Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2008)
Идка полежала без сна, глядя на потолок — на прекрасные узорчатые тени. Удивительно приятно было, как бывает только после болезни, ощущать мир предметов, знакомых и незнакомых, запахов, ощущений, цветов — простой и обычный, такой ясный и милый этот мир. Так лежала она, пока не прекратило капать. Пока не утихло последнее так у крыльца. Тогда аккуратно спустила ноги с кровати, нашла сандалии, укрыла плечи одеялом и побрела к двери. Папа все так же спал с испуганным лицом.
Поляна была залита солнцем. Пахло так, словно был первый день на Земле. Идка вышла из тени на свет, тепло, смотрела на влажную землю, траву, дышала глубоко и сосредоточенно. Ей казалось, что все, что видит она и чувствует сейчас вокруг, видит она и чувствует впервые и все это очень важно. Как земля под ее ногами дышала и открывалась солнцу, так и она вся дышала и открывалась солнцу, земле, прохладному, влажному воздуху. В лесу неистово пели птицы. Идка медленно-медленно пошла через лес.
А папа не спал. Или спал, но все равно думал об Идке, о болезни, о том, что делают, когда ангина, и красные опухоли представлялись ему. Их надо убрать, вылечить чем-то, и он думал — чем, и думал, ехать ли им домой или дождаться жены. Дождаться, думал он, совсем забыв, что твердо решил уезжать. Приедет — и лучше станет, все хорошо станет, думал папа, а мысль его переходила на Москву, на танки, и он думал, что же за слово такое странное — “путч”, откуда взялось оно, — но мысль опять соскальзывала, и он успокаивал и себя, и Идку, и все: приедет, приедет.
И тут папа проснулся. Даже не посмотрев еще на соседнюю кровать, он почувствовал, что Идки нет, и вылетел из домика. Он бежал по лесу, звал, оглядывался, прислушивался, снова звал — пока не выскочил к Волге, к обрыву, и остановился, забыв даже крикнуть вновь: “Ида!” Потому что Идка его — вот она: силуэтом на фоне синего неба, к дереву прислонившись, стоит, маленькая, хрупкая, и кажется даже прозрачной. Внизу Волга спокойно накидывала волну за волной на влажный, прохладный песок. Небо разгоралось жарче, после дождя чистое, и было видно, что к пристани приближается маленький пароход. И папа, не сознавая, плакал, но в то же время где-то в глубине себя чувствовал, что все это прямо сейчас застывает в нем, чтобы остаться навсегда — отпечатком травинки на янтаре.
Мир, в который они вернулись через несколько дней, начал меняться и скоро стал совсем другим. И Идка тоже будет меняться: стрижки делать, на телефоне висеть, на каблуках ходить, плакать ни от чего, уходить из дома, возвращаться, снова уходить, — но это другая уже будет Идка, а его, не большая, не маленькая, котик, кролик, малыш, — всегда будет вот эта, на острове, силуэтом на фоне ясного горизонта, и папа вместе с ней всегда — молодой.
Тихий звук
Русаков Василий Евгеньевич родился в 1958 году в г. Сланцы Ленинградской области. Окончил Ленинградский Государственный университет (кафедра картографии). Автор пяти поэтических книг. Живет в Санкт-Петербурге.
* *
*
Так панцирем скрытому страху
Мир сумрачен, сладок и мал...
Догонит ли лань черепаху? —
Ахилл до сих пор не догнал;
И шагом лентяйки и сони
На четверть, на пятую часть
Уходит она от погони,
Чтоб с ланью нигде не совпасть.
И в этом движенье без цели,
Где скорость рассыпалась в прах,
Мы тоже совпасть не сумели,
Своих обогнать черепах…
Одноклассники
1
Ирка Попова курит,
Это, ребята, грустно.
В Вовке Долгове дури
Густо.
Что ж, он военной лепки,
Но в животе излишек,
Впрочем, он парень крепкий,
Автор ученых книжек…
И о себе я должен
Честно признаться — телом
Не Аполлон, а рожей —
Отелло.
