Ирвин Шоу - Люси Краун

— Смеешься, — сказал Оливер. — До рождения сына всегда думаешь, что только и будешь воспитывать его и давать образование. На самом деле это последнее, что ты делаешь. Приходится вести непрерывную борьбу за каждую крупинку его бессмертной души.

— Тебе нужно было завести еще несколько сыновей, — посоветовал Петтерсон. — Тогда сомнения были бы менее мучительными.

— Ну, нет еще нескольких, — категорично отреагировал Оливер. — Так ты будешь говорить с Тони или нет?

— Почему бы тебе самому не сказать ему все?

— Мне хочется, чтобы это прозвучало официально, — пояснил Оливер. — Я хочу, чтобы он воспринял это, как приговор авторитета, не подсказанный любовью.

— Не подсказанный любовью, — тихо и задумчиво произнес Петтерсон подумав при этом: «Что за загадочный человек? Никто другой из моих знакомых не употребил бы такую фразу. Приговор авторитета. Мальчик мой, и не надейся дожить до зрелой старости.» — Ладно, Оливер, — вслух произнес он. — Под твою ответственность.

— Под мою ответственность, — сказал Оливер.

— Мистер Краун?..

Оливер повернулся в кресле. Со стороны дома через лужайку к нему направлялся молодой человек.

— Да? — ответил Оливер.

Молодой человек подошел и остановился перед двумя собеседниками. — Меня зовут Джефри Баннер, — представился он. — Меня прислал мистер Майлс, управляющий гостиницей.

— Да? — Оливер смотрел на него все еще ничего не понимая.

— Он сказал, что вы подыскиваете компаньона для вашего сына на оставшуюся часть лета, — пояснил молодой человек. — Он сказал, что вы собираетесь уезжать сегодня вечером, так что я сразу и пришел.

— А, ну да, — произнес Оливер, встав и пожав юноше руку, одновременно окидывая его изучающим взглядом. Баннер был худощав, немного выше среднего роста. У него были густые черные волосы, уложенные в короткую стрижку, смуглая от природы кожа была покрыта загаром, что делало его похожим на уроженца Средиземноморья. Глаза его были глубокими, по-девичьи голубыми с оттенком фиолетового, и блестели с чистотой детского взгляда. Лицо его было тонким и живым, что создавало впечатление бесконечной молодости и энергии, лоб высокий, покрытый бронзовым загаром. В своем вылинявшем сером свитерке, неглаженных простых брюках и теннисных тапочках, измазанных травой, он походил на гребца, отмеченного печатью природного интеллекта. В самой непринужденности его позы раскованной и одновременно почтительной было что-то от избалованного, но прилично воспитанного сына почтенного семейства. Оливер, который при малейшей возможности любил окружать себя красивыми людьми (их темнокожая служанка в городском доме была одной из самых красивых девушек в Хатфорде), сразу же решил, что юноша ему понравился.

— Это доктор Петтерсон, — представил Оливер своего друга.

— Здравствуйте, сэр, — поприветствовал Баннер.

Петтерсон ленивым жестом приподнял свой бокал.

— Извините, что не встаю, — сказал он. — По воскресеньям я редко встаю на ноги.

— Да, конечно, — согласился Баннер.

— Хотите поговорить с юношей наедине? — спросил Петтерсон. — Тогда я, наверное, смогу пошевелиться.

— Нет, — сказал Оливер. — Конечно, если мистер Баннер не станет возражать.

— Нисколько, — ответил Баннер. — Никаких секретов. Если что-то деликатное, так я совру.

Оливер усмехнулся.

— Хорошее начало. Хотите сигарету? — И он протянул Баннеру пачку. — Нет, спасибо.

Оливер взял себе сигарету, закурил и бросил пачку Петтерсону.

— Вы не из тех молодых людей, которые курят трубку, не так ли?

— Нет.

— Хорошо, — сказал Оливер. — Сколько вам лет?

— Двадцать, — ответил Баннер.

— Когда я слышу слово «двадцать», — вставил Петтерсон, — мне хочется схватиться за пистолет.

Оливер уставился на озеро. Люси неустанно гребла и лодка заметно увеличилась в размерах, красный свитер Тони стал ярче. — Скажите, — мистер Баннер, — спросил он. — Вы когда-нибудь болели?

— Простите его, юноша, — сказал Петтерсон. — Он из тех людей, которые никогда в жизни сами не болели, и считают болезнь признаком слабости.

— Он прав, — ответил Баннер. — Если бы я нанимал кого-то для общения со своим сыном, меня бы тоже интересовало здоровье этого человека. — Он повернулся к Оливеру. — Однажды был перелом ноги, — начал он. — Когда мне было девять лет поскользнулся играя в бары.

Оливер кивнул, молодой человек ему нравился все больше и больше.

— И все?

— Да все.

— Вы учитесь в колледже? — спросил Оливер.

