Денис Драгунский - Господин с кошкой
— Петр Нилович очень извиняется, у него срочная встреча с чехословацкими товарищами. Он вас примет через полчаса. А вы пока да хоть в буфет сходите! Вот тут, налево по коридору и до конца.
Режиссер пошел в буфет. А там чай, кофе, пирожные разные. А в уголке — отдел полуфабрикатов. Ну, или кулинария, как ее там. И на витрине куры. Парные. Свежие. Цена 30 копеек за килограмм.
Ну, режиссер набрал их, сколько в портфель влезло. С трудом застегнул его.
Попил чаю. И обратно к Демичеву. Как раз полчаса прошло.
Сидит режиссер, беседует с товарищем Демичевым. О современных пьесах и интерпретациях классики. Портфель рядом стоит, на полу.
Вдруг — щелчок. Замок у портфеля отскочил.
Товарищ Демичев вытянул шею и посмотрел через стол. Видит: мягкие белорозовые куры лезут из портфеля наружу.
Он тактично продолжает разговор. Как ни в чем не бывало. Ибо воспитанный человек — это не тот, у кого курица не лезет из портфеля. А тот, который не замечает, как она лезет из портфеля его собеседника. Тем более если собеседник — известный советский режиссер.
Режиссер тоже поначалу пытался сделать вид, что ничего не происходит.
Но куры стали выпадать на пол, на красивый цековский ковер. Кроме того, режиссер понял, что нельзя же будет их так оставить валяться. И он сказал:
— Петр Нилович, я тут зашел в буфет… А там куры продаются… Такие хорошие, свежие. Вот я и купил, домой. Тем более что они такие… недорогие.
— Да, — кивнул товарищ Демичев. — С этим у нас неплохо.
И они продолжали беседу о судьбах театра.
Стакан воды
ресторанная критика…
Еще один ресторанный случай. В самом начале нулевых. Тогда еще не подавали кофе перед супом, но были свои приметы времени.
Итак, проголодался, захожу в ресторан. Два часа дня. Июль. Жара. А там полумрак, пустой прохладный зал, такая прелесть.
С голоду всегда заказываешь несколько больше, чем надо. Ну и пускай! Салат греческий, сок томатный, овощной суп-пюре со сливками, форель речная по-галльски, на гарнир овощи-гриль. На сладкое — кофе и пирожное.
Кстати, никакого бизнес-ланча. Все по полной.
Официантка довольно быстро приносит салат, сок, корзинку с булочками.
Начинаю есть, и вдруг у меня ужасно разбаливается голова. Просто раскалывается на несколько частей. Одна часть болит, другая пульсирует, третья немеет.
Достаю из портфеля таблетку шипучего аспирина. Зову официантку.
— Девушка, пожалуйста, стаканчик теплой воды, таблетку развести. — И виски пальцами тру.
Она уходит и через полминуты возвращается.
Несет подносик. На нем большой стакан, в нем вода, в ней лед, на бок стакана надет ломтик лимона. И трубочка торчит.
— Девушка, — говорю. — Мне нужна просто вода. Таблетку растворить.
— У нас в меню нет просто воды, — говорит на полном серьезе. — У нас только Сан-Пеллегрино.
Смотрю на нее. Высокая, стройная и красивая. Такой вот слабоумной порнокрасотой. Насеребренные веки и губы с блестками. И совершенно пластмассовый взгляд.
— Девушка, — говорю. — Понимаете, если бы я просто с улицы зашел… А я у вас сижу обедаю. И вот прошу стакан воды. Просто кипяченой. Лучше теплой. Голова болит.
Она смотрит пластмассовым глазом и говорит:
— У нас вода только Сан-Пеллегрино.
Я говорю:
— Хотите, я вас убью сейчас?
Она убегает с легким вскриком. А я сижу, голову тру.
Прибегает дама-менеджер и два охранника. Смотрят на меня. Переглядываются. Отходят в сторону. Перешептываются. Подходят снова. Охранник спрашивает:
— Извините, а какие проблемы?
Я говорю:
— Голова заболела. Мне бы водички стакан. Или чашку. Таблетку развести.
Менеджерша говорит:
— У нас вода только Сан-Пеллегрино.
Я долго им объяснял. На пальцах. Три раза по кругу. В конце концов пробило. Они поняли. Даже заулыбались. Все втроем принесли чашечку теплой воды. Правда, голова уже прошла. Но я таблетку все равно развел и выпил. А там уж подоспел суп-пюре и форель по-галльски.
Так что все кончилось хорошо.
Даже официантка сказала: приходите к нам еще.