Вот и смотрю: Верона,
Страсти, Шекспир, ангина…
С глупой тоской Пьеро на
Радости Арлекина.
2
О. Т.
Ты не то что хуже или лучше,
Чем была… скажи, в каком году?
До сих пор — сплошной несчастный случай…
И других сравнений не найду.
Занята, и каждый день в запарке,
Вся — цейтнот, авария, аврал.
И теперь ты входишь в супермаркет
Словно победивший генерал.
Даже странно, что с твоей походкой —
Ты воображение включи! —
Не сравнили сабель звон короткий
За трофейным шепотом парчи…
* *
*
За Винницей чай попросили, достали пирог,
Качаются сосны, и к насыпи рвется лещина,
Движенье обманчиво, наш неподвижный мирок
Спокоен, расслаблен… дрожит занавески морщина
Да стук из-под пола, железный, раскатистый звук, —
Вот явные признаки времени. Физик дотошный,
Что значит пространство, которое вижу вокруг?
Что значит пространство вне замкнутой скуки дорожной?
Как в черную пропасть вчерашнее счастье летит,
Но все так спокойно, все так удивительно скучно…
И поезд поспешный готов утолить аппетит,
Глотая минуты и стыки считая поштучно…
* *
*
Там бодибилдинг львов из бронзового теста,
Там Уточкина медный самолет,
Но в Городском саду не встретил я оркестра,
Лишь плещет водомет.
Остапа стертый стул, Утесова скамейка,
И каждый руку статуи потрет.
Не покидает ощущение римейка.
Лишь плещет водомет.
И здесь есть свой фонарь, аптека, но платана,
Софоры нет у нас, акаций, южных лип…
Со станции седьмой Большого (да!) Фонтана
Услышать водомета всхлип
Приехал я. Хотелось. В эту нишу
Тенистую иду — никто не достает,
Как будто на глаза ладонь упала, слышу —
Лишь плещет водомет…
* *
*
Если что останется, то не дети
И не внуки-правнуки, жалко все же...
Но стихи, и может случиться, эти,
Что тебе других в этот миг дороже.
Впрочем, не загадывай и не пробуй
Предсказать… молчу, говорю — куда мне?
Нужен ли им памятник меднолобый?
В лопухах тропа иль тропа на камне?
Косари придут и в твою Пальмиру,
Пропадут славяне-евреи-греки…
Но поди верни Аполлону лиру —
Приросла к рукам, приросла навеки…
Ничего, что звуки не слишком громки,
Но и тихий звук нестерпимо жжется.
Не меня — простите других, потомки…
Если что останется — то пожрется…
* *
*
Ложишься в часу этак спать во втором
И долго не спишь — заоконные выкрики,
Все это поэзии праздничный гром,
Все — всплески безумные уличной лирики,
Когда с выпускного — и в ночь наобум,
В наш мир после школьной муштры, бестолковщины…
Скажи, ну и кто здесь теперь тугодум?
Теперь, после нудной, бездумной поденщины?
И правильно, все, что учили, — долой!
И вот она, жизнь, — настоящая… кажется,
Что утром другими вернутся домой…
И крутится мысль и никак не уляжется.
И все не расстаться с ушедшим “вчера”,
Им ночь эта — словно второе крещение,
И наша тревога лишь повод: с утра
Смотреть с укоризной на их возвращение.
Рассказы
Жадан Сергей Викторович родился в 1947 году в г. Старобельске Луганской обл. Окончил филфак Харьковского педагогического университета. Поэт, прозаик, драматург, переводчик с немецкого и белорусского. Пишет на украинском языке. Произведения переведены на немецкий, английский и многие славянские языки. На русском языке вышли книга “История культуры двадцатого столетия” (стихи в переводе И. Сида, 2003) и роман “Депеш Мод” (перевод А. Бражкиной, 2005). Лауреат национальных и международных премий. Живет в Харькове.
