Евсей Цейтлин - Долгие беседы в ожидании счастливой смерти
…Эту книгу вам дарит бывший еврейский писатель, пишущий теперь на литовском языке. Тема (в форме писем дочери и пьесы) — очень сложные, трагические еврейско-литовские отношения до войны, во время войны и после войны.
Автор Йокубас Йосаде.
P.S. Я родился в Литве, в Калварии, в 11 году, в августе, 15 дня. После возвращения с фронта живу в Вильнюсе. Адрес: Витауто, 3 — 2, телефон 731000».
Он откладывает в сторону книгу, но не закрывает, с некоторым недоумением всматриваясь в прыгающие строки:
— Вот тайна тайн. Мечтал. Любил. Воевал на фронте. Шел на трагическую битву с самим собой. Мучился за письменным столом. И — все. Вся моя жизнь уместилась в нескольких словах.
Между прочим10 сентября 95 г. Да, судьба каждого из нас имеет закономерное, ясное завершение, сколь бы запутанны ни были наши дороги. Так в чем же итог его жизни? Задав себе сегодня этот вопрос, я отвечаю: может быть, й умрет свободным человеком.
«Неужели все?» — переспросил себя. И тут же опомнился: а разве этого мало?
Смерть и несколько слов после
Начало тетради четвертой
Последняя тайна
Если всмотреться внимательно в сам акт смерти, обязательно увидишь в нем символ жизни. Потому-то рассказ о смерти всегда похож на притчу. С этой притчей не поспоришь. Урок ее не отвергнешь.
___________________
После похорон й доктор Сидерайте припомнит:
— Он унес с собой тайну смерти. Говорил мне: «Какие странные ощущения я сейчас испытываю. Если бы я мог это зафиксировать». Предлагала: «Диктуй, я запишу». — «Нет, это мог бы сделать только я сам!»
____________________
Есть они и в моих записях — эти последние открытия й.
— Сейчас для меня расширяется пространство. Лучше сказать: оно вдруг открывается — слева направо. Точно циферблат часов. Кажется иногда: я могу догадаться, как создан мир. Но пока это все еще тайна…
____________________
Большую часть своей дороги прошел й с томиком Ницше. Последние шаги — тоже.
«…В ночь перед смертью попросил меня почитать ему книгу «Так говорил Заратустра». Читала долго, очень долго. Он старался слушать внимательно. Потом вдруг:
— Сколько сейчас времени? Два часа? Иди, Шейнеле, ложись, тебе ведь рано вставать на работу.
Я не могла уснуть, чуть дремала. В четыре утра поднялась, проверила: спит, тяжело дышит. В половине восьмого снова открыла дверь в его комнату. Яши нет!
Но я не заметила: он сидел на диване, с палкой в руках. Уже синий, похолодевший. И не мог говорить. Тут же я позвонила Иосифу…»
_____________________
Сознание еще вернется к й. Знаками покажет приехавшему сыну:…в туалет. Потом сын уложит й на диван.
_____________________
…Он лежит, иногда приоткрывая глаза. Может быть, сознание еще теплится в нем. С чем он прощается?
Со скульптурой Иисуса Христа на шкафу.
С двумя пишущими машинками.
С грудой исписанной им за полвека бумаги (в архиве).
С любимыми пластинками — Бетховен, Моцарт, Вивальди…
С трещиной на потолке.
С книгами, многие из которых так и остались непрочитанными.
В конце лабиринта
5 января 96 г. «Скоро закончится наш с вами эксперимент». й сказал это год тому назад. Сказал, как будто не понимая, что именно означают для него слова: КОНЕЦ ЭКСПЕРИМЕНТА.
_____________________
Пять лет вместе с й мы шли дорогой его прощания с жизнью. Цель эксперимента определила структуру книги. Прощаясь с жизнью, человек плачет, смеется, жалеет о содеянном; быстро перелистывает одни страницы своего существования, надолго задерживается на других, иногда повторяет по несколько раз сказанное раньше.
Что ж, ничего не поделаешь: таков характер п р о щ а н и я.
_____________________
Однако в книге, в сущности, уже поставлена точка. О чем же пишу теперь? й всегда хотел заглянуть — хоть чуть-чуть, ненадолго — за порог смерти. Нет, «тот свет» был ему неинтересен. Его любопытство распространялось на людей и события посюсторонние.
_____________________
Понравились бы й его похороны? Не думаю, что вопрос кощунствен. Речь о человеке, продумывавшем все нюансы своего ухода… Итак?..
_____________________
В гробу он, как многие покойники, кажется маленьким. Ребенок, который нашел то, что так долго искал. Сибирские шаманы (в Туве, Горной Шории, Якутии) уверяли меня: дух мертвеца в течение года витает рядом с живыми. Что ж, может быть, в самом деле слышал й то, что говорили о нем. В.Свянтицкас (председатель Союза писателей Литвы), литературовед Д.Юделявичюс, кинорежиссер К.Матузявичюс, член Сейма Э.Зингерис. Может быть, удивился: оказалось, одинокий путь его был различим для других.