Там, за поворотом
чем пахнут ремесла
Я довольно часто менял профессии и занятия. В юности хотел стать художником, учился живописи. Потом поступил на филфак, на классическое отделение. Но потом шесть лет преподавал новогреческий.
Потом стал драматургом, сценаристом кино и телевидения. Правда, без существенных успехов и радостей. Однако лет десять этому делу отдал. Зато научился писать за это время.
Потом стал заниматься межнациональными отношениями. Писал научные и публицистические статьи. В конце концов даже диссертацию защитил, но уже по следам прежних занятий, так как стал журналистом.
Теперь вот у меня литературный проект, если можно так выразиться.
Даже интересно, сколько времени он продлится.
Тем временем я научился снимать портреты айфоном. Именно айфоном, вот что интересно. У меня неплохо получается. Некоторые дамы говорят: не надо, не надо, я такая нефотогеничная, я всегда плохо получаюсь! А потом я им показываю, и они говорят: ого, вот это да, какая я миленькая, пришлите мне по мейлу, а?
Так что новая профессия подоспела.
Когда больше не смогу сочинять (надоест, или всё само закончится), заведу себе нетбук, возьму его в охапку, суну в карман айфон и устроюсь где-нибудь около кафе. Чтоб от ихнего вай-фая прикормиться.
Буду снимать людей на айфон. И за умеренную сумму посылать портрет по электронной почте. Если заказчику понравится.
Уличный айфонщик — поди плохо!
Haute couture
рассказывал мой покойный однокурсник Володя О.
Рассказывал знаменитый московский портной:
«В конце марта пятьдесят третьего года мне позвонили оттуда. И говорят:
— Вы знаете, Климент Ефремович Ворошилов избран Председателем Президиума Верховного Совета!
Я говорю:
— Очень приятно, но какое это имеет ко мне прямое отношение?
Они говорят:
— Ему таки надо пошить приличный костюм. Материальчик есть, настоящий инглиш. Приклад хороший: подкладка шелк, бортовка с конским волосом, пуговицы импортные. Портного нет. Вы таки согласны?
А что я мог сказать? Что нет, не согласен? Я говорю:
— Я таки согласен.
Сажают меня в машину. Машина едет, въезжает в Спасские ворота, меня ведут, приводят в комнату, показывают материал и клиента. Материал настоящий инглиш. Клиент тоже вполне.
— Здравствуйте, Климент Ефремович. Снимайте пиджачок, будем обмеряться.
Обмеряю, записываю на бумажке. Он говорит:
— А когда примерка?
Я говорю:
— Климент Ефремович, я знаю, что у вас сплошные срочные государственные дела. Поэтому я таки сошью вам костюмчик без примерки.
Он говорит:
— А получится?
Я говорю:
— Не бойтесь! Вы таки будете иметь приличный вид. А нет, вы меня расстреляете.
Он смеется.
Через две недели мне звонок. Звонят оттуда.
— Ну, как там костюмчик?
— Уже три дня как готов.
— Что же вы молчите?! — говорят.
— А я знаю, куда вам звонить? — отвечаю.
Сажают меня в машину. Машина едет, въезжает в Спасские ворота, меня ведут, приводят в комнату. Там Климент Ефремович. Достаю костюм. Он примеряет. Сидит, как на артисте! Он улыбается. Благодарит. Жмет руку. И говорит:
— А сколько я вам должен за работу?
Я говорю:
— Вы мне ничего не должны. Я просто счастлив, что Председатель Президиума Верховного Совета будет-таки иметь приличный вид! Всё, всё, до свиданья!
Меня ведут, сажают в машину, тут подбегает военный, дает конверт: от Климента Ефремовича.
Сажусь в машину, открываю конверт. Три тысячи рублей.
Ай! Председатель Президиума Верховного Совета мог-таки дать больше!»
Утренний самолет
всё прекрасно, всё так ясно..
— Что мы будем делать? — тихо спросила Саша, глядя в потолок.
— Просыпаться, — сказал Алексей Ильич. Вздохнул и добавил: — В прямом и переносном смысле.
— И всё?
— Боюсь, что да.
— Ты правда боишься? — прошептала. — Или просто так сказал?
— Неважно, — ответил он. — Юлия Кирилловна прилетает в час. В три она будет здесь. Сейчас одиннадцать.
— Я уйду, конечно, — покорно сказала Саша. — Но скажи, неужели мы будем общаться на кафедре, как будто ничего не было? Ты мне будешь говорить: принесите, сделайте, позвоните? А я буду отвечать: хорошо, Алексей Ильич, сейчас, Алексей Ильич? Так, да? Да?
— Я увольняться не собираюсь, — сказал он. — И тебе не советую.
— Хорошо, — тоненько и сипло сказала она и задрожала всем телом.
