Ким Мунзо - Самый обычный день. 86 рассказов
— Нас услышат!
— Да ведь дома никого нет…
— А соседи? Им, наверное, слышен этот концерт. Любой догадается, что это скрипит матрас. Эта кровать такая старая…
Девочка в испуге быстро застегивала пуговки на блузке. Пианист тоже приводил себя в порядок, не в силах скрыть свою злость, когда его взгляд падал на меня. Он бы злился неизмеримо больше, если бы только знал, что кровати могут скрипеть сильнее по собственному желанию. Меня его взгляды не волновали! Однако я знал, что моя победа не была окончательной. Следовало и впредь оставаться начеку и повторять свой маневр всякий раз, как пианисту придет в голову предпринять подобные действия.
Прошла суббота, потом воскресенье. Девочка была печальна и время от времени плакала. Иногда она импровизировала на пианино самые прекрасные и грустные мелодии, какие только мне доводилось от нее слышать. В понедельник к вечеру, когда девочка делала уроки, в комнату вошли родители в сопровождении двух парней в синих комбинезонах. Мать сразу сказала им строго:
— Осторожно, не поцарапайте стены.
По недовольным лицам парней можно было понять, что сносить подобные замечания им неприятно, хотя они и считали это частью своих каждодневных обязанностей. Девочка оставила свои книжки и теперь стояла за спинами родителей.
— Преподаватель физкультуры постоянно говорит, что для моей спины будет полезнее, если я буду спать на досках, а не на матрасе. Кроме того, в ящики новой кровати я смогу складывать все вещи, которым сейчас нигде не находится места. И тогда вы не будете жаловаться, что в моей комнате всегда беспорядок. — На лице отца появилось выражение, которое ясно говорило о том, что в последние дни он слышал все эти доводы не один раз. Девочка продолжала: — Спать на этой скрипучей кровати было совершенно невозможно. А мне надо хорошо высыпаться, чтобы играть на пианино свежей и отдохнувшей. Особенно сейчас, когда я поступаю в консерваторию.
Деревенская проза
Б. крепко держал веревку и отпускал ее постепенно. Ж. смотрел за происходящим, облокотившись о стенку колодца, и немного скучал. Голос П., который просил, чтобы они отпустили веревку еще немного, звучал из шахты глухо, отдавался эхом и казался таким далеким, словно долетал с поверхности того озера, что находится в самом центре Земли. Ж. вспомнил кадры одного старого фильма, который он видел прошлой зимой; все цвета в нем были совсем не такие, как в новых картинах. Ворот заскрипел.
— Надо бы раздобыть новую бечеву, — сказал Б. и чихнул, а потом продолжил фразу: — а то наша вся размочалилась.
Ж. понял, что хотел сказать Б., потому что тот провел пальцами по волокнам веревки (расползавшимся, стоило только потянуть их немного), а совсем не из его слов. У Ж. всегда возникали трудности со словами, которые использовали Б. и П. Он был городским и только три года назад в первый раз приехал «на дачу» в эту деревню, где теперь отдыхал каждое лето с тех пор, как его родители купили здесь дом в довольно плохом состоянии и отремонтировали его. На протяжении этих лет Ж. прилагал невероятные усилия, чтобы выучить слова, которые употребляли Б. и П. В первую неделю первого лета, проведенного там, познакомившись с ребятами, он рассказал о них отцу и добавил, что говорят они как-то странно. Папа растолковал ему, в чем дело: Б. и П. разговаривали вовсе не странно, все как раз получалось почти наоборот — в этой деревне, как и в большинстве других, люди имели гораздо более богатый словарный запас, чем городские жители, особенно в том, что касалось явлений природы, которая их окружала. Зато горожане умеют без труда отличить пятую модель «рено» от двенадцатой, и этим никого не удивишь, потому что они каждый день видят десятки этих автомобилей и, естественно, им легко различать их марки. П. и Б., наоборот: поскольку они каждый день видят растения, животных, лес и горы, то и знают, как все это называется. А городские жители, которые видят все это только очень изредка (всего один месяц в году, во время каникул, как в его случае), не имеют привычки называть все это своими именами. В этом-то все и дело, сказал отец.
