Дмитрий Липскеров - Осени не будет никогда
«Несвежая, что ли? — подумала она. — Хотя, как может быть пудель несвежим, если я его сама убила…»
Ее желудок продолжало крутить, а Билл на плохое самочувствие подруги не обращал ровным счетом никакого внимания. Он косился на медаль и гордился совершенным подвигом.
«Скотина!» — подумала Мятникова о Билле, но тошнота внезапно прекратилась, зато заныла челюсть, и Лиле пришлось грызть арматуру. Потом опять захотелось есть, и она, за неимением другого питания, покушала собачью ляжку.
Только проглотила пару кусочков, как услышала:
— Поворачивайся!
Не прекращая есть, она повернулась и расслабила заднюю часть тела, в которую вошел герой Билл.
От блестевшей на его груди медали продолжительность соития совершенно не изменилась в сторону его удлинения, а возможно, еще и сократилась.
Лиля проглотила кусок собачатины, когда ее внутренности подверглись уже привычному ожогу.
— Мог бы и подольше! — чавкая, посетовала Мятникова.
— Чего подольше? — не понял Билл.
— Во мне находиться! Привык думать только о себе!
— Зачем — подольше? — растерялся крыс.
— Обо мне бы подумал… Я тоже удовольствия хочу!
— Чего?..
Казалось, Билл был совсем обескуражен претензиями подруги.
— Расслабься! — разрешила Мятникова.
— Какие-то ты вещи непонятные говоришь все время!
— Говорю, расслабься!
— В следующий раз укушу так!..
— Только и можешь кусаться!
— Не только! Я прекрасный специалист по саперному делу!
В этот день Мятникову тошнило еще дважды. Она совсем не понимала, что с ней происходит, а ее приятель, американо-русский герой, часами смотрел на свое отражение в луже и говорил:
— Все в порядке…
— Мне плохо! — жаловалась Лиля, стараясь пробудить в Билле что-нибудь человеческое.
— Всем плохо, — отвечал саперных дел мастер.
— Скотина!
— Я не скотина. Я — крыс…
Они прожили на месте взрыва две недели. Билл продолжал питаться своими собратьями, изрядно подгнившими, совокуплялся через равные промежутки времени с Мятниковой, а она была вынуждена рисковать и выходить утренними часами на поверхность, добывая себе пропитание.
Один раз Лиля увидела на улице тетку, которая жалобно призывала: «Пинцет! Пинцет!», — а, когда заметила Мятникову вдруг преобразилась, глаза зажглись безумным огнем. Алия Марковна (это была она) вытащила из кармана плаща мужнин «Макаров», и ну палить!..
Хорошо, что тетка была не обучена стрелять, а то бы Лиле — смерть неминуемая. А так пули легли далеко в стороне…
Мятникова спряталась за мусорным баком и наблюдала, как хозяйке погибшего пуделя заламывают руки подоспевшие милиционеры, как сажают безумную в газик…
Лиля нырнула в мусорный бак и провела в нем добрый час, обнаружив кучу съестного. Особенно много было хлеба…
А потом Мятникова, засыпая в метре от Билла, вдруг поняла, что беременна…
Еще она осознала, что родит крысят… Хотела было сойти с ума, но решила поглядеть на ситуацию под другим углом. Ведь она не рассчитывала, что судьба когда-нибудь даст ей шанс почувствовать себя матерью. И наплевать, что все так причудливо, что не мальчиков и девочек ей придется воспитывать, а серых грызунов.
Она разбудила Билла, бесцеремонно пихнув его мордой в толстый живот.
— Чего? — поинтересовался он.
— У нас будут дети.
— Чего?
— Я — беременна!..
— Чего?
— Крысята у меня будут от тебя! — обозлилась Мятникова.
— А я-то тут причем? — не понял Билл.
Она чуть было не задохнулась от злости, вспоминая, как он ежедневно, раз по пять, подходил к ней с тыла.
— Ты при чем?!! — обнажила зубы. — Пусть я сдохну, но успею добраться до твоего горла.
В ней было столько напора, что американец слегка струхнул. Но он, действительно, не понимал, что добивается от него эта полоумная крыса. Ну крысята, так они у всех, раз по сто в жизни, чего шум поднимать…
— Признаешь отцовство? — скалилась Мятникова.
Он не знал, что такое «отцовство», но от греха подальше согласился.
— Признаю…
Крыс решил потом отомстить за свой испуг полоумной подруге. Сейчас он готов был признать все, лишь бы опять заснуть.
— Что еще? — поинтересовался Билл, закрыв один глаз.
Внезапно Мятникова успокоилась, вспомнив, что для будущего потомства нервная обстановка вредна. К тому же Билл все-таки отец, пусть нерадивый и обленившийся себялюбец, но именно он стал ее первым мужчиной…
— Спи, — сказала она, и Билл тотчас закрыл второй глаз.
