Александр Щёголев - Паутина
Случай? Кукиш, как бы не так! В «Коммерческом соглашении» ясно написано: пункт 1 — родители желают передать в пользу сына все оставшееся у них обоих время; пункт 2 — оставить себе 14 дней для прощания с родными; пункт 3 — оплата производится начислением на текущий счет Посредника 20% от переданной через него суммы времени. Подписи, дата — оформлено добросовестно. Даже печать есть, все та же диковинная печать, свившая поверх подписей аккуратную чернильную паутинку… Ничего себе новость.
Смех смехом, но оказалось-то, что всё — правда! Никаких вам шуток, кончилось время шуток. Козла им всем кусок… Цепочка событий ясно видна: коммерческое соглашение — затем гибель, сделка — затем могила.
Осталось сто дней. Боже мой! Всего сто. И этот Новый Год был последним.
Другого Нового Года не будет, следующий — не существует. Понятно тебе?
Последний он был, последний, последний…
Какие сто дней?! Не сто, а гораздо меньше, половина срока растрачена. Если разобраться, то не впустую, конечно, растрачена — с пользой для культурного развития души. Ваш подросший малыш, дорогие папа и мама, нормально пожил, как раньше только в снах и видел. Для начала купил себе несколько новых имен (с полными комплектами документов), чтоб студент-неудачник, он же мелкий спекулянт навсегда исчез из этого мира.
Потом пригрел двух беспородных собачек — Валеру и Вадика, превратил их в верных сторожевых псов, потому что одному, без помощников, крайне трудно организовать достойную миллионера жизнь. Дальше было просто: приказ — и вот тебе дача, вот автомобиль из шикарных фильмов, ну и так далее, малый джентльменский набор. Съездил в круиз по Европе, а в это время мальчики отрабатывали специальный черный список, в котором были указаны координаты всех паразитов, когда-либо попивших хозяйской крови. Так называемая месть униженного и оскорбленного. Впрочем, в монте-кристы годится далеко не всякий обыватель, так что здесь было еще проще: кого-то избили, у кого-то изрубили в куски машину, у кого-то изъяли из квартиры годами собиравшуюся коллекцию… А-а, скука. Пьянки и то интереснее, если относиться к ним творчески. Тамарку трогать не захотелось, явных гадостей за ней не числилось, ну не любила она, так что же? Сама, дура, напросилась сегодня: пронюхала невесть откуда об изменившихся обстоятельствах (жаль, жаль, что не удалось ее допросить на сей предмет!). Приползла обратно, но тут уж извините, мы гордые. Тем более, что с кобылками теперь вообще нет проблем: неделя прошла — свободна, еще неделя — прощай и ты, симпатяшка. Деньги ведь, к чьему-то сожалению, это главное достоинство мужчины. А гора денег — так и вовсе смертельное средство для разжижения женских сердец. И не только для этого, между прочим. Для дружески протянутых рук, искренних тостов и любого количества умнейших собеседников, для восторженного приема в любом доме, в любом виде и на любой срок. Эта банальная истина обнаружила себя мгновенно. Правда, у нас не рекомендуется обмахиваться пачкой зеленых, как веером, поэтому отношения с разнообразными Органами и Мафиями пришлось тщательно продумывать и регулировать, чтобы не стали они обременительно сложными. К счастью, пока обходилось без инцидентов.
Стукачи и наводчики, конечно, есть повсюду, как пыль в воздухе, но ведь и объект их интереса обладает незаурядной летучестью. Деньги плюс одиночество — это абсолютная свобода. Ищи — не найдешь. Бесполезно искать.
Все бесполезно. Счастливая была сказочка. О-о-ох! Была…
О, Господи, зачем так глупо? Никто ведь не просил, не вымаливал сладкую жизнь! И мало ли что там бродило в ночных видеоснах, кому до них дело?
Безмятежно разбрасывал тысячи, лопух, и ни о чем не думал, ни во что не верил, не хотел думать и не хотел верить. Что в итоге? Встретил Последний Новый Год. Принял свалившиеся с неба миллионы, как чудесный подарок судьбы, не попытавшись даже шевельнуть единственной извилиной в голове — стоят ли они ста дней. Может, и стоят, если удастся справиться с медвежьей болезнью. Но обнаруженная в отцовском столе бумага выворачивает ситуацию наизнанку.
Что же получилось? Родители отдали сыночку свое время, свои жизни — буквально! — а он это бесценное наследство продал, продал, продал. Загнал, как подтяжки, как кроссовки. Подошва спекулянтская, не человек — дерьмо.
Выгодно обменял на три медовых месяца и на изощренные бабские капризы.
Непоправимая глупость. Мать с отцом отдали ребенку самое дорогое, как будто так и должно быть, и потом не расставались до конца. Они очень любили друг друга, папа и мама. Если бы один из них остался, он не смог бы жить. Поэтому они погибли, стоя рядом друг с другом, взявшись за руки, в одной грязи. А их предали, продали. И кто? Их же идиот-наследник.
