Нил Шустерман - Бездна Челленджера
Через несколько ночей после того, как штурмана развеяло над морем, капитан заходит ко мне. Он садится на краешек постели и разглядывает меня своим единственным зрячим глазом. Шаткая койка должна бы прогнуться под его весом, но не прогибается. Как будто он ничего не весит. Как будто он бесплотный дух.
— Я кое-что скажу тебе, парень, — осторожно произносит капитан, — но не повторю этого при свете дня. — Он делает эффектную паузу. — Ты — самый важный член команды. Ты душа нашей миссии, и, если ты преуспеешь, в чем я уверен, тебя ждет великая слава. Мы совершим много плаваний, ты и я. А потом ты обнаружишь, что сам стал капитаном.
Признаться, картину он нарисовал соблазнительную. Очень заманчиво — видеть впереди цель. К тому же я уже привык к кораблю и этим водам, так что, может, не откажусь и задержаться на палубе.
— Погружение может совершить только один член команды, — продолжает капитан. — И я выбрал тебя. Ты один достигнешь дна Бездны Челленджера и найдешь спрятанные там сокровища.
Мои мысли о такой перспективе темны и глубоки, как сама впадина:
— Но, сэр, без нужного оборудования меня просто-напросто раздавит толщей воды, и…
Капитан поднимает ладонь:
— Я знаю, что ты думаешь на этот счет, но здесь все иначе. Ты уже знаешь это и сам все видел. Не спорю, погружение опасно, но по другим причинам. — Он хлопает меня по плечу: — Верь в себя, Кейден, ибо я в тебя верю.
Я слышу это не впервые:
— Попугай тоже в меня верил.
У капитана только что волосы дыбом не встали:
— Ты жалеешь, что избавил нас от этого предателя?
— Нет…
— Попугай ни за что не дал бы нам доплыть до цели! — Он принимается расхаживать по каюте. — Будь его воля, наши приключения завершились бы раз и навсегда! — Он наставляет на меня скрюченный палец: — Ты предпочел бы быть калекой в его мире или героем в моем?
Он выходит, не дожидаясь ответа. Когда за ним закрывается дверь, меня посещает тень воспоминания. «Ты уже встречал капитана», — сказала птица. До меня доходит: так и было… Но искра озарения падает прочь, и вонючая жижа, на которой держится корабль, поглощает ее.
146. Подавляющее воздействие
С каждым днем я все сильнее чувствую присутствие Змея Бездны. Он следует за кораблем — за мной. Он не нападает, как гребеньки или два противника. Он просто крадется следом. Это еще хуже.
— Он никогда не оставит тебя в покое, парень, — говорит капитан, когда мы стоим на корме. Я не вижу чудовища, но знаю, что оно где-то рядом, плывет на глубине, достаточной, чтобы скрыться с моих глаз, но не из моего сердца.
— Он несомненно строит планы на твой счет, — продолжает капитан. — И в них явно участвует желудочный сок. Но, по-моему, ему по душе быть голодным. Он наслаждается преследованием не меньше, чем поеданием жертвы. В этом его слабость.
Когда капитан удаляется на пятичасовой чай, или что там люди вроде него делают в свободное время, я забираюсь в воронье гнездо, лишь бы оказаться подальше от змея.
Теперь я ненавижу это место почти так же сильно, как и капитан. Меня больше не удивляют здешние чудеса. Сейчас там катаются по полу, как перекати-поле, человеческие головы. Одна из них врезается в меня:
— Прости, — произносит она. — Это все качка. — Лицо кажется мне знакомым, но голова уже закатывается под кресло, где и застревает, так что я не успеваю толком разглядеть.
Сегодня за стойкой другая девушка. Никто к ней не подсаживается. От нее идут волны холодной неприступности, похожие на силовое поле. Я все-таки подхожу к ней, хотя бы из чувства противоречия:
— Где Долли?
Она показывает на одну из голов. Я тут же узнаю свою знакомую.
— Привет, Кейден, — произносит голова, подпрыгивая от накатившей волны. — Я бы помахала, если бы могла.
— Не повезло, — комментирует бармен. — Но после происшествия со штурманом надо было что-то менять.
Мимо катится еще одно черепно-мозговое недоразумение. У него короткие рыжие волосы. Я ловлю его и заглядываю в знакомые глаза:
— Карлайл!
— Мне очень жаль, Кейден, но я больше не могу руководить вашей группой.
Я лишился дара речи. Не могу осознать эту новость.
— Но… но…
— Не волнуйся, — продолжает он. — Днем придет кто-нибудь другой.
— Мы не хотим никого другого!
В коридоре больше ни души. Я загораживаю собой выход. Да, я знал, что из-за Хэла должны кому-нибудь надавать по шее и, может, кого-то уволить, но Карлайл-то при чем?
— Вы уж точно не виноваты! Вас здесь даже не было! — Я почти кричу. Новая строгая сиделка строго глядит на меня, прикидывая, стоит ли вмешаться.
