстве, где правят не люди, а злодеи. И тебя продают со всеми потрохами. На смерть!..
За дверью захныкала со сна Ахава, и Марийка сорвалась с места.
Юра не ложился. Утром жарко молился. Привычные слова молитвы казались горячими, жгли губы… Затем снова раскрыл книгу…
На другой день Марийка придумала себе поездку в Старый город. По магазинам. Как всегда, Сулико выручил. Подвез.
В Старом городе, известно, поток туристов не прекращается. Марийка никогда не прислушивалась к тому, о чем говорят в этих толпищах. Не разберешь, да и ни к чему… А тут походила по узким грязноватым улочкам, озираясь. Постояла возле своего бывшего дома, у дверей книжного, а, вернее, «открыточного» магазина с плачущими еврейскими мелодиями. В десяти шагах, подле затертой, поблескивающей от миллионов подметок каменной лестницы, ведущей к Стене Плача, расставлены столики. Туристы обычно здесь задерживались. Пили кофе. Отдыхали. И на этот раз все было, как всегда. Смеялись, пили кофе, пробовали, морщась, остро пахнущий горохом, «вонючий» израильский фалафель (Марийка терпеть его не могла) несколько молодых пар. Говорили между собой громко, с веселым дружелюбием и, поняла Марийка, по английски. С трудом составила в уме английскую фразу: «Я говорю по русски. Нет ли среди вас туриста, который может меня понять?»
— Беня! — хором закричали за столиком. — Беня говорит на всех языках…
Протолкался к ним Беня, пузатенький, огненно-рыжий, очкастый, лет тридцати, в длинных завитках пейс и черной кипе ортодокса. Увидев, что он понадобился «фантастически красивой» русской даме, вытянул руки «по швам», смешно изображая русского солдата: «Yes-Yes! Здрав… жлаю!» И охотно принялся отвечать на ее вопросы.
— Yes-yes! Беня — канадец. Из Торонто… Может ли там чувствовать себя хорошо религиозный человек? О, прекрасная леди! Это немыслимый вопрос… Зачем бы я там жил?! В городе, только на одной улице Батерс, синагог, — он принялся считать на пальцах, пальцев не хватило… — Ортодоксальных? Yes-yes!.. Как может быть иначе?!. Ваш счастливец-муж сомневается?.. Он неосведомленный русский, леди!
Узнав, что русская леди только что прибыла из знаменитого поселения Эль Фрат, и это, оказывается, на самом опасном месте, у арабской Рамаллы, воскликнул, правда, без особого энтузиазма: он давно мечтает взглянуть на израильское поселение. На смелых рисковых евреев, которые там живут…
Мог ли теперь галантный рыжий ортодокс отказаться от неожиданного предложения Леди тут же и взглянуть на поселение?! Тем более, что через полчаса будет туда оказия…
— Yes-yes! — почему-то вовсе не весело, а, скорее, нервно передразнила русская леди рыжего канадца. — Прямо… или, по вашему, директ в Эль Фрат.
Они шумно ввалились в «бетонную виллу» Марийки, все трое — Марийка, канадец и любопытный и настороженный Сулико, который привез их. Бабушка Фрося воскликнула всполошено, излишне громко: «У нас гости! Гости!».. У выглянувшего не сразу хозяина было необычно-остервенелое, перекошенное лицо. Неулыбчивый, взъерошенный, он был явно не в духе, и, как ни хотелось Сулико задержаться, он торопливо откланялся.
Канадец отхлебывал крепчайший марийкин кофе «по-иерусалимски», и, недоуменно разглядывая подогретые бабушкины пельмени, без умолку повествовал о «славном городе Торонто»…
Хозяин не проронил ни слова. Лишь когда гость утих, заметил угрюмо, что в истории мировой литературы «славный город» это вовсе не Торонто. Судя по Сервантесу, «славный город Толедо»…
Но канадец стоял на своем. Произнес назидательно:
— У каждого века, дорогие русские, был свой «славный город». — У двадцатого…
Юра усмехнулся: вспомнился невольно давний израильский анекдот:
«Чем отличается умный еврей от глупого? Умный смотрит на глупого свысока и… из Нью-Йорка.
Марийка становилась все мрачнее: видела, Юра раздражен не на шутку, и к чему еще приведет ее самодеятельность, не ясно… Но сдаваться не собиралась. «Решают дети, а Юра в них души не чает…»
Марийка взглянула на свои часики, и гость засобирался. Тем более, что появилась оказия: погудела за окном Шушана, спросила бабушку Фросю, не надо ли чего в Иерусалиме?
Юра тут же вернулся в свой «пенал». Приткнулся у стола изнеможенно. Обхватил ладонями свои локти, словно прохватило его осенним ветром. Никогда он не испытывал такого ужаса. Даже в Мордовии, в «прессхате», когда следователь подсадил к нему двух горилл-уголовников, чтоб показали «интеллихенту», где раки зимуют.
Только марийкиных страхов ему не хватало! Неужели и он будет метаться в отчаянии, как этот простодушный великан с детским именем Йоси? Он помог Йоси. Но кто поможет ему?
Ночью Юре приснилось, что Марийка собирается в свою дождливую Канаду, надевает на Ахаву накидку из пластика, и он проснулся в жарком и липком поту.
Утром об этом не говорили, но Юра уж знал, теперь жди Ксению Ивановну с ее уклончивыми намеками…
И точно, на другой день Марийкина мамочка появилась. Но, слава Богу, проявила такт, говорила о чем угодно, только не о его, Юриных, волнениях…
Через неделю, впрочем, сокровенная беседа состоялась. Ксения Ивановна искренне пыталась постичь, чего это ее дочь так испугалась? Выслушав Юру, вздохнула тяжко: — Все-все в вашей исраиловке, как на Руси святой. Простой танцор для «звезд» всюду ничто, суета, помеха. В лучшем случАе, ломовая кобыла, которой кроме овса ничего не требуется. А надо кого прикончить, и глазом не моргнут… Все, Юра, дорогой, точь-в-точь, как в России-матушке. Будто никуда я и не выезжала.
Отложили решающий разговор на недельку, до следующего приезда Ксении Ивановны в Старый город, да только тут такое началось-спуталось, что не до ближайших планов…