— В Дармуте, — уточнил Баннер. — Надеюсь вы ничего против Дармута не имеете.

— К Дармуту я нейтрален, — сказал Оливер. — Где вы живете?

— В Бостоне, — ответил за него Петтерсон.

— Откуда ты знаешь? — Оливер удивленно посмотрел на Петтерсона.

— У меня хороший слух, — пояснил Петтерсон.

— Я и не знал, что так сразу выдаю себя, — ответил Баннер.

— Все в порядке, — успокоил его Петтерсон. — Акцент не режет слух. Просто бостонский.

— А почему вы не пошли в Гарвард? — спросил Оливер.

— Я думаю, что ты слишком далеко зашел, — сказал Петтерсон.

Баннер хихикнул. Ему казалось нравилось это интервью.

— Отец сказал, что мне лучше уехать подальше от дома, — сказал он. -Для моего же блага. У меня две сестры, я младший в семье, и отец считал, что на мою долю выпадет гораздо больше любви и внимания, чем следует. Он хочет научить меня, что мир вовсе не то место, где пять обожающих тебя женщин в любое время готовы броситься тебе на помощь.

— И что вы намереваетесь делать, когда закончите колледж? поинтересовался Оливер. Он явно симпатизировал юноше, но вовсе не собирался из-за этого пропустить информацию, которая могла бы влиять на способности молодого человека.

— Собираюсь работать в дипломатической службе, — сказал Баннер.

— Почему? — удивился Оливер.

— Путешествия, — объяснил Баннер. — Далекие страны. Начитался «Семь столпов мудрости» в шестнадцать лет.

— Сомневаюсь, что вас призовут на такие подвиги, — сказал Петтерсон, — как бы вам ни удалось выслужиться в департаменте.

— Конечно, не в этом все дело, — сказал Баннер. — У меня такое чувство, что что-то должно произойти в ближайшие несколько лет, и мне хочется быть в курсе происходящего. — И он самокритично засмеялся. -Трудно рассуждать о том, чему собираешься посвятить свою жизнь не становясь при этом напыщенным, правда? Я представляю себя сидящим в утреннем одеянии за столом собрания и говорящим: «Я отказываюсь отдавать Венесуэлу».

Оливер посмотрел на часы и решил перевести разговор на более практическую тему.

— Скажите, мистер Баннер, — сказал он, — вы занимаетесь спортом?

— Немного играю в теннис, плаваю, катаюсь на лыжах…

— Я хотел спросить, вы в какой-то команде? — уточнил Оливер.

— Нет.

— Хорошо, — прокомментировал Оливер. — Спортсмены так много занимаются собой, что никогда нельзя рассчитывать, что они проявят заботы о ком-то другом. А моему сыну нужна забота и много внимания…

— Знаю, — сказал Баннер. — Я видел его.

— О! — удивился Оливер. — Когда?

— Я здесь уже несколько дней, — ответил молодой человек. — Я был здесь большую часть лета. Моя сестра живет в полумиле отсюда, вниз по озеру.

— Вы сейчас живете у нее?

— Да.

— Почему вы согласились на эту работу? — внезапно задал вопрос Оливер.

Баннер улыбнулся.

— Причина обычная, — сказал он. — Да еще и провести все лето на свежем воздухе.

— Вы бедны?

Юноша пожал плечами.

— Отец пережил Депрессию, — ответил он. — Но все еще прихрамывает. Оливер и Петтерсон одновременно кивнули, вспомнив годы Депрессии.

— Вы любите детей, мистер Баннер? — спросил Оливер.

Молодой человек помедлил, будто ему пришлось тщательно продумать ответ.

— Как всех людей, — сказал он. — Есть дети, которых я бы с удовольствием замуровал в стену.

— И то правда, — согласился Оливер. — Но не думаю, что вам захочется замуровать Тони. Вы ведь знаете, что с ним?

— Кажется, мне кто-то говорил, что в прошлом году он перенес ревматизм, — сказал Баннер.

— Правильно, — подтвердил Оливер. — Это дало осложнение на зрение и сердце. Боюсь, ему еще долго нужно будет беречь себя. — И Оливер устремил взгляд на озеро. Лодка уже была совсем близко к берегу, Люси продолжала безостановочно грести. — Из-за этого, — продолжил Оливер, — ему пришлось пропустить целый год в школе, и проводить слишком много времени с матерью…

— Все мы слишком много времени проводили с матерью, — послышался голос Петтерсона. — И я тоже. — И с этими словами он допил свой бокал.

— Дело в том, что, — рассуждал Оливер, — надо дать ему возможность вести себя как нормальный ребенок, насколько это возможно, не перенапрягаясь. Он не должен напрягаться или уставать — но я не хочу, чтобы он чувствовал себя инвалидом. Следующие год-другой будут решающими и мне не хотелось бы, чтобы он рос с чувством страха и неудачи…