Белград - Алексеева Надежда Багирра
Аня вымучивала статью весь день. Получилось сносно, «но без огонька», как сказала Карина. Клиент принял, оплатил.
После нескольких таких материалов Аня вышвырнула свою базу под макияж (дорогую, корейскую, светлый беж) – и с тех пор тональники возненавидела. Ходила бледная. Ну и пусть.
«Что с тобой?» Или нет; о чем же Руслан спрашивал, приходя с работы? Вспомнить бы. Даже сейчас память выкидывает фортели.
«Что сказал врач?» Точно! Когда она по вечерам выползала к Руслану, лохматая, в штанах с пузырями на коленках, без капли макияжа, он задавал именно этот вопрос. Неважно было, что она думает, как ей дышится, приходил ли врач вообще. Нет.
Руслан, со своей работой, с организацией быстрой доставки еды, помешался на сервисе. Она, Аня, варила себе яйцо. Вот это была быстрая доставка. Пять минут кипит – и ешь. Всё остальное, скорее, развлечение. Раньше люди ждали утреннюю газету. А теперь – курьеров с едой. Курьеры. Вот кто ее навещал. Руслан всё заказывал на дом.
Через месяц курьер доставил ей робот-пылесос, чтобы не убираться. Пока тестировали, Аня жаловалась на очередное дурацкое задание – статью про то, как уложить брови и даже заплести их косичкой. Руслан посмеивался, а потом предложил ей бросить работу: «Ерундой какой-то занимаешься, ну вот правда, денег это не особо приносит, только силы из тебя высасывает». Если он и сам бы взял тогда отпуск, хотя бы неделю, чтобы провести с ней, вовсе расклеившейся… Понять – не что говорит врач, а что с ней происходит. Она бы, может, и впрямь оставила копирайтинг. Но он твердил лишь про деньги и силы. Убегал на работу, приходил поздно.
Аня тогда впервые подумала: а на что она будет жить, если они разойдутся? Вернется к матери в Серпухов? Выслушивать, что нечего было соваться в Москву? Стоп. С чего мысль о разрыве заползла ей в голову? Руслан налево никогда не ходил. Заботится как может. Но мысль уже засела в голове.
– Ну-у-у… – ответила ему Аня. – Я еще не готова вот так уйти.
Руслан промолчал, а она сама не поняла, сказала про работу или про их совместную жизнь.
Когда ноги согрелись, Аня высвободилась из кокона, пошла на кухню, уселась за стол, открыла ноутбук. Хотя бы понять, какие проекты поручили. Время до среды пролетит быстро.
И в первом же письме – задание опять потональникам. Подборка кремов с фотографиями. Женщины среднего возраста. Крупные планы. Посыл кампании – новогодний: «Сделайте своему лицу подарок». Дальше был комментарий от Карины, что слоган стоит переформулировать. Еще бы.
Аня закрыла ноутбук. Деликатно, словно тот уже упрашивал остаться и поработать. Тренькнул телефон – сообщение от Руслана: просит поменять деньги, купить еды и приехать к нему в офис на вечерние посиделки: «Представлю тебя народу».
Ключ от квартиры нашла на узкой полке в прихожей. Из-под него торчало двести евро.
На остекленном фасаде суда проступила алая полоса заката, свет стал мертвенным, сумеречно-сизым.
Аня долго копалась в чемодане: вся одежда – жеваная, мятая. Джинсы еще ничего, а вот свитер в таком виде не наденешь. Заглянула в кухонный мрачный шкаф в поисках утюга. Особо даже не шарила. Не увидела – и с резким скрипом запечатала дверцами черноту, пахну́вшую отсырелой пылью. В спальне белый, новенький шкаф-купе был пустым. Незаселенным. Как дом, где вечером горит лишь пара окон. Руслан занял всего две полки: выложил футболки с трусами, джинсы, худи. Ни утюга, ни гладильной доски – лишь постукивают пустые вешалки на штанге.
Аня долго стояла под душем, согреваясь, собираясь с силами. Да и свитер заодно разгладится под паром. Дома, собираясь, прощаясь со знакомыми, она была бодрее. Здесь даже простые дела давались трудно. Акклиматизация?
Оделась, не спеша оттерла с плиты присохший кофе.
На входной двери не оказалось привычной защелки: она открывалась ключом изнутри и снаружи. Аня сделала пару чавкнувших оборотов вперед и назад: убедиться, что всё правда работает. Что она сможет вернуться. Не доверяя белградским +15 °C в декабре, накинула на свитер пуховик.