Все это лексическое богатство приводило Ж. в замешательство. Например, П. и Б. знали все названия деревьев. И нельзя сказать, что Ж. был полным профаном в этой области. Он умел различать, ни секунды не колеблясь, сосну, пальму, кипарис и даже оливковое дерево. Кроме того, ему было известно, что деревья, которые растут по обеим сторонам дороги у въезда во многие деревни и городки, называются платанами (и его позабавила когда-то скороговорка о Платоне и платане). И даже изображать их он умел. В школе Ж. много раз рисовал их, и у него так здорово это получалось, что учитель хвалил его перед всем классом. Но Б. и П. различали бессчетное количество всяких других видов деревьев и прочих растений: вяз, ильм, ольха, ветла, дуб, ясень, тополь, орешник, черешня, каштан, бук, яблоня, слива, самшит, ежевика, сирень, жимолость… Или вот грибы: все познания Ж. в этой области ограничивались рыжиком и шампиньоном (да к тому же в жареном виде), а теперь он слышал слова, которые не вызывали в его голове никакого конкретного образа: вешенка, мокруха, лаковица, подольшаник, бокальчик… Сто тысяч названий разных видов растений, которые Ж. не смог бы запомнить за целую жизнь. К тому же, как будто этого им было недостаточно, местные ребята использовали — как нечто само собой разумеющееся — собирательные существительные, что еще больше осложняло дело.
— Пошли в осинник, — сказал ему однажды утром П., причем произнес эти слова скороговоркой.
— Куда?
— В осинник.
— Да ну его, — прервал приятеля Б. — Ты что, не видишь, что он обалдуй?
Он не знал даже точно, что означало слово «обалдуй». Конечно, ему было ясно, что они использовали его в тех случаях, когда он сам или его одноклассники в городе использовали такие слова, как «осел», «идиот» или «лопух». Но если в этих случаях Ж. знал первичное значение каждого из них (кстати, слово «идиот» стало ему ясно только пару месяцев назад), то происхождение слова «обалдуй» оставалось для него загадкой, а потому звучало только ругательством.
Однажды, еще в первое лето в деревне, Ж. подумал, что эти ребята используют все эти странные слова не просто так, а для того, чтобы указать ему на его место. Но очень скоро он понял, что это не так: Б. и П. говорили точно так же, как все остальные жители деревни, независимо от того, присутствовал ли он (или кто-то еще из «городских») при этом или нет. А это, совершенно очевидно, означало, что они не создавали для него специальных преград; преграды существовали сами по себе, и не надо было их придумывать.
«Лог» было одним из слов, которое больше всего поразило Ж., когда он впервые услышал его. Это было вечером, когда они спускались с горы. Вдруг П. и Б. сорвались с места и бросились бежать, словно за ними гнались черти.
— А ну, кто первый до того лога!
До того — чего? Ему, наверное, не удалось бы даже повторить это слово по буквам, хотя оно было очень коротким. «Лог»? Не дав ему ни минуты времени на то, чтобы выйти из замешательства, Б. и П. уже убежали далеко в совершенно непонятном для него направлении. Ж. пустился за ними вдогонку. Но очень скоро все дороги стали раздваиваться, тропинки поднимались вверх по склонам, а стежки уходили вниз, к реке. Ж. осматривал каждое дерево и каждый камень. Может быть, вон тот огромный валун и есть лог? А вот это странное дерево с красноватым стволом — почему бы ему не оказаться логом? Оно было здорово на него похоже. Или «лог» был синонимом слова, которое он выучил пару недель назад, — «ставок»? Потом Ж. набрел на полуразрушенную хижину пастуха. Может быть, полуразрушенные хижины пастухов называют логами.
Он бродил много часов подряд, не зная ни куда идет, ни что ищет, пока не сгустились сумерки. Ж. заблудился и в темноте не мог найти дорогу домой. Его нашли на следующее утро: он спал, свернувшись клубком, под выступом скалы. В поисках участвовали трое мужчин и родители Ж. Мать плакала. Трое мужчин втихаря посмеивались. Отец смотрел на них и явно нервничал.
С тех пор он раз и навсегда запомнил, что значит слово «лог» (как только они вернулись домой, Ж. поспешил отыскать его в словаре). Однако это знание не принесло ему большой радости: со временем он усвоил, что, чем больше таких слов ему удавалось выучить, тем больше оказывалось других, пока ему неизвестных. Этот жестокий закон Ж. открыл для себя во второе лето, когда попытался записывать в тетрадочку все странные слова, которые произносили его товарищи, и спрашивать их значение. Потом, ночью, когда родители думали, что мальчик спит, он учил их наизусть. Однако эти усилия оказались напрасными: каждый день он обнаруживал, что кроме освоенных им слов Б. и П. использовали сто тысяч других для него неизвестных, таких же странных, как и первые. Его поразило то, что «бечева» означало «веревка», и он всю ночь повторял это слово, но на следующий же день услышал от П. слово «конец» в том же самом значении, что и «бечева» или «веревка».