«А сколько длится крысиная беременность?» — думала Мятникова, не в силах заснуть. Полгода? Пять месяцев?.. Как же она не помнит об этом? Ведь знала…
Лежала, прислушиваясь к животу. Не то ей мнилось, не то уже начиналось там шевеление… Или это в кишках урчит?
Лежала — и вдруг вспомнила! «Чуть больше двадцати дней! Крысы плодятся в любых условиях и в любых условиях выживают!» — явственно услышала она голос лектора, которому внимала, когда только начинала работать морильщцей…
Чуть больше двадцати дней!
Она вскочила на лапы, осознав, что большая часть срока беременности уже минула, метнулась к луже и увидела себя с отвисшим животом.
— Ах! — пропищала она. — Я на сносях!
До утра Лиля не спала, все представляла себя матерью, а когда все же заснула, услышала мерзкое:
— Поворачивайся!
Она вцепилась в его мягкий нежный нос! Он жалобно запищал, не понимая, что происходит, и за что ему причиняют боль!
— За то, что ты — безмозглая тварь! — телепатировала Лиля, сжимая челюсти.
— Слизки-и-н! — вдруг пропищал Билл.
Она отпустила его окровавленный нос и предупредила:
— Еще раз сунешься, насмерть загрызу! Понял?
Он ответил, что понял, долго пытался достать языком до носа, чтобы зализать рану, а потом ушел куда-то на час, а когда вернулся, Мятникова почувствовала чужой сучий запах.
Нагулялся, поняла. Да и черт с ним, кобелина проклятый!
Они не разговаривали вплоть до ее родов.
Мятниковой пришлось поедать тухлую крысятину, она чувствовала, как соски на ее животе набухают, распираемые молоком.
И вот как-то ночью Лиля совсем без трудов непосильных родила восьмерых крысят. Беспомощные, слепенькие, совсем прозрачные, они лежали рядком вдоль ее тела и сосали молоко.
Крошечные, но уже остренькие зубки причиняли Мятниковой боль, которую она, впрочем, переживала, как боль сладкую, даже нежилась ею.
А папаша продолжал спать, улегшись щекой на собачью медаль.
Счастливая, она прошептала:
— Ты стал отцом, Билл! Твои дети на четверть американцы!
Он проснулся, оглядел случившееся, но с места так и не стронулся. Просто спросил:
— Восемь?
— Ага, — ответила счастливая Лиля. — Прелесть, правда?
— Пожевать бы чего, — сказал Билл и протяжно зевнул.
— Что, крысы кончились?
— Всех сожрал, — признался медалист.
— Иди на улицу, там много чего найдешь! — предложила Мятникова. — И мне заодно принесешь. Я теперь кормящая!..
— Никуда я не пойду! Жизнь свою опасности подвергать не стану!
— Чего есть будешь?
— А во мне запасы большие! На месяц хватит!..
— А о крысятах позаботиться? — все больше изумлялась Лиля эгоизму крыса.
— У меня молока нет. Я мужская особь…
— Мне нужна еда, чтобы молоко вырабатывалось! Тупарь!
— Ты родила, ты и вырабатывай молоко! Иди, притащи что-нибудь с улицы, у тебя это получается. Собаку загрызи…
Она понимала, что спорить, объяснять что-либо этому крысиному самцу — бесполезное занятие. Человеком он не станет. Надо надеяться только на себя…
Ей предстояло выбираться на поверхность, хотя бы ради детишек.
— Ты пригляди хотя бы за ними! — попросила она убогого.
— Конечно, — ответил Билл, поместив медаль в лужу и отмывая крашеное олово от грязи. Дальше он собирался потереть ее собственной шкурой, чтобы ярче блестела. — Иди…
На сей раз Мятниковой не пришлось выбираться из метро. Случайными ходами она попала в комнату обходчиков, которая была пуста, но на обеденном столе имелось полбатона колбасы, с десяток маковых сушек и остатки сгущенного молока на блюдечке.
Лиля молниеносно вскочила на стол, вылизала сладкое молоко, сгрызла сушки, даже чайку хлебнула из эмалированной чашки, затем схватила за веревочку колбасу и сноровисто покинула место преступления.
Возвращалась Мятникова довольная собой. Она вдруг вновь почувствовала к толстому Биллу нежность, назвала крыса про себя мужем и решила поделиться с ним добычей. Ну и что, что он такой… Разные субъекты бывают, совершенных нет… Она бежала и придумывала детишкам имена…
Дашенька, Любочка, Василий, Светлана… По доброте душевной назвала двоих американскими именами, чтобы Билл был доволен. Девочке дала имя — Сьюзан, а мальчику — Глен. Остальных двух решила назвать по прибытии.
Американец по обыкновению дрых, даже похрапывал, как человек. Во сне он зашевелил ноздрями, учуяв колбасный дух, но не проснулся, что было невероятно для голодного самца.