___________________
«Он жил не по-еврейски. И умереть не смог, как еврей. Где видано — лежит еврей на христианском кладбище!»
Спасибо за этот голос! й ждал его. Раньше в решении вопроса о том, где писателю быть похороненным, вмешивалась «комиссия», теперь — «общественность».
А он сказал летом дочери, приехавшей прощаться с ним:
— …Все-таки пусть это будет кладбище на Антакальнисе! Там уже поселились многие мои друзья — литовские артисты, художники, литераторы…
_____________________
Кстати, если говорить о мнении евреев. Слышал я и другой голос:
— Все правильно! Ведь Йосаде сделал свой выбор гораздо раньше. Тогда, когда стал литовским писателем. Он, как всегда, логичен.
— А как думаете вы? — спрашивает у меня кто-то.
Думаю я о его свободе. Куда бы она ни вела. О том, что й преодолел еще один страх — посмертного осуждения.
_______________________
Вчера (10 декабря 95 г.) были на кладбище (доктор Сидерайте, Иосиф, его старшая дочь Саломея, доктор И.Вейсайте, мы с женой; Неля, жена Иосифа, их младшая дочь Эльжбета — больны).
Могила й на самой вершине горы. Все заметено снегом. Cтавим свечи, которые тут же — на ветру — гаснут. Одна свеча все же остается гореть. Смотрю на голубое свечение внутри пламени. Говорят, это символ «другой жизни».
______________________
Все обычно: кто-то уже забыл й, а кто-то его и не знал, даже не слышал его имени. Но кто-то выстраивает теперь свои, новые, отношения с й. Возник интерес к двум его последним книгам, которые доктор Сидерайте сейчас развозит, разносит, рассылает — по магазинам, библиотекам, за границу.
_______________________
й спрашивал у нее:
— А ты, Шейнеле, будешь писать обо мне воспоминания?
— Неизвестно, кто из нас умрет раньше.
Теперь я записываю рассказы доктора Сидерайте — так же, как когда-то рассказы й.
История их отношений по напряженности коллизий похожа на роман. Роман этот — для какой-то другой книги, но все же намечу некоторые его линии.
________________________
В эти дни она говорит кому-то из сослуживцев, а потом с удивлением пересказывает мне:
— …Сейчас мы с мужем духовно ближе, чем при его жизни. Он обычно повторял (иногда шутливо, порой серьезно): «Жена должна быть всегда занята, иначе ей лезут в голову идиотские мысли». Вот я и была занята. А сейчас, из вечера в вечер, разбираю его архив. То и дело муж открывает мне душу.
_______________________
«В большой папке — его письма ко мне (первое — в роддом, когда появилась на свет Ася); записки (иногда — буквально на обрывках бумаги), письма к сестре в Израиль — тоже обо мне…» (27 января 96 г.)
Многие его «эксперименты» касались, прежде всего, жены. Задавал неожиданные вопросы, создавал конфликтные ситуации, наблюдал, «переделывал», ревновал, без предупреждения приезжал обычно в другой город, когда она была там на курсах повышения квалификации, «предъявлял претензии, которые ставили меня в тупик, фантазировал обо мне такое, что мне самой никогда не пришло бы в голову…»
Но она так и осталась для й загадкой.
________________________
Фотография из архива й. Доктор Сидерайте — в больнице. й хотел отправить снимок сестре, потом — раздумал. Его надпись, на обороте:
«Вот она, моя верная попутчица, во всей своей докторской красе. Она это или нет? Я спрашиваю не тебя, дорогая Батшева, но себя — очень часто, почти ежедневно.
До сих пор не могу разобраться, где и когда у Шейнеле начинается доктор, когда и где в ней кончается жена и мать. Чего больше — первого, второго или третьего? Для тебя, Батшева, этот вопрос может звучать риторически. Все три явления, скажешь ты, не противоречат друг другу, наоборот, одно другое дополняет. Но так это, видимо, только теоретически. Если бы у тебя была возможность познакомиться с Шейнеле и наблюдать ее с близкого расстояния, если бы ты столкнулась с ней в каждодневной жизни, ты бы определенно спросила ее о том же. Одним словом, сколько бы ты ни старалась выпытывать что-то у Аси, Авигдора (брат доктора Сидерайте. — Е.Ц.), других наших общих знакомых, добиваясь правды, тебе это не удастся. Никто-никто не понимает тайну нашей совместной жизни. Даже мои дети. Дорогая сестра, прошло уже тридцать лет, и у меня подозрение: я сам ее не понимаю. Яков. 2 июня 1975».
