Кристина Арноти - Африканский ветер

Я больше уже не мог терпеть.

— К чему разбирать мои ошибки или мои качества? Я сделаю так, как вы посоветуете, Син.

Он невозмутимо произнес:

— Если Энджи умрет до того, как вы с ней разведетесь, думаю, что рента в сто тысяч долларов в год была бы неплохим утешением…

Я перебил его:

— Это уже слишком. Не нужна мне никакая рента. Я не нуждаюсь в милостыне, мне тридцать пять лет, у меня есть некоторые способности, зарплата меня устраивает. С меня достаточно будет гарантии сохранения работы.

— Эрик, не злите меня. Вы хотя бы представляете себе, какую сумму она намерена передать Кении?

— Ни малейшего понятия…

Син вздохнул:

— Восемьдесят миллионов долларов.

— Восемьдесят миллионов долларов?

Это был удар.

— Имей я столько для инвестиционной программы, я сотворил бы чудеса в Испании.

— Вы говорите «я», «имей я»… Вот и все. Но вам ничего не принадлежит. Я схожу с ума при мысли об этом донорском проекте, а она просит, чтобы я его структурировал. «Вы — гений, дорогой мой Син», — сказала она мне. А я чувствую себя польщенным и одновременно обманутым.

Он был измотан.

— Эрик, видите ли, у меня нет никакого личного интереса в этих делах, увы. К тому же мне ничего не нужно. У меня уже есть достаточно денег, жизнь моя устроена, семьи у меня нет. Но вы — человек, которого надо защитить… Вы молоды.

Я подошел к окну. А если все это было ловушкой? Еще одной проверкой, не являюсь ли я ловким охотником за приданым?

Я обернулся к нему:

— Син, меня интересуют только чувства Энджи и моя работа. Кому она хочет отдать свои деньги? Я не хочу этого знать, ни высказывать свое мнение об этом. Я принимаю все то, что вы намерены сделать, чтобы обеспечить мое будущее, а об остальном и говорить не хочу.

Син подошел ко мне:

— Еще ничего не потеряно, Эрик. Особенно в том случае, если вы станете более гибким в отношениях с ней. Она милует, она дает привилегии, она отбрасывает прочь, она исключает. Энджи любит представлять, какой будет реакция людей на ее смерть. Кто знает, какая роль останется вам в одном из вариантов ее завещания?

— Это какая-то извращенная игра.

— Возможно, но если бы у вас было такое состояние при отсутствии семьи, вы, может быть, тоже играли бы в эту игру.

— Не думаю. Я уважаю людей.

— Но не из могилы, дорогой мой. Не преувеличивайте.

Он взял меня за плечи:

— Постарайтесь ее успокоить, смягчить, пообещайте, что скоро поедете с ней в Кению… Скажите ей, что все подготовили, чтобы иметь возможность временно оставить работу, что останетесь с ней там столько времени, сколько ей захочется.

— Попытаюсь, Син… Попытаюсь.

Син пожал плечами:

— Вы огорчены, но упрямы. Во всяком случае, я сделал все, что мог, чтобы вас убедить. Я перезвоню вам на днях.

На пороге он обернулся:

— Желаю удачи, Эрик. Не забывайте, что она может все! Все…

И тихо закрыл за собой дверь.

14

Я был растерян. Чего добивался Син, сбить меня с толку? Нет! Он был моим другом, и я не имел права подозревать его в том, что он проводил какие-то комбинации и психологические атаки.

Для того чтобы прощупать обстановку, я позвонил близким друзьям Энджи. Я звонил наугад по тем номерам, которые находил, и по именам, которые всплывали в памяти. Возможно, было еще не слишком поздно, и мне удастся подогреть остывшие отношения. Я позвонил Рою в его кабинет, он поприветствовал меня с некоторой обидой в голосе.

— Хелло, Эрик! — сказал он, — Ваш звонок для меня большая неожиданность. Кэти клянет вас почем зря, причем слово «изменник» — самое нежное определение. Вы про нас совсем забыли. Нет больше тенниса, нет больше Роя, ставки сделаны, зачем нужен добрый старый Рой, не так ли?

Разговаривая со мной, он, вероятно, читал какой-нибудь документ или поигрывал пресс-папье. Во время моего единственного визита к нему несколько месяцев тому назад я имел возможность полюбоваться его коллекцией полудрагоценных камней.

— Вы бросаете друзей. Вы слишком порабощены работой. Энджи и та на вас жалуется. Но это не важно, она никогда не бывает довольна, только в Африке.

Я вылез вон из кожи, выдумывая тысячу причин, делая упор на то, что я иностранец и, чтобы стать конкурентоспособным, я должен быстрее адаптироваться. Мало-помалу я понял, что Син был прав. Я плохо повел себя по отношению к окружению Энджи, надо было там завоевывать друзей.

