Дуглас Кеннеди - Особые отношения

— Ты постоянно убегаешь, — сказал он, когда я сообщила ему, что меня назначили корреспондентом «Бостон пост» в Токио.

— Это серьезное продвижение по службе, — ответила я.

— Ты говорила то же самое, когда тебя отправили в Вашингтон.

— То была командировка всего на шесть месяцев — и мы с тобой виделись каждые выходные.

— И все же это было бегство.

— Это был превосходный шанс. Как и поездка в Токио.

— Твой превосходный шанс — это я.

— Ты прав, — ответила я. — Это так. Но в ответ и я могу сказать то же о себе. Поэтому предлагаю: поедем в Токио вместе.

— Если я уеду, то не стану партнером в своей фирме, — сказал он.

— А если я останусь, то все равно не стану хорошей женой партнера.

— Если бы ты меня по-настоящему любила, ты бы осталась.

Я рассмеялась. И ответила:

— Значит, я, по-видимому, тебя не люблю.

Чем, в общем-то, и положила конец нашей двухлетней связи — потому что, если делаешь такое заявление, на продолжение рассчитывать трудно. Мне было жаль, что мы не «преуспели» (одно из любимых словечек Роберта) в наших отношениях, но я всегда понимала, что не гожусь на роль обывательницы, которую он мне уготовил. Смирись я с такой судьбой, и в моем паспорте только по праздникам появлялись бы редкие отметки о пересечении границы Бермудов и прочих курортов — ничто в сравнении с двадцатью страничками, заполненными всевозможными визами, которые я умудрилась нажить за последние годы. И уж точно я не ждала бы сейчас самолета из Аддис-Абебы до Каира и не вела бы непринужденную и приятную беседу с обаятельнейшим и циничнейшим бриттом после того, как провела с ним ночь…

— Так ты действительно никогда не была замужем? — спросил Тони, когда мы отстегнули ремни безопасности.

— Не делай вид, что удивлен, — ответила я, — я не так уж легко теряю голову.

— Буду иметь в виду.

— Зарубежные корреспонденты и замужество — редкое сочетание.

— Правда? Надо же, не замечал. Я засмеялась, потом спросила:

— А ты женат?

— Ты, должно быть, шутишь.

— И никогда не был близок к этому?

— Каждый однажды бывает к этому близок. И ты тоже.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что однажды это случается с каждым.

— По-моему, ты повторяешься.

— Твоя правда. Дай-ка угадаю — ты не вышла замуж за того парня потому, что тебе впервые предложили работу за границей.

— Боже, боже, ты проницателен, — сказала я.

— Не особо, — ответил он. — Просто именно так все обычно и случается.

Конечно, Тони был прав. И достаточно умен, чтобы не расспрашивать меня о том парне, а также о других моих так называемых романах и даже о том, откуда я родом и где росла. Если что и произвело на меня впечатление, так это именно то, что он не приставал с расспросами (только выяснил, что и я ловко ускользнула от женитьбы). Ведь это означало, что — в отличие от многих других журналистов, которых я встречала за границей, — он не отнесся ко мне как к дурочке, случайно попавшей на передний край прямиком из отдела мод. Кроме того, Тони не пытался произвести на меня впечатление внушительным послужным списком, не выпячивал то обстоятельство, что лондонская «Кроникл» — не в пример более внушительное и авторитетное издание, чем жалкая «Бостон пост». Он держался со мной как с ровней в профессиональном плане: живо интересовался моими контактами в Каире (ведь он был там новичком) и с удовольствием делился историями о работе в Токио. Приятнее всего было, что ему нравилось меня смешить… и он добивался этого с поразительной легкостью. Я быстро обнаружила, что Тони Хоббс не просто обожает поговорить — он к тому же потрясающий рассказчик.

Мы оживленно болтали всю дорогу до Каира. По правде, мы вообще не закрывали рта с того момента, как проснулись утром в моем номере. Нам с самого начала было очень легко друг с другом — и не только потому, что нашлось много общего в профессиональной сфере. Мы были очень похожи своим отношением к жизни: немного циничные, отчаянно держащиеся за свою независимость, страстно преданные своему делу. И еще мы оба отдавали себе отчет, что работа корреспондента за рубежом — удел молодых. Большинство сходит с дистанции к тому времени, как им перевалит за пятьдесят.

— Значит, мне осталось восемь лет, а потом в утиль, — заметил Тони, когда мы пролетали над Суданом.

— Ты так молод? Я бы тебе дала лет на десять больше, правда, — сказала я.

Он бросил на меня слегка удивленный взгляд:

— А ты язва.

— Стараюсь.

— У тебя неплохо получается… для провинциальной журналистки.

— Один-один, — сказала я, пихнув его локтем в бок.

— Ведешь счет, да?

— Конечно.

