Эдуард Лимонов - Книга воды
В мае 1997-го меня привезли к Худойбердыеву — командиры Курган-Тюбинского полка. С массой предосторожностей, направленных на то, чтобы не узнали свои, — руководство 201-й дивизии и Москва. Мы хитро ехали в колхоз имени Чапаева, меняли машину, плелись по бедным улочкам, вдруг сворачивали в узкую щель меж домами. Кончилось тем, что мы оставили автомобиль, вышли и, сопровождаемые десятком автоматчиков, проследовали по дворам и дорогам и оказались наконец в гостях у Махмуда.
Под его гостиной протекал широкий светлый ручей. Тот, кто знает климат Таджикистана, поймет, что такая гостиная — привилегия ханов и баев. Испепеляющая летняя жара легче переносится, когда внизу под тобой на скорости несутся тонны свежей воды. Гостиная с деревянными обширными диванами, «дастархан» называется такое сооружение, на нем сидят, полулежат, сидят на копчике, подогнув одну ногу, — как кто может. Рядом с гостиной расположены были помещения с окнами, весь этот свайный комплекс находился под одной общей крышей.
Мы расселись. Был послеобеденный час. Вошел большеголовый в выцветшей форме полковник Махмуд — командир бригады, с непокрытой головой. Впоследствии я видел его в высокой советского образца фуражке и в этой же линялой форме. Он по-прежнему считал себя советским полковником и гордился этим. На самом деле таких верных солдат удачи на всем советском пространстве оказалось не так уж много. Не всем повезло, как Махмуду, не все оказались на расстоянии вытянутой руки от алюминиевого комбината, как он. Черные полковники в Верховном Совете СССР Алкснис и Петрушенко не находились поблизости от алюминиевого комбината, у них не было под началом и горсти солдат, но ментальность была та же. Командир бригады поздоровался с каждым из нас за руку. Тогда обстановка в Таджикистане (как, впрочем, и всегда) была крайне запутанная. Очень хитрый политик Имамали Рахмонов, не сумев победить мусульманскую оппозицию военным путем, сумел затащить бородатых ребят в чалмах в переговорный процесс. Дал впоследствии по министерству самым крупным полевым командирам, и те расслабились. С левым Худойбердыевым Имамали тогда поладил, сделав его бригаду частью «президентской гвардии». На самом деле Рахмонов хорошо изучил тактику большевиков в Гражданской войне. Ленин брал на службу и делал красными командирами даже таких одиозных типов, как Махно и Григорьев. Но в должный срок большевики расправились с ними. В тот вечер Махмуд порицал Имамали за союз с людьми Абдуллы Нури — лидера мусульманской оппозиции. Через год министр внутренних дел Рахмонова Сангинов отберет у Худойбердыева алюминиевый комбинат и разгромит его бригаду. А совсем недавно «правительственные войска» (я уже сидел в камере СИЗО «Лефортово») ликвидировали «банду Сангинова». А Имамали преспокойно сидит в Душанбе президентом. Абдулла Нури жалуется на Рахмонова, сидя, кажется, в Пакистане. Махмуд Худойбердыев укрылся в Узбекистане и несколько раз пытался проникнуть в Таджикистан. Лилась светло-белая горная вода в арыке, как наша беседа. То, что это не природный ручей, было видно и по прямой форме его русла, и по ровным берегам, аккуратно заросшим посаженной человеком зеленью. Махмуд объяснял, что у него отборные офицеры, что его штаб — русские профессионалы и что бригада обходится ему в круглую сумму в долларах. Выяснилось там же на «дастарханах» Махмуда (все в Азии решается на «дастарханах»), что только одну треть прибыли алюминиевого комбината контролирует Махмуд. Еще одну часть берет себе правительство. Принадлежность третьей части Худойбердыев обошел молчанием.
Я же говорю, лилась светло-белая вода в арыке под его гостиной, как наша беседа. Своим солдатам и офицерам Махмуд платил в долларах. В 201-й дивизии простой контрактник получал тогда от 800 рублей в месяц. Но это бедный Таджикистан, где мы купили за 50 рэ барана. Получать в месяц 16 баранов, о, Аллах, это было хорошо. А Махмуд платил своим лучше и больше 201-й. Почему его впоследствии разбил Сангинов, я знаю. Дело в том, что не совсем было понятно, за что воюет бригада Махмуда Худойбердыева. Власть принадлежала Рахмонову, хотя в своем районе Махмуд контролировал жизнь. Однако броской и сильной цели у бригады не было. Как, впрочем, и идеологии. Только контролировали свой район.
Впрочем, оружие само может быть идеологией, — размышлял я, наблюдая как лучи оседавшего между двух гор солнца полируют стволы автоматов парней из охраны, оставшихся подле арыка.
