Уильям Тревор - Пасынки судьбы
— Называется город Пунтаренас, — сообщил мистер Лэниган, но в дальнейшем Имельде так и не удалось найти это место в своем школьном атласе. Она сразу же поняла, что разговор зашел об отце — вероятно, он в этом городе живет. «Небось фрицы дали ему прикурить», — уже очень давно, ехидно ухмыльнувшись, предположила Тереза Ши, и тогда Имельда занервничала; теперь же ее занимал упомянутый мистером Лэниганом город. Мать ей об этом спрашивать не хотелось: она бы сразу догадалась, что Имельда подслушивала, поэтому девочка решила для начала расспросить тетю Пэнси и Филомену, но те в один голос заявили, что слышат про такой город впервые. В конце концов Имельда была все же вынуждена обратиться к матери. «Если спросит, откуда я знаю, скажу, что услышала случайно — так ведь, в общем, и было», — решила она. Однако мать ей ничего не ответила, позвала пойти погулять и на обратном пути, словно это и было ответом на ее вопрос, показала Имельде то самое дерево, на котором был повешен предатель:
— Видишь, самое обыкновенное дерево. Можно пройти мимо и ничего не заметить.
После того как повесили этого человека, рассказала мать, в Килни был пожар, а годы спустя одна женщина в Корке покончила с собой. Как-то Имельде показали дом, где жила эта женщина, — на вершине высокого-превысокого холма. Теперь в этом доме, судя по медной табличке на дверях, жил зубной врач.
— Природа умеет хранить тайны, Имельда. Гуляя по огромному парку в Англии, я, например, никогда не знала, что оттуда в Килни давным-давно уехала молоденькая девушка. Она молила своих английских, родственников облегчить судьбу ирландских крестьян, но судьба простых, невежественных людей, погибавших от голода в чужой стране, была им безразлична. Знала бы ты, сколько ирландцев умерло в нищете!
Они шли полем, а потом взобрались на Духов холм, и мать рассказала ей, как в свое время она приехала в Ирландию всего с одним чемоданом и остановилась в пансионе, который порекомендовала ей совершенно незнакомая женщина.
В другой раз, точно так же подымаясь на Духов холм, мать сказала:
— Нам с твоим отцом так и не удалось пожениться. Ты должна это знать, Имельда.
Рассказала ей мать и о том, какой скандал разыгрался в садовом крыле, когда за ней из Англии приехали родители.
— Они договорились, что я буду рожать в Лондоне, в Клапаме, где жила двоюродная сестра отца, — сказала мать. — Ты должна была остаться у этой женщины и ее мужа, а я — вернуться в Вудком, как будто ничего не произошло.
— А как же Килни? — Имельда недоуменно нахмурила брови.
— Эти люди в Клапаме удочерили бы тебя.
Имельда представила себе, как в Килни приехали родители матери и как, сидя в квадратной мрачной гостиной, они тщетно пытались уговорить дочь вернуться. Сыпал мелкий дождик, и за высокими окнами по тутовому саду среди сучковатых деревьев расхаживали куры. «Мы договорились, — заявил священник, — что ты будешь рожать в Клапаме». А мать Имельды заговорила об ирландских мучениках, о битвах за Ирландию, а также о состоявшемся много лет назад Пасхальном восстании. Под окнами, — ведя собак с вечерней прогулки, прошли тетя Фицюстас и тетя Пэнси. А затем в сад в накинутом на голову непромокаемом плаще вышла покормить кур Филомена. «Здесь невозможно жить! — вскричала в воображении Имельды жена священника. — Ужасное место!»
Имельда про себя улыбнулась. До нее доносился голос матери, но она ее не слушала. «Давайте пить чай» — с этими словами воображаемая тетя Фицюстас с бисквитным тортом на блюде, в сопровождении тети Пэнси, отца Килгарриффа и собак вошла тем дождливым вечером в гостиную.
— Старик полковник, — говорила мать. — В Индии.
Они стали карабкаться на глыбу сланца, лежавшую на самой вершине горы, и разговор на время прекратился.
— В Индии? — переспросила Имельда, поднявшись на камень.
— Если бы старики так не волновались, мы с матерью никогда бы не поехали в Ирландию. Не напиши они нам этого письма, мы с твоим отцом никогда бы не встретились и мы с тобой не жили бы сейчас в Килни.
— А он был симпатичный, этот полковник?
— Очень высокий, прямой как жердь. Да, мне они оба всегда нравились.
Имельда живо представила себе высокого старого полковника: нещадно палит индийское солнце, а он сидит в маленькой индийской беседке и пишет взволнованное письмо.
— Я к тому все это рассказываю, Имельда, что самые важные в жизни вещи происходят совершенно случайно.
Имельда кивнула. «Напиши им, что мы крайне обеспокоены, — сказала в ее воображении жена высокого старика. — Пусть незамедлительно едут в Корк». Тетя Пэнси иной раз говорила, что она «крайне» обеспокоена. «Я незамедлительно это сделаю», — заверил в прошлое воскресенье мистер Дерензи тетю Фицюстас, которая попросила его поточить ножи от газонокосилки. В беседке индус в тюрбане помахивал рукой над головой старого полковника и его жены, отгоняя от них москитов.
