Семен Данилюк - Мужские игры
- А вы, слышал, вроде тоже закончили? Актиком, должно быть, скоро удивите?
- Акт еще составить надо.
- Понимаю, понимаю. Все свести, обсчитать. Определить, что на кого подвесить. - заметив некоторое смущение налоговика, Петраков радостно потер ладоши. - На меня-то много, поди, накопали?
Неудовлетворенный квёлым движением плеча, расстроился:
- Потому что работал много. Кто работает, тот всегда рискует. Согласны?.. Согласны. По глазам вижу. Да и как может быть иное? Другое дело - за риск и плата должна быть рисковая. Вот взять вашу, будем говорить, профессию... Вы позволите?
Астахов наконец поднялся и, воспользовавшись этим, Петраков незаметно перебрался в освободившееся кресло у стола.
- Профессия-то у вас непростая. Тут и знания нужны, и сила воли. Я про соблазны всякие. Есть ведь?
- Есть. - Астахов сконфуженно огладил несуществующий животик. - Я вот сладкое люблю.
- Сладкое. - Петраков хохотнул. - Ну, скажете. Хотя по большому счету все мы, мужики, сластены. И ничего в этом, к слову, зазорного. Жизнь! Было бы здоровье да мани на сладости. Вам, простите, сколько платят?
- Немного.
- То-то что. А ведь задумывались - соответственно ли психоневрологическим, так сказать, затратам? Будем говорить прямо.
- А будем? - При последнем слове Астахов несколько оживился. Но ненадолго.
Петраков вновь хохотнул:
- И так знаю: не по уму платят. Ведь какое усердие вы незаурядное выказали, чтобы всю нашу хозяйственную деятельность, так сказать, поднять. То вскрыли, о чем и сам подзабыл... А что думаете? Слежу. И с уважением. И ведь понимаю дальнейшее. Я о выводах.
- А что с выводами? Обсчитаю. Да и заключу.
- О! Хитрите. - Александр Борисович аж пальчиком потряс. - Тут ведь главное - угол зрения. Есть операция. Есть результат. А есть оценка результата.
- Ну. Это уже не к ревизору.
- Ой, и лукавый! Как раз к вам. Ведь тут как подать. Как подадите, так и сжуют. Улавливаете?
- Тонкий вы человек, Александр Борисович. Слушаю, слушаю, каждое слово вроде понятно, а вот общий смысл не могу уловить. Вы со мной как-нибудь попроще. Сделайте скидку на возраст.
- Работа моя тонкая... была. По краю ходил, чтобы институт тащить. Операции финансовые неоднозначно расценены могут быть... Понимаете? Да понимаете. Иначе б не работали. Потому и важно, как результат подать. А чтобы правильно подать, необходимо мои разъяснения получить.
- Да, конечно. Как только акт будет готов, я попрошу вас, как и других, дать необходимые письменные...
- Нет, нет, нет! Именно что не после и именно что не письменные. Ведь согласитесь, я ту подоплеку знаю, что, может, и ваш взгляд на предмет, так сказать, описания переменит. Вот в чем штука! А тогда и описание само несколько иначе может повернуться... То есть фактец, он есть. А вот с чем его, простите за каламбурец, съесть, это-то и требует объяснений. А уж последующие, будем говорить, читатели, да мы ли с вами не знаем? Вашу трактовку тиражировать дальше и будут. Как некую, знаете, заданность.
- Вы, Александр Борисович, что-то мне предложить хотите?
- Уж сразу и предложить. - Петраков засмущался. - Просто разговор у нас такой добрый вышел. О мотивации.
- О мотивации?
- Хочется, знаете, чтобы люди друг друга понимали. А того паче - себя. Предположим, нашли вы в моих действиях нарушения.
- Если совсем начистоту, нарушения - это мягко сказано. - Разговор продолжался с полчаса и за это время не продвинулся, так что Астахов начал испытывать раздражение. К тому же, разговаривая, Петраков периодически приоткрывал ящик стола, и Астахов уже почти не сомневался, что в кабинет поздно вечером он вернулся именно за теми самыми бумагами, что жгли внутренний карман астаховского пиджака.
- Да, правы! Был поверхностен. Налоговый кодекс так и не удосужился в текучке беспрерывной почитать, - повинился Петраков.
- Да что налоговый? Пора бы уж и уголовный проштудировать, - не удержался Астахов и тут же перехватил рысий взгляд из-под толстых линз.
- Ну, уж на это-то время тратить! Когда дело дойдет, сами и статью подберут, сами и огласят. Но вот огласят ли? - тут он поднял палец, призывая собеседника быть внимательным. - Я как раз о том же - о мотивации.
- О вашей?
- Можно и о моей. Но это сейчас неконструктивно: когда начинал разгребать здесь, одна была. А теперь...
- Другая.
- Увы! И вашу хочу переменить.
- У меня-то просто. Выявить и максимально объективно описать.
- Хо-хо! - Петраков аж в ладошки похлопал. - Вот как! А я, простите, ученый и в категориях этих точненько разбираюсь. То, о чем вы сейчас, - цель. А если по мотивации... Вы вот, простите, немолодой, не очень, наверное, здоровый человек. Только без обид, ладно?
