Виталий Щигельский - Время воды

По утрам я ездил в места концентрации деловой жизни: в лицензионный отдел мэрии, в порт, на биржу, где продавали и покупали валюту тощие молодые люди под присмотром нарочито медлительных до умственной заторможенности толстых людей. Толстые люди считают, что сила компенсирует ум. На существующей стадии человеческих отношений это звучало здраво.

Я выбирал место на возвышенности и никогда не лез в эпицентр ковки и перековки денежных средств. Истинный бизнесмен ничего не делает своими руками, нигде не оставляет отпечатков пальцев. Даже на денежных переводах его подписи, как правило, нет. Он всегда по ту сторону денег, а серьезные деньги водятся там, где мало людей. В здании биржи наилучшим местом потустороннего обозревателя было застекленное кафе на втором этаже. На столе передо мной расположились чашка кофе, барсетка, листы с колонками котировок и массивный сотовый телефон, похожий на пульт Косберга, к которому я время от времени прикладывал ухо.

Я не придавал значения цифрам, написанным на бумаге, подозревая, что настоящую торговлю ведут не размахивающие руками неврастеники и не сторожащие их мордатые дегенераты, а некие третьи лица, которым заведомо известна кривая взлета-падения доллара и которые устанавливают правила этой игры. Выигрывал тот, кто знал. Тот, кто не знал, но пытался предугадать, рано или поздно уходил с вывороченными наружу карманами.

Следя за пролетающими взад-вперед миллионами, я чувствовал, что деньги нынче легки, как воздух, и не обременены покупательной способностью. Весьма скоро я сообразил, что глупый бегает за деньгами, а умный ищет их истинные источники…

После полудня я брал такси и ехал в «Советскую» на обед, на бизнес-ланч, как теперь говорили. Зал был полон жующих и пьющих людей, судя по блюдам, стоящим у них на столе, можно было понять, насколько удачно или посредственно складывался их день.

Во времена легких денег ценилось не столько умение зарабатывать, сколько умение быстро потратить. Коммерсантам не хватало умеренности и выдержки. Бизнесмены спешили жить. Появившаяся совсем недавно профессия возглавила группу риска. Жизнь упитанных, опрысканных дорогими одеколонами коммерсантов оценивалась так же дешево, как жизнь тощих вонючих шахтеров и летчиков. Не проходило дня без известия, что такой-то коммерсант взлетел в воздух вместе с собственным «Мерседесом», а такой-то бизнесмен превращен в дуршлаг на пороге собственного особняка…

Я заказывал шашлык из осетрины и тарелку икры, но обычно не прикасался к еде. Я заказывал бутылку вина, но не пил. Я прислушивался. Я искал. Я отметал жующих и пьющих интеллектуалов (в виду их подвижной неустойчивой психики), отметал патриотов и альтруистов (по той же самой причине). Я искал негодяев и циников, обладающих должной выдержкой. В предложенных историей условиях только из этой породы вырастали цепные псы бизнеса. Это были не мелкие, называющие себя средним классом, бздиловатые несуны. Это были ястребы, которые дербанили страну целыми кусками. Худшие из худших, с точки зрения морали. Их головокружительный успех и немыслимое благополучие сейчас самым разрушительным образом отражалось на будущей жизни многих. Однако только эти люди в условиях безвластия и самораспада казались способными нагнуть и поставить всех прочих раком — позой, обеспечивающей максимальную трудовую производительность. Эти люди образовывали первоэлементы нового общественного устройства. Мы с Косбергом, в свою очередь, планировали поставить этих самых людей в ту же позу, в которую они привыкли ставить других.

После обеда я отправлялся в номер и спал. Дневной сон считался ритуальной процедурой, статусной привилегией и обязанностью. Трепангов едят из-за статуса, хотя они дорогие и тухлые. Спать, когда все прочие пашут, тоже считалось почетным.

Бизнесмены интересующей Косберга группы любят повторять, что работают по двадцать часов в сутки, как рабы на галерах. Сытые, загорелые, ухоженные и, как правило, физически слабые, эти люди грязно и нагло лгут. За этих людей всегда работают другие. В лучшем случае эти люди наблюдают за чужой работой. Днем и ночью они готовы говорить о деньгах, это их возбуждает. Возбудившись, они начинают бухать, жрать, драться и лапать женщин.