— Нет уж, выслушайте меня, Марианна. — Отец Килгаррифф говорил тихо, но голос у него был недовольный.
Мать Имельды не ответила. Они сидели в гостиной, балконная дверь была открыта. Спрятавшись в саду, Имельда подслушивала их разговор. С недавнего времени это вошло у нее в привычку.
— В конце концов, это моя дочь, отец.
— В ваших рассказах есть какая-то ожесточенность.
— Как же ей не быть, отец? Не все же такие добрые, как вы. Это вы всем все прощаете: простили епископу, который лишил вас сана; простили этому человеку, который вместе со своими бандитами пришел сюда с канистрами с бензином.
— Сейчас этот человек мертв. Я не прощал ему, пока он был жив.
— А Вилли вы прощаете?
— Это самая большая трагедия в моей жизни.
— А известно ли вам, что мои родители за все это время ни разу не написали мне ни строчки. Они порвали со мной, не желают меня знать.
— Что ж вы хотите? Вы ведь поломали им жизнь, Марианна.
— Я любила своих родителей, отец.
— Я знаю, Марианна. Но ведь в этом доме, да и во всей округе не было ни одного человека, который бы не уговаривал вас вернуться с ними в Англию.
— Чтобы отдать моего ребенка на воспитание чужим людям? Чтобы забыть о его существовании? Чтобы сидеть взаперти и ждать, пока не подвернется какой-нибудь вдовец, которому нужна не жена, а экономка? Нет, уж лучше в работный дом!
— Имельде здесь и так нелегко. Но раз уж выбор сделан, не усложняйте ей жизнь еще больше. Это все, о чем я прошу вас.
В гостиной наступила тишина. Затем мать сказала:
— Смерть и разрушение отбрасывают тени, которые остаются на всю жизнь. Неужели вы этого не понимаете, отец? От той тени, что легла на Килни, нам не избавиться никогда.
— Я только хочу, чтобы вы иногда выводили Имельду из этой тени на солнечный свет.
Мать что-то ответила, но так тихо, что Имельда не расслышала. А потом она рассердилась и закричала:
— Господи! Разве ж это жизнь! Мыкается с места на место как неприкаянный!
— Человеку, который совершил убийство, немногое остается в жизни. Ничего не поделаешь, такова божья воля.
Мать успокоилась и опять заговорила так тихо, что Имельда услышала только самую последнюю фразу:
— С той ночи у вас у самого сильные боли. Вы могли погибнуть, когда бежали за этим воздушным змеем.
Она сказала еще что-то, но больше Имельда ничего не слышала и вскоре потихоньку ушла. Она забралась в самый дальний угол сада и села на солнце, облокотившись спиной о ствол дерева. На гнилую ягоду опустилась пчела, посидела и, деловито зажужжав, полетела дальше. У Имельды никак не укладывалось в голове, почему отец Килгаррифф мог погибнуть, когда бежал за ее змеем. Ей вновь представился мальчик на фотографии, который мыкается с места на место как неприкаянный.
— Пишу письмо, — ответила тетя Фицюстас. Она сидела за своим бюро. Была зима. Прежде чем пробить полчаса, захрипели и что-то затараторили старинные часы. У насупившегося Гладстона был какой-то нездоровый вид.
— А я написала письмо своему возлюбленному, — сказала Имельда.
Тетя Фицюстас засмеялась:
— А вот у меня нет возлюбленного.
— Но раньше ведь был. Филомена говорит…
— Ты ее больше слушай.
— …Филомена говорит, что когда-то вы были замужем.
— Верно, я была замужем, только очень недолго.
— И у отца Килгарриффа тоже была возлюбленная.
— Это тебе тоже Филомена рассказала?
— Нет, Тереза Ши.
— Вечно она сует нос куда не надо.
— Вот было б здорово, если б мистер Дерензи женился на тете Пэнси, правда?
— Многим так кажется.
— Почему же он тогда не женится?
— Мистер Дерензи считает себя не вправе нарушать заведенный порядок вещей.
Тетя Фицюстас встала и вышла из гостиной с заклеенным конвертом в руке, чтобы мистер О’Мара забрал письмо, когда утром принесет газеты. Имельда подошла к бюро и замерла, прислушиваясь к удаляющимся шагам тети Фицюстас. Слышно было, как она что-то сказала тете Пэнси, а затем хлопнула кухонная дверь. Тогда Имельда выдвинула две маленькие подпорки, которые только что вложила тетя Фицюстас, и опустила на них тяжелую откидную доску красного дерева. В бюро было множество всевозможных ящичков, горизонтальных и вертикальных, миниатюрных резных колонн и створчатых чернильниц. Были и потайные ящики: Имельда сама слышала, как тетя Фицюстас просила тетю Пэнси открыть ей ключом тот, что справа. Имельда стояла рядом, но подсмотреть, как открывается замок, ей не удалось.
