Джузеппе Маротта - Золото Неаполя: Рассказы
Май в нашем городе
В каждом городе Севера на одной из просторных и чистых площадей надо поставить памятник Весне. Пусть Милан подаст пример — скульпторы, мрамор, деньги у нас есть, май на дворе — чего же ждать? Здесь пять месяцев в году над равниной грозно высится зима в образе атлета, который сжал челюсти и напряг упругие и гладкие, как обточенные водой камни, мышцы. И если в декабре осмеливается выглянуть солнце, этот гигант одним толчком отбрасывает его обратно за облака. Но вот приходит апрель, сияя улыбкой, и непобедимый доселе герой внезапно ощущает что-то в дуновении ветра, вздрагивает, сбрасывает шляпу и сапоги и обращается в бегство. Чем быстрее он бежит, тем быстрее тает — по мне так пусть пропадает, пусть его поймают продавцы мороженого и до октября безжалостно упрячут на самое дно своих блестящих, бешено вращающихся медных цилиндров. Вот так здесь вспыхивает прекрасное время года, слегка напоминая бунт. «Мы покорно ждали пять месяцев, хватит», — говорят фиалки, появляясь в садах. «Ура!» — кричит вода в каналах, возвращаясь к жизни после столь долгого забытья. «Давай, дело за нами!» — шипит прилепившаяся к бензоколонке на площади Флоренции улитка. Какая-то бабочка с безумной отвагой врывается на виадук Буллоны и берет приступом несколько чахлых белых цветочков — она похожа не на насекомое, а на разъяренного быка, который готов броситься на что угодно.
В первое время город удивляется и не верит: он не верит пальто, тяжело, словно солдатские ранцы, лежащим на спинах, не верит засверкавшему вдали, как рисунок на абажуре, под которым неожиданно загорелась лампочка, шоссе на Монцу, не верит блеску стаканов в кафе, продавщицам, украдкой смотрящимся в блестящую поверхность кофеварок «эспрессо», чтобы попудриться. Милан видит это, но не верит своим глазам. Сквозь колоннаду Пассажа он недоуменно смотрит на солнце, появившееся над Саграто, и ведет себя как робкий купальщик, который отдергивает ногу, так и не дотронувшись до воды. А между прочим, настоящая весна бывает только в Милане, только здесь можно уловить промежуток между зимой и летом. В Неаполе новые листья появляются в январе, в Риме к середине февраля деревца на Прати уже, так сказать, почти одеты, но попробуйте-ка в Милане обнаружить весну раньше положенного срока! Такие перевороты тщательно готовятся в строжайшей тайне, в противном случае их ждет неудача. Тут основной элемент — внезапность: первый луч настоящего солнца падает на столы в конторах подобно телеграмме, нет, чему-то более тревожному — ордеру на арест, например. Спадают покровы с церквей, палаццо, уличных киосков, с любого здания и даже с любого предмета, все то, что раньше было пепельным, становится зеленым или коричневым — стены Арены и сухое дно городских бассейнов; низкое взъерошенное небо, которое еще вчера шпили собора, как зубья расчески, пытались пригладить, поднимается вверх вслед за рывками огромного воздушного змея, который, сверкая, взмывает вверх, все выше и выше, пока не пропадет из виду. Продавец фруктов на ларго[37] Каироли, я не хочу, чтоб ты писал на корзинах: «Абрикосы с побережья» — нет, эти абрикосы родились здесь и созрели за одни сутки. Ты просто не знаешь, на что способен Милан в мае месяце, и я попрошу комиссара выписать постановление о высылке и отправить эти твои ананасы туда, откуда их привезли. Учти, на усыпанной цветами ветке в садике на виа Маджента я видел самый настоящий лимон! У меня просто слезы навернулись на глаза, я потерял голову и за себя не отвечаю. По автостраде прибывают автобусы с букетами мимозы в окнах, со стороны Порта Генуя появляется, насвистывая, ломовой извозчик. Ядовито-желтые маргаритки вставлены в отверстия упряжи огромной лошади, которая идет с хозяином рядом шаг в шаг — кажется, что человек и животное идут под руку. Художник, в окружении толпы зрителей изображающий кусочек виа Дурини на крохотных размеров холсте, должно быть, по ошибке окунул кисть в чемодан бродячего торговца галстуками, полный несочетающихся друг с другом красок. Сказать ему или не стоит? Лиловые и розовые оттенки бумаги в витринах канцелярских магазинов долго преследуют прохожих. Сегодня Милан ослепляет и обещает удачу каждой своей витриной; ничего, кроме струйки воды, брызжущей из прорванного шланга, не видит мальчишка, который подсматривает через дырку в заборе вокруг строящегося на корсо дома, но весной в Милане все это — часть Природы, оно не повторяется, а каждый раз рождается заново, даже если речь идет об истечении срока платежа по векселю.