Я просыпался под вечер, принимал душ и ехал «метнуть фишку» или «катнуть шар» куда-нибудь в «центр». В это время суток в «центр» перемещались многие любители присваивать результаты чужой работы. Наблюдая за «метателями фишек» и «катальщиками шаров», я видел, как мало их занимает сама игра. Они приходили, чтобы нажраться, заморозить мозги кокаином, набить кому-нибудь морду или же самому по ней получить. Иногда в залах звучала стрельба — отсутствие личной отваги успешно замещалось наличием вооруженных телохранителей. Но бывало и так, что ночь проходила спокойно, заканчиваясь всеобщим спариванием. Но не повальным, а иерархически обусловленным. Здесь срабатывала та самая административная субординация, которая отличает людей от горилл, гиббонов и других представителей эволюционного тупика.

Не дожидаясь кульминации, я отправлялся восвояси, заботясь не столько о себе, сколько о моральном и телесном здоровье швей, которым в самое ближайшее время предстояло выйти на авансцену.

Я возвращался в номер под утро, зажигал свет, доставал из прикроватной тумбочки толстую тетрадь в клетку, авторучку и садился писать. Это была публицистика, хроника времени, характеристика бытия или, если хотите, досье. Письмена предназначались для Косберга, именно для него я дублировал картотеку, возникающую в моей голове.

Картотека включала в себя две группы лиц — кинетическую и потенциальную. В кинетическую входили олигархи первой волны, люди, которые уже воспользовались оплошностью государства, оказавшись в нужном месте в нужное время, а именно: возле власти во время острого припадка безумия. Государство танцевало стриптиз, снимая и разбрасывая вокруг себя банки, заводы, фабрики и целые промышленные регионы. Люди из первой группы подбирали и присваивали разбрасываемое. В редких случаях покупали за деньги, взятые в долг у того же государства.

Жаль, меня в тот момент там не было, в тот момент я, как и многие мои сограждане, ни о чем не подозревая, бухал, лежа на мешках с сахаром… Я бухал, а процесс капитализации продолжался. Обретение частной собственности расширяло сознание субъектов кинетической группы. И однажды они догадались, что деньги, взятые в долг у безумца, можно тому не отдавать. Так они и поступили. Так начался их головокружительный подъем. К текущему моменту они добрались до максимальной точки, обогатившись до состояния «заворота кишок». Если верна теория спиралевидного развития природы и общества, то скоро им предстояло долгое и несвободное падение.

Однако подступиться к ним было непросто. Олигархи первой волны обзавелись не только собственной охраной, но и манией преследования. Они пересели из обычных «меринов» в бронированные и переселились из «элитных» квартир в неприступные феодальные замки. Они не доверяли никому, в том числе самим себе и лечащим их психиатрам. Подступиться к ним могли только швеи или люди из второй группы.

Эта группа получила название потенциальной. Она была более многочисленной и голодной. Государство продолжало безумствовать, но собственности у него поубавилось, время легких денег прошло. Олигархи первой волны стали регулировать популяцию себе подобных ради сохранения собственного уровня жизни и сделали непроходимыми мосты, по которым сами пробрались к финансовому олимпу. От оставшихся лазеек попахивало уголовщиной или говном. Пробивать по ним путь можно было лишь с помощью револьвера и собственной жопы, или же в заковыристой комбинации того и другого. Талантливый соискатель из второй группы проникал в мир большого бизнеса в хорошо подогнанной шкурке пушистого грызуна — производного между халдеем и пидором. Этот путь пролегал через унижение и презрение и определял последующую модель поведения соискателя.

Далеко не каждый представитель пассивно-потенциальной группы достигал промежуточного финиша — выбирался на орбиту чудесного вращения вокруг какого-нибудь «денежного мешка». А уж возможность самому стать «центром вращения» предоставлялась единицам, что роднило среднестатистического соискателя со среднестатистическим сперматозоидом. Но в отличие от летящего наугад сперматозоида соискателю надлежало иметь навигационное чутье места и времени: слабого места на теле «центра», в которое можно нанести удар, и тонко рассчитанного момента времени, когда этот удар оказался бы неотразимым…

Чувствуя себя игроком на блошиных скачках, я составлял таблицы и списки будущих побед и поражений самых способных и амбивалентных соискателей власти, денег и могущества. Я знал наверняка, что, взобравшись на самый верх, уничтожив своих конкурентов, насильников и хозяев, эти люди не сумеют избавиться от приобретенных в процессе карьеры привычек и будут испытывать тоску по сильной руке, плетке, искусственному члену в жопе. Я очень рассчитывал, что утолить эту их тоску смогут запертые на подлодке ткачихи. Воспитанные как спартанцы, ткачихи знали, что и как вставить будущим хозяевам жизни по самое «не могу».