Розамунда Пилчер - Сентябрь

Все ушло. Дом и сад проданы чужим людям. И вкусный аромат кухни, и приятное чувство, что кто-то о тебе заботится и тебе не надо ни о чем думать, — все ушло. Ушло с единственным на свете человеком, с которым тебе не надо было играть и притворяться. Ну да, она злила его своими причудами, но вот ее не стало, и в жизни его, в самой ее сердцевине, теперь точно дыра с рваными краями, и он должен признать — к этому не так легко привыкнуть.

Ноэль вздохнул. Кажется, все это было давным-давно. В другом мире. Он допил виски и устремил взгляд в темное окошко. Когда ему было четыре года, вспомнил Ноэль, он заболел корью, с вечера его мучила бессонница, и казалось, ночь тянется бесконечно, минута длится целый час, а до рассвета — вечность.

Вот и теперь, тридцать лет спустя, он ждал рассвета. Небо посветлело и из-под облака на лжегоризонте выскользнуло солнце, окрасив все вокруг в такой ярко-розовый цвет, что стало больно глазам. Исполненный чувства благодарности, Ноэль смотрел сквозь окошечко самолета на рассвет: хорошо, что он прогнал ночь и наступил новый день, и не нужно больше стараться заснуть. Вокруг него зашевелились в своих креслах люди. Стюардессы разносили апельсиновый сок и горячие влажные полотенца. Ноэль приложил полотенце к лицу и почувствовал сквозь него щетину на подбородке. Кое-кто из пассажиров, достав несессер, отправился в туалет бриться. Ноэль не двинулся с места — он побреется дома.

Что он и сделал три часа спустя. Усталый, грязный, в мятом костюме, он расплатился с шофером и вылез из такси. Утро было прохладное, моросил мелкий дождичек — райское блаженство после Нью-Йорка. В Пембрук-Гарденс зеленели деревья, блестели мокрые мостовые. Ноэль поглубже вдохнул свежего воздуха и с минуту постоял. Хорошо бы провести сегодняшний день дома. Прийти в себя, поспать немножко, потом отправиться на долгую прогулку. Увы, это не для него. Дел сегодня по горло. И председатель фирмы ждет. Ноэль подхватил чемодан, спустился по ступенькам и отворил дверь своей квартиры.

Она называлась «квартира с садом», поскольку в глубине ее балконная дверь вела в крошечное патио — частичку большого сада, примыкавшего к дому. По вечерам патио было освещено солнцем, но в этот ранний час садик лежал в тени, а на одном из шезлонгов, свернувшись уютным клубочком, дремал соседский кот; небось сладко проспал здесь всю ночь.

Квартирка небольшая, но комнаты просторные. Гостиная и спальня, маленькая кухня и ванная. Гости, остававшиеся на ночь, спали на диване, который при необходимости раскладывался в двуспальную кровать. Приходящая прислуга миссис Маспретт, судя по всему, побывала здесь совсем недавно — квартира блестела чистотой, хотя было душно.

Ноэль распахнул балконную дверь и согнал с шезлонга кота. Затем прошел в спальню, раскрыл чемодан и вынул из него несессер. Разделся. Мятая, пропотевшая одежда так и осталась лежать кучкой на полу. Он прошел в ванную, почистил зубы, принял горячий душ, побрился. Теперь он жаждал кружку черного кофе. Босой, в банном халате он прошлепал на кухню, наполнил чайник, поставил на газ и отмерил кофе в свой французский кофейник. Аромат был восхитительный, у Ноэля даже потеплело на сердце. Пока кофе фильтровался, Ноэль собрал почту и, сев за кухонный столик, перебрал конверты. Кажется, ничего срочного. Но что это за яркая открытка с видом Гибралтара? Он перевернул ее. Опущена она была в Лондоне, а подписана женой Хьюго Пеннингтона, старого школьного друга Ноэля. Они живут в Челси.

«Ноэль!

Пыталась тебе дозвониться, но никакого ответа. Если не сообщишь нам, что тринадцатого занят, ждем тебя к ужину. От половины седьмого до восьми. Смокинг не обязателен.

Ноэль вздохнул. Тринадцатого! «Если ты не сообщишь нам…» А впрочем, не надо будет вечером думать, где бы поесть. Да и веселее, чем смотреть телевизор. Он бросил открытку на стол, не без усилия поднялся и налил себе кофе.

Весь день Ноэль провел в офисе, и за отчетами и совещаниями совсем потерял представление о том, что творится за стенами дома. Выйдя, наконец, в час пик на свет Божий и ползя в потоке машин со скоростью змеи, страдающей тяжелой формой артрита, он обратил внимание на то, что утреннего дождя нет и в помине. Веял легкий ветерок, и майский вечер сиял свежестью. Прежняя усталость прошла, Ноэль был в том прекрасном настроении, когда все легко и ясно. О том, чтобы пораньше лечь спать, и речи быть не могло, сон был где-то далеко-далеко, как сама смерть. Вместо того чтобы залечь на боковую, Ноэль еще раз принял душ, переоделся и выпил полстаканчика виски с содовой, а потом пешком отправился в Челси. Свежий воздух и ходьба пойдут на пользу, он нагуляет аппетит, а еда, надо надеяться, его ждет вкуснейшая. Ноэль уже и не помнил, когда он в последний раз садился за стол и ел что-то, кроме сандвичей.