Любой человек в Милане в мае месяце неожиданно осознает это, со вздохом признаюсь в этом и я. Я доволен, что прогуливаюсь под чистым небом, а когда, идя вдоль решетки городского сада, я протягиваю руку и исполняю нечто вроде арпеджио на убегающих прутьях, это значит, что любой инструмент годится, чтобы пробренчать воспоминания юности; в мае 1925 года, например, я стоял на этом месте с огромным фибровым чемоданом в руке, совершенно не представляя, на что будет похож корсо Венеция через сотню метров. С тех пор я видел много миланских весен, и мне прекрасно знакомы майские дни, заканчивающиеся гонкой уличных продавцов газет по виа Карло Альберто, разливом служащих страховой компании на пьяцца Кардузио и бурным водоворотом блузок в вестибюле Северного вокзала. Я люблю тебя, миланская весна, и правда то, что в мае 1928 года я поцеловал Ольгу на галерее собора, а неумолимые статуи взирали на меня с упреком, но на Ольге я женился еще и потому, что перед глазами постоянно стояли эти две тысячи указующих каменных перстов. Святые, оставьте меня в покое, теперь я в полном порядке. У меня тысяча самых разных причин быть в эти дни довольным, одна из них та, что кафе-мороженое на виа Данте розовое, как щечки новорожденного младенца, другая — то, что я сам с собой побился об заклад, что перейду улицу, чтобы дойти до виа Меравильи и, значит, до старого города. Попробуйте сами, виа Меравильи появляется и исчезает, как на гребне волны, прорезая, словно удар ножа, транспортный поток на виа Данте; рывок, остановка, еще рывок, и вот я на другой стороне, кругом весна, и я по-прежнему безрассуден, молод и сам себе господин. Какая-нибудь маленькая площадь в старом городе, которая могла бы уместиться на ладони, теперь сама похожа на ладонь, испещренную следами колес. Смотрите, какая линия жизни, какая линия удачи, здесь я мог бы стоять часами, появись такая возможность (кругом ни души, только из хозяйского окна свешивается ковер да у булочника в витрине выставлено несколько засохших пирожных), чтобы погадать Милану по руке. «Вы совершите морское путешествие… Границы ваши расширятся до самой Генуи». Это я говорю все это, говорю в мае месяце, обращаясь к миланским улочкам за виа Меравильи. Не могу понять, иду я по ним или же в них окунаюсь — такое от них исходит сильное и живое тепло. Боже, как я счастлив, что они у меня есть!
Но кого мне благодарить за весну в Милане — мэра, может быть? Надо поставить, поверьте мне, этот памятник весне. Скульпторы, мрамор, деньги у нас есть, май на дворе — чего же ждать? Предлагаю общественную подписку. Я заранее знаю, что старики и больные дадут больше других. Никто не смотрит на весну так, как смотрели на нее из окон павильона Гранелли в госпитале две бледные женщины, забыть которых я не могу. В общем, вы меня понимаете. У памятника будет постамент, который… Стоп, не надо впадать в патетику. Изобразите простую босоногую девчонку, и пусть она сидит и наслаждается сладким вкусом зажатой в зубах травинки, а вокруг — небольшой бассейн с голубым дном, и чтоб признательные посетители расписывались соломинками на воде. Кому нужны все эти авторучки и книги отзывов? Вчера был май 1925-го, завтра будет май 1960-го — в счастливое время года, в счастливый день и час некогда выводить свое имя, пока мы еще не расстались с ним навсегда.
Порта Венеция
Когда Милан доходит до Порта Венеция, он начинает наконец улыбаться. Здесь он хочет нравиться, делается очень милым и даже напоминает очаровательного младенца, пышащего красотой и здоровьем. Не могу представить, чтоб на фотографиях времен моей миланской молодости где-нибудь на заднем плане не была запечатлена Порта Венеция… Вот я иду в сторону чистенькой вьяле Миано или пыльной вьяле Пьяве, фотоаппарат щелкает и — готово, сколько вы мне дадите: тридцать, двадцать пять, двадцать? Наверное, это случайность, но всякий раз, когда мне посчастливится поцеловать хорошенькую женщину, или насладиться в погожий день часом-другим свободного времени, или (ну, это уж совсем исключительный случай) мне слегка улыбнется удача, Порта Венеция оказывается так или иначе причастной к этому. В общем, где бы я ни оказался, воздух вокруг приобретает цвет, который бывает у него в хорошую погоду только на этой площади: чистый, яркий, насыщенный, как у покрывающей подоконник пыли, и который странным образом приближает белые летние облака к витринам магазинов и стеклам проносящихся по улицам автомобилей. Давайте откровенно: иногда мы все-таки бываем вынуждены в кого-нибудь влюбляться (может быть, и в самих себя) или искать новой дружбы — так вот, кто из нас остался бы в Милане, не будь там Порта Венеция? Рядом с этим местом у всех становится празднично на душе. Миланец непроизвольно замедляет шаг, едва начав переходить корсо Буэнос-Айрес, и чувствует, как его охватывает необъяснимый восторг путешественника. Катафалки, впрочем, тоже проезжают со стороны Порта Венеция, но не будем сравнивать их с теми, что встречаются в других районах: здесь и покойник выглядит как-то по-другому, кажется, что он как бы выздоравливает и скоро будет в безопасности. Рецидив наступает у Порта Гарибальди, и только лишь тогда можно утверждать, что все действительно кончено, и лошади понуро склоняют головы, а родственники возобновляют рыдания.
