Джудит Леннокс - Зимний дом
Как-то в воскресенье Майя сидела в поезде, возвращаясь от Робин, и разговорилась с моряком, ехавшим из Ливерпуля к матери в Трампингтон. Она стала играть в свою всегдашнюю игру: очко, если он заговорит с ней; два, если он предложит понести ее портфель; три, если он угостит ее чаем; и полновесных пять, если он пригласит ее в кино. Ну а уж за поцелуй все десять. Интересно, сколько очков стоило бы предложение руки и сердца? Ну и умора: этакий Ромео на коленях в грязном вагоне третьего класса… Конечно, для любой девушки это был бы настоящий триумф.
Нет, предложений ей не делали; честно говоря, больше двух очков Майя никогда не зарабатывала. Но лишь потому, что неизменно отказывалась от чая, приглашений в кино и свиданий в парке. Мужчины, которые стоили таких встреч, в вагонах третьего класса не ездили.
Она шла от станции к дому на Хилл-роуд. Когда Майя вставила ключ в замочную скважину, до нее донеслись сердитые голоса родителей. Когда-то при звуке этих голосов — то мрачных, до истерически высоких — у нее сводило живот; хотелось залезть под одеяло, накрыть голову подушкой и заткнуть уши. Но со временем привыкаешь ко всему.
Мистер и миссис Рид сидели в гостиной. Дверь была открыта; они наверняка видели, как дочь прошла мимо, но не обратили на это внимания. Майя поднималась по лестнице, а ей вслед неслись гневные слова: «Ты не слушаешь, что тебе говорят… Как об стенку горох… Тебе нет до меня никакого дела…» Знакомая песня. Значит, ссора подходила к концу, ее причина давно забылась. Остались только оскорбления, слезы и обиды. К обеду все пройдет.
Майя закрыла за собой дверь спальни и вынула из шкафа коробку с рукоделием, пытаясь не думать о том, что подобные слова никогда не забываются: они утомляют, иссушают и разрушают. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о причине ссоры. Родители всегда ссорились из-за одного и того же — из-за денег. Лидия Рид тратила их, хотя доход от ценных бумаг Джордана Рида неуклонно уменьшался. Дом Ридов постепенно приходил в упадок: комнаты второго этажа убирали от случая к случаю, а обеды становились все менее обильными и разнообразными — конечно, когда не было гостей. Майю раздражала паутина на потолках комнат для прислуги (после войны у Ридов была только одна горничная, жившая в доме), а также то, что им приходится экономить на мелочах вроде ежедневной газеты. Вместо говядины они ели баранину, а камин топили только в гостиной, когда кто-нибудь приходил с визитом. Но этого никто не видит, утешала себя Майя, давно привыкшая вести двойную жизнь.
Майя сняла чулки, вдела нитку в иголку и принялась штопать. Стежки были мелкими и аккуратными. Заплата на заплате, думала она, кривя красивые губы.
Когда днем они пили чай, горничная Салли пролила молоко. Едва она ушла, оставив на ковре большое темное пятно, как Лидия Рид сказала:
— Джордан, нам придется ее уволить. Она неумеха.
— Придется, — согласился Джордан Рид, — но вовсе не потому, что она неумеха.
Майя быстро посмотрела на отца.
— Нам придется ее уволить, — повторил Джордан, — потому что мы больше не можем ей платить.
— Не смеши меня. Сколько мы платим этой девице — шестнадцать фунтов в год?
Вместо ответа Джордан Рид встал и вышел из комнаты. Лидия налила себе вторую чашку чая. Ее губы и ноздри побелели, а глаза того же сапфирового цвета, что и у Майи, сузились.
Вернувшись в гостиную, Джордан Рид бросил на колени жене пачку бумаг.
— Вот, ознакомься. Тогда ты тоже поймешь, что мы больше не можем позволить себе держать горничную, платить за учебу Майи, оплачивать счета твоей портнихи и даже мясника.
Майя привстала, но мать смерила ее сердитым взглядом и прошипела:
— Пей чай, Майя! Что за манеры? — У девушки подкосились ноги, и она снова опустилась на стул.
Одна из бумаг, лежавших на коленях Лидии, упала на пол. Майя смотрела на нее как загипнотизированная. Красные цифры в конце каждой колонки пугали ее.
Лидия злобно сказала:
— Ты же знаешь, что я ничего не понимаю в этой цифири.
Зато я понимаю, подумала Майя. Пятерка по арифметике в каждой четверти. Если бы она подняла рассыпавшиеся бумаги и увидела цифры, то точно знала бы, что они означают. Банкротство, лишение всего и конец всем надеждам.
— Лидия, я сам ничего не понимаю в этой цифири. Вот потому-то мы и дошли до ручки.