Хорошо, что он решил пройтись пешком. Ноэль не спеша шагал по тихим зеленым улицам, мимо фешенебельных особняков, по стенам которых вилась глициния, а за оградой распускала свои роскошные цветы магнолия. Выйдя на Бромптон-роуд, он перешел на другую сторону и свернул на Уолтон-стрит. Здесь Ноэль умерил шаг, то и дело останавливаясь перед изысканными витринами. В художественной галерее продавались эстампы со спортивными и охотничьими сюжетами: мчалась лисья охота, скользили по Темзе восьмерки, на картинах маслом неслись по снегу с фазаном в зубах верные лабрадоры. Он мечтал приобрести Торнбурна и долго стоял, любуясь его картиной. Может, завтра позвонить и справиться о цене… Ноэль двинулся дальше.

Когда он дошел до Овингтон-стрит, на часах было без двадцати пяти восемь. Вдоль тротуаров выстроились в ряд машины обитателей квартала, а по середине улицы гоняли на велосипедах подростки. Дом Пеннингтонов стоял в глубине квартала. Ноэль был уже почти у цели, когда на тротуаре появилась девушка, она шла к нему навстречу с белым шотландским терьером на поводке. Судя по всему, к почтовому ящику, поскольку в руках держала конверт. Ноэль скользнул по ней взглядом. Синие джинсы, серый свитер и волосы цвета абрикосового джема. Невысокая и не сказать, чтобы очень тоненькая. Решительно не в его вкусе. И все же, когда она прошла мимо, он оглянулся: что-то в ней было знакомое, но где он мог ее встречать? Может, на какой-то вечеринке? Волосы у нее, конечно, приметные.

Прогулка все же несколько утомила его, и очень хотелось пить. Вот сейчас он и попьет. Ноэль забыл о девушке, поднялся по ступенькам, нажал кнопку звонка и взялся за ручку двери с готовым приветствием на устах: «Привет, Делия! Вот и я».

Но дверь не открылась. Странно. Делия знает, что он вот-вот явится, обычно она оставляла дверь на задвижке. Ноэль снова позвонил. И подождал.

Тишина. Они должны быть там, говорил себе Ноэль, но уже знал, что никто не отзовется на звонок, что Пеннингтонов, чтоб им пусто было, нет дома.

— Послушайте…

Ноэль отвернулся от негостеприимной двери. Внизу, на тротуаре, стояла та самая девушка с собакой, они возвращались от почтового ящика.

— Да?

— Вы к Пеннингтонам?

— Они пригласили меня к ужину.

— Но их нет. Я видела, как они уезжали.

Ноэль хмуро молчал. Подтвердилось то, что он уже и сам знал. В дурацкое он попал положение, ничего не скажешь. Настроение у него стало преотвратное, и его раздражение неизбежно обратилось на девушку. Обычная история, когда тебе сообщают что-нибудь неприятное. Наверное, средневековым гонцам приходилось несладко, подумал он. Того гляди, лишишься головы или тебя засунут вместо ядра в какую-нибудь чудовищную катапульту.

Хоть бы она ушла поскорее. Но девушка не уходила. «А, чтоб тебя!» — мысленно выругался Ноэль. Потом, смирившись, сунул руки в карманы и спустился к ней.

— Ужасно глупо, когда такое случается, — сочувственно сказала она.

— Понять не могу, в чем дело.

— Еще хуже, когда приходишь не в тот вечер и оказывается, что хозяева вовсе тебя не ждут, — бодрым тоном продолжала девушка, как видно, решив его утешить. — Однажды я так и пришла, ужасно было неловко. Перепутала дни.

Ноэля это не смягчило.

— Вы, наверное, думаете, что и я перепутал дни? — сухо спросил он.

— Так часто бывает.

— Но не на сей раз. Я только сегодня утром получил открытку. Тринадцатого.

— Но сегодня двенадцатое, — сказала она.

— Нет, — твердо ответил он. — Сегодня тринадцатое.

— Прошу прощения, но сегодня все-таки двенадцатое. Четверг, двенадцатое мая, — в голосе ее звучало глубочайшее сожаление, как будто именно она была повинна во всей этой путанице. — Тринадцатое завтра.

Он не сразу сообразил. Ну да, вторник, среда… Боже мой, она права! Дни набегали один на другой, и в какой-то момент он сбился со счета. Вот глупость! Он так растерялся, что пустился вдруг в объяснения.