Тут рано темнеет, думала она, спускаясь по лестнице. В Москве пять, здесь всего три – и уже закат.
На улице ей сразу стало жарко, вроде как в апреле по зимней привычке накутаешься, выйдешь – и сваришься. Но возвращаться не хотелось. Расстегнула молнию, прошла мимо здания суда к проспекту Теслы – и тут на нее пахну́ло ледяным ветром. Просквозило. Закашлялась, запахнула пуховик.
Большак, в отличие от московских, звучавших, когда машины разгоняются, будто резко сдернутый пластырь, лишь тихо шипел. Показался Дунай: блеснул ртутной водой, почти не отражавшей берегов. Аню отделяли от реки лишь длинная серая гостиница «Югославия» и ряд кафешек на набережной. Перебежала дорогу, забыв про светофоры. Машины сигналили, тормозили с визгом.
Кафешки оказались дебаркадерами, стояли прямо на воде. К ним с набережной вели мостки, одни – прочные, основательные, иные – наспех смастряченные. Свет на дебаркадерах не горел. Под мостками сбился в плавучие островки пестрый мусор. Барки заслонили весь вид на реку. Аня прошла вперед. Одно плавучее кафе было низким и кривобоким, с окном почти на крыше. Приблизившись, Аня поняла, что дебаркадер попросту затонул. Потому и вывернулся окном в небо, погрузив часть кровли в воду. Осиротевший мосток торчал над прибрежной прошлогодней листвой. Течение здесь было сильнее, вымывало мусор. Аня, наконец, разглядела Дунай. Вместо синего простора крупнейшей реки Европы – поток тяжелой жидкости, пахнущий тиной. Дунай равнодушно нес мимо Ани ветки и островки мутного пластика. На канистре проплыла чайка, застывшая в профиль, будто ее фотографировали. На том берегу реки – мелколесье. Бурое, безлистное.
Стемнело.
Аня поискала на онлайн-карте обменник – менячницу. Выстроила маршрут, доплелась. И наткнулась на окошко, наглухо закрытое жалюзи. Постучала в стекло, хмыкнула, решив про себя, что сербы не любят работать. Добралась до следующего обменника. Снова закрыто. В Москве шесть, тут, стало быть, всего четыре. У третьей менячницы прохожие, русские, сказали ей, что да, всё закрыто до завтра – разве что в гостинице деньги обменяют. Пришлось вернуться к «Югославии»; впрочем, это было по пути к дому.
Ячеистое, бурое бесконечное здание выглядело бы как монумент социализму, если б не белье, развешанное на балконах. Рейтузы, полотенца, свитера, майки тянулись в два ряда и придавали «Югославии» жилой вид. Аня поднялась на растянутое плоское крыльцо, вошла внутрь. Зона ресепшн – белая, с синюшной подсветкой по стенам, словно вылепленным из сугроба, тусклый свет, как в заштатной больнице. Аня задержалась перед вывеской обмена валют. Но и тут никого не было. На стойке прилеплен стикер, маркером накалякано что-то по-сербски: перерыв или пересменок.
Аня прошла дальше, в холл. Мимо нее сновали постояльцы: в основном мужчины средних лет, в спортивных костюмах и черных шлепанцах на белые носки. Присвистывая, они поднимались и спускались по плавной изогнутой лестнице с красным ковром, какую и ожидаешь в «Югославии». На стене часы показывали время в разных городах. Оказалось, это в Белграде шесть вечера. Ясно. Черт. Смартфон сам перескочил на местное время.
Пройдя гостиницу насквозь, Аня опять вышла к набережной. Слева светились колонны, как бутылки подсолнечного масла, мигала золотом вывеска «Grand Casino». Приблизилась, постояла у крутящихся дверей, но на отдалении, чтобы датчик не среагировал. Должны же в казино быть деньги? Шагнула вперед. Дверь прокрутилась.
Внутри было тихо: бордовые ковры, деревянные панели, приглушенный свет. Едва ступив на толстый ковер, Аня оказалась под прицелом трех пар глаз. Квадратный мужик в дешевом костюме – привкус его древесного одеколона Аня ощутила даже на языке. И две девицы за стойкой: блондинка и брюнетка. Аня решила прикинуться любопытной туристкой, подошла к стеклянной витрине, в которой красовались кубки и тарелки, похожие на гжель. На них надписи по-английски: первенство Европы по покеру или вроде того.