Майя едва не посочувствовала матери. Голос Джордана Рида был спокойным и почти веселым, как будто отец запутался в подсчете очков во время игры в бридж или крикет.
— Сегодня я получил письмо из банка. Там все объясняется. Все кончено. Мы разорены. Как я сказал, дошли до ручки.
Побледневшая от ярости Лидия уставилась на него во все глаза.
— До ручки?!
— До ручки, до точки. Вылетели в трубу, финансы поют романсы. Да, моя дорогая. Можешь называть это как угодно.
— Джордан, и что ты собираешься делать с этой «ручкой»? — негромко спросила Лидия.
— Будь я проклят, если знаю. Разбить палатку в центре города? Или пустить себе пулю в лоб?
Майя стиснула дрожавшие руки. Лидия не стала наливать себе третью чашку. Когда мать заговорила, в ее голосе звучал неподдельный страх.
— Мы потеряем дом? — прошептала она.
Джордан кивнул:
— Дом заложен уже дважды. Третьей закладной банк не даст.
Майя впервые подала голос:
— Папа, у тебя же есть ценные бумаги. Акции, облигации…
Джордан подкрутил кончики усов.
— Куколка, я плохо распорядился своим достоянием. У меня никогда не было чутья на такие вещи. После всеобщей забастовки акции шахт обесценились. А фабрика… Кому нужен дорогой фарфор и фаянс, если то же самое по дешевке можно купить у Вулворта?[2]
— Фарфор? Шахты? При чем тут это? — завопила Лидия. — Джордан, ты хочешь сказать, что меня выкинут из собственного дома?!
— Ты меня поняла. Надеюсь, нам удастся что-нибудь снять.
Лицо Лидии перекосилось.
— Лучше умереть!
Какое-то мгновение муж и жена молча смотрели друг на друга. Майя, не желавшая видеть выражение их глаз, отвернулась. Но слух ей не изменил.
— Если ты думаешь, что я брошу свой дом и стану жить в какой-то халупе…
— Лидия, это дом не твой, а банка. Даже я это понимаю.
— Джордан, ты дурак. Набитый дурак.
— Не спорю. Но зато не прелюбодей.
Мать ахнула:
— Как ты смеешь…
— Лидия, может быть, я и дурак, но не до такой степени.
— Лайонел — настоящий мужчина!
Майя поняла, что родители про нее совсем забыли. Теперь их надо было оставить одних. Она встала, вышла из комнаты и поднялась наверх.
И все же эта другая, параллельная жизнь существовала. Даже сейчас. На кровати лежало белое шифоновое платье, напоминавшее, что к обеду будут гости. Дрожь и легкая тошнота не помешали Майе умыться, одеться и причесаться. Интересно, рухнет сегодня нарядный фасад или нет? Тогда две жизни превратятся в одну. Наконец-то. Она представила себе, что говорит соседу по столу: «У мамы роман с президентом теннисного клуба, а папу объявили банкротом». Ну как после этого что-нибудь изменится? Или Салли продолжит разносить тарелки с русской шарлоткой, а гость пробормочет какую-нибудь вежливую фразу? Она засмеялась, а потом стиснула кулаки, чтобы не дать воли слезам. Посмотрев в зеркало, Майя увидела, что у нее слегка покраснел носик; придется воспользоваться материнской пудрой.
Но обед, на который приглашали гостей, разительно отличался от обычного. Джордан Рид был любезен, Лидия Рид очаровательна, а сама Майя просто сияла. Мамин кузен по имени Сидни и владелец кембриджского магазина мистер Купчинг не давали ей проходу. «Интересно, сколько очков я заслужила бы, если бы ехала в поезде?» — подумала Майя и едва не расхохоталась.
Когда гости ушли и Майя вернулась к себе, будущее снова показалось ей мрачным и неопределенным. Что она станет делать? Устроится продавщицей в магазин готового платья? Или учительницей математики в какую-нибудь третьеразрядную школу для девочек? Конечно, мать уйдет к другому, а отец… Она не могла даже представить, что станет с отцом. Хотя Майя давно знала, что жизнь штука ненадежная, но думала, что надежность, как и все остальное, относительна. Школа Майе смертельно надоела, однако при мысли о том, что придется бросить учебу, девушку бросало в дрожь. Их дом был неказист, но на свете есть дома и похуже. Если родители разойдутся, с кем она останется?
У меня не будет ничего, с ужасом подумала Майя. Она сняла платье, чулки и белье. Вешая платье в шкаф, она увидела в зеркале свое отражение. Длинные белые руки и ноги, высокая маленькая грудь, плоский живот. И лицо: губы, как лук Амура, короткие темные волосы, голубые глаза.
И поняла, что кое-что у нее все-таки есть. Майя немного постояла, глядя на себя в зеркало и думая, что она, не в пример отцу, сумеет распорядиться своим достоянием.