Ох-х-худо! Как в рот козла кусок… Дайте валерьянки. Нет, лучше водки…
Мошенник этот, «торговец-посредник» — он ведь знал, он всё знал заранее, когда уговаривал молодого человека расстаться с излишками времени! Тот же почерк в родительском «Коммерческом соглашении», та же небрежная, знакомая, тысячи раз рассмотренная подпись. Так что жертва была выбрана неслучайно… Как? Боже мой, как это случилось? Заболтал, загипнотизировал, околдовал… Червяк навозный! Поймал лоха, раскрутил и кинул. Положил в карман валюту, единственную, которая обладает реальной твердостью — чужие жизни. Доллары свои взамен подсунул! Кому их теперь тратить? На что их тратить? Ведь вся эта безумная роскошь пропадет! Ужасно обидно. Стыдно и скверно, потому что бессмысленно. Завтра же — сжечь надо эти шальные нули, макулатуру эту в «сейфе владельца», сжечь на хрен… Вот тебе и Новый Год. С Новым Годом, парень…
3.
Как дела, трещинка на потолке? Давненько не виделись, сотня дней натикала.
Висишь ты прямо над головой, бессовестно терзаешь память. Не устала быть немым укором? Если закрыть глаза, твои удивительны изгибы все равно представляются с отчетливой ясностью. Скоро уйдет отсюда тот, кто тихо распластался под тобой, трещинка на потолке, а ты, бессмертная, останешься жить здесь в штукатурке, напоминая всем посвященным неумолимый закон движения: самый запутанный путь имеет конечную точку. Правда, теперь тебя трудно рассмотреть — некий энергичный паучок хорошо поработал в отсутствие хозяина, заплел угол комнаты плотной сетью, скрыв от похотливых взглядов твое тело. Но это ничего, посвященные могут взять швабру и освободить тебя из паутины.
Да, человечек предпочел умереть в собственном доме, на родном паркете.
Приполз он на коленях к стареньким дверям, потыкался лбом в ручку, а потом, трепеща, пробрался внутрь, в потаенные глубины квартиры, и спрятался там от мрачного чужого мира за окнами, чтобы умыть слезами подушку, и мысли его тяжелы, как могильные камни.
Оказывается, Последний День, не такой уж страшный, скорее пустой: никаких дел, никаких забот, никаких планов на завтра. Когда два месяца только и делаешь, что пытаешься выкинуть из мозгов неизбежность Последнего Дня, его приход воспринимается с тупым смирением. Только почему-то очень холодно, трудно согреться, ноги в шерстяных носках окоченели, а руки и вовсе не существуют, заледенели совершенно под ватным одеялом. Ужаса нет, точнее, он не так уж огромен, как ожидалось, потому что норма ужаса, положенная человечку при исчезновении, распределилась равномерно на довольно длинном промежутке времени, выдавливаясь утром каждого нового дня небольшими черными порциями. В результате психика мало-помалу тренировалась (а может, работала на износ?), и сейчас закалилась, как стальной клинок (или рассыпалась окончательно?). Впрочем, ужас незаметно присутствует в комнате, вроде грязи, которую замели по углам вместо того, чтобы аккуратно собрать в совок и выбросить.
Раньше казалось, что единственно возможный способ встретить этот день — напиться в хлам. Просто-напросто ничего не соображать. Какая разница, в каком виде расползаться подстилкой по полу? Однако день пришел, и это испытанное средство не понадобилось, а понадобилось бы — все равно Валера с Вадиком уволены, получили полный расчет, так что посылать в магазин некого. Самому сбегать? Нет ни сил, ни желания. И вообще, очень страшно выходить на улицу, по-настоящему страшно. На улице — тысячи удобных способов поставить точку в сегодняшнем абзаце. Дома как-то безопаснее себя чувствуешь, еще поддерживают жалкие остатки надежды.
Наверняка они думали, что человечка убьет страх. Они просчитались!
Человечек жив пока, смотрит на трещинку в потолке и плюет им всем в прицел. Эй, кто там целится — смотри, человечек тебе улыбается!.. Душно что-то. Весь вспотел. Откинуть одеяло… Валера, включи кондиционер!
Валерка, тварь поганая! Ах, да, прогнали Валеру…
Два месяца потрачены на размышления, на изощренные фантазии — что же делать с деньгами? Уничтожать их было верхом глупости, точнее, позорным актом отчаяния, лишний раз подтверждающим слабость вашего человечка, о-о, мамочка, о-о, папочка. Да и зачем развлекать тех в их скучной работе, невидимых ловцов чужих жизней? Деньги сами по себе ни в чем не виноваты, они лишь средство для толп маленьких идиотов материализовывать маленькие идиотские мечты. Деньги… К Последнему Дню их осталось — обхохотаться! — два миллиона долларов и сколько-то там мелочи. До нулей банковских счетов дело даже не дошло, наличность бы успеть размочить, что там чеки. Нужно было обладать особым куражом, чтобы вколотить в сто дней исходную сумму, да чтобы с толком, с солеными брызгами! Куда уж человечку. И теперь хоть слезы пускай, хоть слюни, но только на Последний День приходится два миллиона баксов. Бейся об стену, финансовый туз! Какая злая ирония — владелец сокровищ сгниет, а его свинцовой тяжести сундуки останутся.