— Вы ошибаетесь, — сказал Рой. — Настоящим американцем вы станете не наедине с бумагами, а живя в дружбе с вашими знакомыми. Позвоните Кэти, она дома и будет счастлива вас услышать. Если надумаете организовать какую-нибудь вечеринку, мы приедем. Надеюсь, вы не забыли о пребывании у старика Харта. Назначьте дату встречи… но мы много перемещаемся, нас надо «зарезервировать».

Я положил трубку и набрал номер Кэти.

— Чудовище! — воскликнула она. — Вы не просто нас забыли, вы нас ликвидировали, а ведь без нас вы не познакомились бы с Энджи. Она, кстати, недовольна, повторяет всем, что вы интересуетесь только бизнесом, а ее позабыли, — заключила Кэти. — Если вы думаете, что сумеете таким вот образом ее сохранить, вы глубоко заблуждаетесь. «Зачем нужен муж, которого совсем не видишь дома?» — твердит она. Вы сильно рискуете, Эрик, как только она начинает скучать, она уходит.

Замечания относительно интимной близости мне претили, но я должен был защищаться:

— Я многим бы пожелал провести такие ночи, как наши.

— Постель — это еще не все, — сказала она.

— Кэти, я не очень компанейский человек, не собачка, которую выгуливают…

— Вы неправильно истолковываете мои слова. Дело вовсе не в этом, — сказала она, — В начале вашей счастливой супружеской жизни она снова обрела желание веселиться, видеться с друзьями, а потом вы выпали из жизни. Кажется, вы даже не хотите поехать в свадебное путешествие в Африку…

— Мы женаты всего семнадцать месяцев, перед нами вся жизнь…

— Я бы так не сказала. Вы сейчас можете все испортить. Что вас заботит?

— Мне нужно самоутвердиться…

— Самоутвердиться? Вы что же, не верите в себя?

— Я ведь европеец.

— Это не клеймо, не заслуга, не надо все время думать об этом. Чем чаще вы будете это повторять, тем труднее вам будет интегрироваться.

Я прервал ее:

— Ладно, все это в прошлом. Я позвонил вам для того, чтобы сказать, что я уже почти разобрался в работе и теперь открыт для друзей.

— Поздравляю. В любом случае, вы все в работе перебираете. Рой почти такой же, как вы, но он все же находит свободное время. И потом, у него — собственное дело, а это — большая разница.

Я продолжал звонить нашим друзьям, но эти тонкие и хрупкие человеческие отношения действовали мне на нервы. На меня сыпались нежные упреки, их мир был почти враждебен. Надо снова подружиться с ними, приглашать их на вечеринки, заставить простить мое полуторагодичное отсутствие в их бурной жизни? Я понял, что, сидя в своем кабинете-аквариуме из огромных стекол, повел я себя совершенно неправильно. Я был для них уже всего лишь нищим маргиналом, а при малейшей моей оплошности в компании, как они стали ли бы обращаться со мной? Как с «муженьком»? На работе мне удалось добиться некоторого уважения к себе. Но, возможно, у меня не было достаточных способностей, чтобы абсолютно соответствовать своему положению. Мне следует перенять их светские привычки и вести себя, как богач от рождения. Партии в теннис у Роя принесли бы мне больше пользы, чем бессонные ночи с бумагами.

Я позвонил Энджи.

— Я собиралась уже уходить, — сказала она, — У вас какая-нибудь проблема?

— Нет. Почему вы так подумали?

— Вы жертвуете пятью минутами работы, чтобы поговорить со мной?

Мне надо было все исправлять, налаживать, заполнять пустоты.

— Энджи, дорогая, не будьте так несправедливы, не упрекайте меня в том, что я слишком много работаю на вашу компанию. Вы женщина моей жизни, вы наполняете собой весь мой мир…

— Ой-ля-ля! — воскликнула она, — Какие нежные слова! Так что же вы хотите?

— Пообедать с самой красивой женщиной Лос-Анджелеса.

— Со мной?

— Да. Мне вас не хватает.

Надо было показаться на людях вместе, и поэтому я пригласил свою богатую жену в знаменитый ресторан.

Сэнди пришлось потрудиться, чтобы зарезервировать для нас столик. Придя с опозданием в пять минут, одетая в костюм из тонкой, как шелк, кожи, Энджи с улыбкой направилась ко мне:

— Вы становитесь общительным, Эрик?

— Не надо упреков, умоляю. Давайте жить настоящим.

Она села. Из-под куртки была видна шикарная блузка. Есть женщины для блузок, женщины для шейных платков, женщины для браслетов, женщины для колец, женщины для серег и женщины для духов. Энджи была чрезвычайно утонченна, с врожденной элегантностью, ухоженными руками и безупречным овалом ногтей. Она ослепляла меня. Я всегда мечтал о такой женщине. Разве я посмел бы ее потерять? Я молча обзывал себя всякими словами. Сидевшая напротив орхидея носила мою фамилию, мне надо было сделать все, чтобы она ее сохранила.