Ураган
20 июня 1998 года / Москва / Настя
Было 8:30 часов утра. Я прождал у стены Цоя целых тридцать минут. Я собирался уйти, потому что вчера я ждал ее на том же Месте вместе с Гребневым и его Ксюхой целые сорок минут. Я собрался уйти, злой, но решил на всякий случай пройтись вверх по Арбату. И тут я увидел ее. Маленькая, вся блондинистая, вымытые волосики упали на лоб, прижимая кучу тряпочек, она спешила. Она была совсем не похожа на фотографию девушки, которой я принес партийный билет.
— Вы Настя? — перехватил я ее. — Что же вы опаздываете?
— Не рассчитала, — пробормотала она, — я думала, это ближе.
Вообще-то я не вручаю партбилеты девушкам партии поштучно. Меня остановили ее фотографии и письмо. На фото была серьезная худенькая косенькая девочка. Письмо было шизоидное, страннейшее, она предлагала переименовать улицы городов таким образом, чтобы они назывались добрыми именами, чтоб людям было приятно жить на них — называть улицы именами животных или сладостей. Ей-богу, это была первая девушка, которой я решил вручить партбилет лично, с глазу на глаз. «Господи, ей же лет одиннадцать», — подумал я. Я пожалел, что не вынес ей партбилет на Арбат.
— Пошли, здесь недалеко! — сказал я. — Это ваша старшая сестра на фотографии?
— Почему? Это я…
— И вам что, 16 лет?
— В апреле было…
Мы поднялись на лифте, вошли в мою квартиру.
— Садитесь в кресло — сказал я, проведя ее в комнату, где я принимаю гостей. Когда я принес ей партбилет, она сидела, прижав к себе свой вельветовый пиджачок и матерчатую сумочку.
— Да вы не бойтесь, — сказал я. — Я вам верю, что это вы на фотографии. Вот вам партбилет, поздравляю вас, Анастасия, со вступлением в Национал-большевистскую партию. Надеюсь, вы будете всем хорошим боевым товарищем.
Она встала, я пожал ей руку и дал ей партбилет с ее фотографией, с печатью на ней. На фотографии была другая девушка. Как ни посмотри.
Она приняла билет и стала рассматривать свою фотографию, как будто первый раз ее видела.
— Я бываю очень разная, — сказала она. И продолжала стоять.
И вдруг я понял, что сейчас эта девушка уйдет и, возможно, никогда больше не появится. А может, придет в понедельник на собрание в штаб, сядет в заднем ряду, чужая и далекая. Я посмотрел на ее белые ножки без чулок, белые-пребелые, на румянец, на глазки. Какая же она хорошенькая!
— Знаете что, я сейчас жду иранцев, иранское телевидение. Если вам нечего делать, хотите, поедем к иранцам. Давайте их надуем, скажем, что вы моя дочь, а сегодня воскресение, сегодня мой день вас развлекать, моя разведенная жена, с которой вы, моя дочь, живете, по уик-эндам сбрасывает вас на меня. Я скажу, что вам одиннадцать лет. Что сегодня мой родительский день.
Потом, когда мы восстанавливали историю нашего знакомства, она сказала, что я погладил ее по коленкам. И что так, как никто никогда этого не делал с ней доселе, она почувствовала себя очень странно. Мне помнится, что я вел себя более сдержанно, но раз Настя помнит так, так и было. Мы почувствовали себя очень легко после того, как у нас появился общий план. Во всяком случае, до приезда шофера, посланного за мной, время у нас пролетело незаметно. Она сказала, что она «punk» с первого класса школы, и стала расспрашивать о Егоре Летове.
Явился иранский шофер, машина оказалась фордом, и мы, папа с дочкой, летели на заднем сиденье по Москве. Иранцы вошли в положение отца, у которого родительский день, — усадили ребенка на широкую тахту, подарили инкрустированную узорами держалку для ручки, тучу проспектов и поставили перед ней огромное блюдо с фруктами. И набросились на меня. Установили телекамеру и стали выдавливать из меня антиизраильское заявление. Я же не хотел делать антиизраильского заявления. Хотел заявлять только то, что хочу заявить сам, потому они записывали меня раз пять, пытаясь добиться своего. А я пять раз отбивал их атаки. Мой ребенок съел две груши и с интересом следил за происходящим.
Шофер на форде отвез нас обратно. До дома мы не доехали, я сказал, что мы хотим погулять. Помню, что мы купили еды и обедали у меня дома. Потом я целомудренно отвел крошечную Настю в метро «Арбатское» и там долго прощался с нею, договариваясь о встрече на завтра. Обратно домой я шел, с ужасом думая: а вдруг завтра в восемь утра она не появится из двери метро «Арбатское»? Ее очарование тотально победило меня. Пришло загадочное существо, и я оказался совсем без иммунитета. Заболел сразу и надолго.