Астахов согласно кивнул, прекрасно понимая, к чему, непрестанно петляя, ведет разговор финансовый директор.
- Зарплата ваша, будем говорить деликатно, наверняка никудышная. Накоплений тоже негусто. Иначе б не горбатились здесь сутками. А впереди, извините, старость. И вот тут-то как раз к слову о мотивации. Перспектив - никаких. Ну, простите за грубость, замочите вы меня. Подавите, так сказать, принципиальностью. Так?
С удовольствием огорошившего фокусника он присмотрелся к Астахову, который в свою очередь пытался сообразить, до какой степени информирован собеседник. Знает ли он главное: чьи интересы на самом деле представляет "налоговый инспектор".
- Ну, положим, - буркнул он.
- А вот и черта, извините, с два! На самом деле это всего лишь цена вопроса. И информацию, что вы холите, ваш же начальник и сольет. А не он, так его начальник. Потому что, во-первых, вертикаль ваша гнилая, и вы о том знаете. А во-вторых и в-главных, все решит интерпретация. Вот вы, к примеру, аренду нашу неделями прочесывали. В кредитах, векселях рылись.
Астахов вздрогнул, но, по счастью, увлеченный собственными словесными оборотами, Петраков этого не заметил.
- Накопали. Знаю, что по аренде, например, на наличку вышли. И уж, должно быть, в мечтах меня арестованным за взяточничество видите. Так?.. Ан опять же не так. Потому что мои объяснения выслушать не соизволили. А я вам, если спросите, подтвержу: да, брал наличными. Только вы полагаете, что в свой карман, а я вам покажу десяток статей в бюджете, которые иначе, как имея наличку, закрыть невозможно. И задокументировать тоже. То есть нарушение-то останется, куда уж? А мотивация иная. И статьи вашей уголовной как не было.
- Другая найдется.
- Так и я о том. Всё это лишь вопрос оценки, согласования. И согласовать как раз хотелось бы с вами. Для всех полезней. И начальство ваше налоговое беспокоить соблазнами не придется.
- То есть, если я правильно понял...
- Вы правильно поняли. Почти правильно. Потому что словечко это мерзкое, что у вас на языке вертится - взятка, да? - я и знать не знаю. Другое дело - коллективное соавторство.
- Коллективное - чего? - От такого зигзага привычный вроде ко всему Астахов даже поперхнулся.
- Есть у нас, у ученых, форма такая. Один пишет, а другой как бы подправляет, придавая творению некую новизну. А в результате - совместный труд, гонорар.
- И велик гонорар?
- Да уж побольше зарплаты вашей. Полагаю, на десяток тысяч долларов потянуло бы.
- Пора мне. Засиделся. - Астахов взялся за портфель. - Завтра с утра за акт сажусь.
- Так и... время как раз есть поразмыслить. В самом-то деле, Виктор Николаевич, взвесьте. Что впустую такой материалец перемалывать, когда можно с пользой?
- Взаимной?
- Совместной.
- Что ж, предложение понял, - Астахов остановился возле двери, с беспокойством косясь на Петракова, который не в первый раз, разговаривая, запускал руку на дно ящика и, стараясь делать это незаметно, быстро обшаривал. - До завтра.
Петраков поднялся попрощаться.
- Да! Что я хотел-то? Виктор Николаевич, вы здесь документы?.. Знаете, были. Не...
- Документы? Так вот все, на столе.
- А?..
- Другие вернул в бухгалтерию.
- Ну, да, да... Да ничего, впрочем. С утра загляну. И начнем дружить. Так?
- До завтра.
- До доброго завтра.
Астахов неспешно шел вдоль остывающей после жаркого дня Садовой. Этот путь в пять километров до дома он проделывал ежедневно - врачи рекомендовали разрабатывать сломанную в прошлом году ногу. Да и торопиться сегодня, хоть и поздно, было некуда: жене пришлось неожиданно, сорвавшись с работы, умчаться за семьдесят километров от Москвы в деревню к заболевшему деду.
При воспоминании о любимой жене ему стало чуть теплее: эта ее удивительная готовность броситься на помощь, даже не дожидаясь зова, поразившая его десять лет назад при знакомстве, все эти годы согревала их дом. "Коммунальный дом", припомнил он, и умиление смешалось с чувством вины, не покидавшим его при мысли о собственной квартире. "Да если бы собственной". Через месяц после знакомства он оставил первой жене квартиру и перебрался в комнату новой супруги. Думал - временно, а вышло - десять лет скоро. Она дала ему все: нежность, молодость, надежность. А что получила взамен? Старый больной муж, оказавшийся неспособным даже добыть отдельное жилье. Правда, присмирил нагловатого алкаша-соседа. Сосед им, надо сказать, выдался незаурядный. В первую же ночь заявился без стука в их комнату в трусах и с четвертинкой в руке на предмет знакомства, но был выставлен сначала из комнаты, а когда забузил - и вовсе из квартиры. В квартиру он вернулся на другой день совершенно осоловевший и в компании дружков, которым прямо в коридоре принялся разъяснять свои взгляды на брак молодой кобылы и старого замшелого кобеля. Но кобель оказался хоть и не молод, но могуч. Без лишних препирательств Астахов сначала выпроводил дружков, а потом без особых усилий приподнял над полом и самого краснобая.