— Им показалось, что моя терапия оказывала… подавляющее воздействие. По крайней мере, на Хэла.
— Сами-то вы в это верите?
— Неважно, во что я верю. Больнице нужно было кого-нибудь выпереть, а я просто удобная мишень. Так обычно и бывает.
Он нервно озирается, как будто ему может достаться за нашу беседу.
— Не волнуйся за меня. Не то чтобы мне нечем больше заняться. Я ведь просто волонтер, помнишь? — Он обходит меня и направляется к двери.
— Но… но… кто будет промывать ошалевшие мозги?
Он хмыкает:
— С этим тут и без меня справятся. Держись, Кейден. — Он прикладывает пропуск к считывающему устройству. Внутренняя дверь открывается, пропуская его в маленькую камеру, не позволяющую пациентам сбежать. Потом она закрывается, за ней распахивается дверь во внешний мир, и Карлайл исчезает из виду.
Я не знаю, как быть и на кого кричать. С барменом номер не пройдет. Артиллерист, конечно, поблизости, но они с черепами слишком довольны, что их головы не покатились следом за Долли и прочими.
Я спускаюсь на палубу и набрасываюсь на капитана с известием, что безжизненное тело Карлайла только что прошло по доске. Капитан невозмутим:
— Уборщики приходят и уходят, — отвечает он, зажав под мышками по голове. — Я собираюсь немного пометать шары. Не составишь компанию?
147. Генетическая Форма Жизни и Дисковая Операционная Система
— Что ж, доброе утро! Я Глэдис, ваш новый терапевт.
Комната настроена не менее воинственно, чем класс старшей школы для трудных подростков. А сегодня уроки ведет какой-то левый учитель.
— Первым делом давайте познакомимся.
Она не похожа на Глэдис. Хотя я не знаю, как должен выглядеть человек с таким именем, если не считать старых черно-белых комедий. Ей за тридцать, она блондинка, у нее химическая завивка и слегка асимметричное лицо — когда она улыбается, это становится заметнее.
— Почему бы нам не назвать свои имена?
— Мы знаем свои имена, — говорит кто-то.
— Что ж, я тоже хотела бы их узнать.
— И вы знаете, — говорит кто-то еще. — Я видел, как вы читали наши дела.
Она немного криво улыбается:
— Да, но было бы здорово привязать имена к лицам.
— Это, наверно, больно, — подаю голос я. Скай и еще несколько человек вежливо хмыкают, но этого слишком мало, чтобы продолжать подколки. Чтобы покончить с этим, я представляюсь: — Я Кейден Босх.
Все по очереди называют свои имена. Как ни странно, никто не называет имен вроде «Дик Херц» или «Джен Италия». Похоже, я подал хороший пример, назвав свое настоящее имя.
К нам присоединился мой новый сосед и какая-то незнакомая девочка. Пару ребят, чьи лица я уже забыл, на днях выписали. Лица меняются, программа остается, как в ток-шоу.
Сегодня мало кто настроен откровенно. Мне не хочется ничем делиться с Глэдис. Ни сейчас, ни когда-нибудь еще. Потом кто-то вполголоса называет ее «ГЛаДОС» — именем злобного компьютера из игры «Портал» — и если раньше-то творился хаос, то теперь мы стараемся изо всех сил. Несколько человек по очереди отпускают шуточки об игре, которых она не понимает. Какой-то парень спрашивает, будет ли в конце торт.
— Нет, — отвечает Глэдис с кривым замешательством на лице. — Я ничего об этом не слышала.
— То есть, — продолжает парень, — «торт — ложь»?
Хихикают даже те, кто не играл, потому что неважно, в теме ли они — главное, не в теме ГЛаДОС.
В нормальной ситуации я бы ее пожалел — но я уже слабо понимаю, что такое нормальная ситуация, и в любом случае не хочу сочувствовать ей. Да, она не виновата в уходе Карлайла, но она оказалась в роли боксерской груши, и я вовсе не прочь тоже нанести несколько ударов.
148. Как белка
Я лежу в постели и жду конца света.
Он должен когда-нибудь наступить, потому что я не представляю, как это может продолжаться. Череда серых дней в лекарственном тумане должна в конце концов окончиться.
Ни единой весточки от Калли. Впрочем, я ни на что и не рассчитывал: нам не разрешают пользоваться ни телефоном, ни компьютером, и вряд ли она напишет письмо. Я дошел до того, что попросил родителей проверять мою почту. Я дал им все пароли, потому что мои секреты больше ничего не значат. Пусть себе читают кучу спама — а кроме него и, может быть, чего-нибудь от Калли, мне сейчас ничего не приходит. Но она не пишет. По крайней мере, так говорят родители. Интересно, а если бы она мне написала, стали бы они сообщать мне? Я верю им ровно настолько, насколько верю тем, кто говорит, что Хэл еще жив. Если все внушили себе, что обманывать меня ради моего же блага нормально, как я могу верить чьим-то словам?