Могу сказать, что подобный обмен колкостями нисколько не обижал Тони. Он наслаждался словесной перепалкой, и не только потому, что в совершенстве владел этой игрой — это позволяло ему избегать серьезных разговоров и не раскрываться. В самом деле, каждый раз, как наш разговор касался личных моментов, он тут же уходил от них, прячась за шутками и иронией. Меня это не смущало — мы ведь только что познакомились и сейчас примеривались, оценивали друг друга. Я просто отметила эти отвлекающие маневры и подумала, а не помешает ли мне это узнать его получше — ибо, к моему собственному изумлению, Тони Хоббс был первым мужчиной за четыре года, которого мне захотелось узнать получше. Впрочем, я не собиралась сообщать ему об этом, потому что, во-первых, понимала, что это может его отпугнуть, а во-вторых, никогда не гонялась за мужчинами.

Итак, мы прибыли в Каир и вместе добрались на такси до Замалека (довольно приличного района Каира, где живут практически все иностранные журналисты и бизнесмены). Оказалось, что дом Тони находится всего в двух кварталах от моего. Он настоял на том, чтобы сначала высадили меня. Когда машина, резко затормозив, остановилась у моего подъезда, Тони полез в карман и протянул мне визитную карточку.

— Здесь все мои координаты, — сказал он.

Я извлекла собственную визитку и нацарапала на обратной стороне номер.

— А это мой домашний телефон.

— Спасибо, — сказал он, принимая карточку. — Так позвони мне, идет?

— Нет, уж первый ход за тобой, — ответила я.

— Э, да мы старомодны? — Он приподнял бровь.

— Да нет. Но первой не звоню. Хорошо? Он высунулся из окна автомобиля и поцеловал меня.

Это был очень долгий поцелуй.

— Прекрасно, — сказал он и добавил: — А весело было.

— Да. Весело.

Пауза. Я нагнулась за багажом.

— Ну, надеюсь, до встречи, — сказала я.

— Да, — он улыбнулся, — увидимся.

Поднявшись в свою пустую, безмолвную квартирку, я начала ругать себя за то, что решила изобразить неприступную дамочку. «Нет, первый ход за тобой». Надо же было сморозить такую глупость! Ведь я же понимала, что не каждый день попадаются такие мужики, как Тони Хоббс.

Тем не менее мне ничего не оставалось, как выбросить все это из головы. Я целый час отмокала в ванне, потом забралась в постель и провалилась в небытие часов на десять — предыдущие две ночи я почти не спала. Проснулась я в семь утра. Приготовила завтрак. Включила ноутбук. Подготовила свою еженедельную колонку «Письмо из Каира», в которой рассказала о головокружительном полете под обстрелом на вертолете Красного Креста В полдень зазвонил телефон, я подскочила к нему одним прыжком.

— Привет, — сказал Тони. — Это первый шаг.

Он зашел за мной через десять минут, чтобы вместе пойти пообедать. До ресторана мы так и не добрались. Я бы не сказала, что затащила его в постель — потому что он отправился туда сам и очень охотно. Достаточно сказать, что в тот самый момент, как открылась дверь, нас просто притянуло друг к другу.

Позже, в постели, он повернулся ко мне и сказал: «Так кто сделает второй шаг?»

Сказать, что с той минуты мы стали неразлучны, было бы большим преувеличением. И все же именно тот вечер я приняла для себя за точку отсчета — с этого времени каждый из нас стал неотъемлемой частью жизни другого. Одно обстоятельство поразило меня больше всего: я говорю о том, как удивительно легко и гладко прошел переходный период. Тони Хоббс вошел в мою жизнь, и это не сопровождалось даже обычными колебаниями, сомнениями и вопросами, не говоря уж о бурных романтических переживаниях, которые обычно ассоциируются у нас с coup de foudre[1]. Поскольку оба мы были людьми уверенно стоящими на ногах, привыкшими жить самостоятельно, каждый с уважением относился к независимости другого и с готовностью подстраивался под него. Правда, нас явно удивляли друг в друге национальные черточки и причуды. Тони частенько мягко подсмеивался над моей чисто американской склонностью понимать все чересчур буквально, привычкой то и дело задавать наивные вопросы, излишней тягой к копанию в мелочах. Я, в свою очередь, изумлялась его нежеланию говорить о чем-либо серьезно и стремлению все сводить к шутке. А еще Тони оказался совершенно бесстрашным во всем, что касалось его работы. В этом я убедилась примерно через месяц. Как-то вечером нам позвонили и сообщили, что исламские фундаменталисты расстреляли автобус с немецкими туристами, посещавшими пирамиды в Гизе. Мы не мешкая прыгнули в машину и понеслись по направлению к Сфинксу. Когда добрались до места происшествия, Тони удалось пробраться сквозь кордоны египетских солдат прямо к автобусу, залитому кровью, — несмотря на реальную угрозу, что террористы могли его заминировать. На другой день, на пресс-конференции по поводу этого нападения, египетский министр туризма попытался обвинить в преступлении иностранных террористов — и Тони перебил его, держа в руке обращение, в котором каирский филиал «Братьев-мусульман»[2] заявлял, что берет полную ответственность за нападение на себя. Тони не только прочитал обращение исламистов на почти безупречном арабском — сделав это, он повернулся к министру и спросил: «А теперь не соблаговолите ли пояснить, почему вы нам солгали?»