Алексей Фомин - Ёлка
– Ëлка, ты замужем?
– Пыталась. Два раза, – тихо ответила она.
– Не сложилось?
– Просто ты, Луньков, как оказалось, выработал у меня стойкую идиосинкразию на мужчин.
«Это правда. Ей плохо. И все эти шестнадцать лет было плохо, как и мне. Так, значит, она меня?..»
Переполненный раскаянием и нежностью, он, словно опасаясь сделать ей больно, легонько коснулся губами ее бедра в том месте, где его изуродовала синяя венозная звездочка.
– О-о-ох, – простонала она тем же грудным голосом и, вцепившись пальцами в его волосы, прижала голову к себе. – Да не томи же ты…
Грубо оттолкнув ее руку, он вскочил на ноги и, оттаптывая ступни, принялся сдирать с себя ботинки, а она так же нервно и торопливо расстегивала его брюки.
В тот момент Игорь Михайлович уже не мог ни думать, ни сравнивать, ни анализировать, а руководствовался одними лишь чувствами. И хотя ученые утверждают, что наши чувства есть не что иное, как результат химических реакций, это ничуть не умаляет их значимости. Ведь нефть тоже результат химических реакций. А какая нужная и полезная всем штука получается!
Наверное, когда Игорь Михайлович любил Ëлку, он был не так умел, техничен, ловок и рассудителен, как советует «Камасутра» и не менее древние и мудрые китайские трактаты об искусстве любви, но он чувствовал, видел, знал, что она в этот момент так же счастлива, как и он сам. Конечно, этого было мало, чтобы компенсировать те, ушедшие в небытие, шестнадцать лет, но это было уже неплохое начало.
А потом они лежали, судорожно восстанавливая дыхание и смотрели в потолок, боясь поглядеть друг на друга. Ведь первый шаг сделан, и куда приведет эта дорога? А, может быть, это и не шаг вовсе? А так, просто…
Игорю Михайловичу чертовски хотелось курить, но он представил, как он будет перелезать через Ëлку, тянуться к вешалке, доставать из плаща пачку… Без штанов, но в рубашке и галстуке. Вряд ли ей понравится увиденное. А ему очень не хотелось бы ее сейчас разочаровывать.
Ëлка повернулась к нему спиной и, пошарив в сумке, валявшейся на полу, вытащила оттуда две длинные сигареты. Она одновременно их раскурила и, повернувшись снова на спину, протянула одну Игорю Михайловичу.
– Ëлка, у тебя сейчас кто-нибудь есть?
– Один полуолигарх. Но я с ним уже рассталась. Сегодня.
– А почему полу?
– Потому что он олигарх только на половину.
– А вторая половина?
– Ох, там много всякого дерьма намешано. – Она глубоко затянулась и выпустила струю дыма вверх, к потолку. – Игорь, а ты знал, что я к вам тогда, в 91-м, сама пришла?
– Нет. А почему?
– Мне тогда казалось важным бороться за социализм.
– А за что ты сейчас борешься?
– Ох, не знаю. Наверное, за то, чтобы люди могли оставаться людьми. Смогли сохранить человеческий облик. Знаешь, Игореш, иногда кажется, что тебя окружают сплошные уроды. Целая страна уродов. Сто сорок миллионов насильников, воров, предателей, убийц… Порой так хочется сбежать на необитаемый остров и никого не видеть.
Он хмыкнул.
– Считай, что ты уже нашла себе компанию для побега. У меня даже остров такой имеется.
Она села и принялась внимательно рассматривать свою юбку.
– Ну, ты и жеребец, Луньков. А прикидывался тут, спектакль разыгрывал… Не может он… Опять мне от тебя, как всегда, мокрой идти… Какая же я все-таки умница, что догадалась теплую юбку надеть, а поверх нее – пальто. А то так вот с тобой простудишься, заболеешь и окочуришься. Так и не доживешь ни до чего. А в России, Луньков, как свидетельствуют умные люди, надо жить долго.
– Зачем? Чтобы видеть смерть врага еще при этой жизни?
Не ответив ему, она поднялась и быстро оделась. Подняла с полу сумку и только тогда повернулась к нему.
– Мне действительно пора, Игореша. Хочу успеть просмотреть твои материалы до передачи. Может быть, что-то использую уже в сегодняшнем эфире. – Она нагнулась к нему и поцеловала быстрым, легким поцелуем, а затем отступила к двери. – Ну?
– Что ну? – Сейчас он мог думать только о том, как жалко, наверное, он выглядит.
– Ох, – тяжко вздохнула Ëлка. – С тобой, Луньков, каши не сваришь. Как тебя, такого бестолкового, еще на работе держат? Через неделю в то же время, понял?
– Да, – улыбнулся он.
– Место встречи сообщишь позже. Когда квартиру найдешь. И обязательно с ванной и туалетом. Понятно?
Идиотски улыбаясь, он кивнул.
Она выскользнула за дверь, но тут же просунула обратно голову.
– А ключ я действительно сохранила. Вот. – Она продемонстрировала ему ключ. – Я еще тогда дубликат сделала. – И исчезла за дверью, громко щелкнувшей замком.
Ветер стих, и капли дождя, такие микроскопические, словно их настругали на специальной электронной терке, презрев закон всемирного тяготения, висели в воздухе, даже и не думая падать на землю.
Игорь Михайлович любил этот парк больше других парков города именно за то, что это был парк, а не миниатюрный, окультуренный городской лес. Но за прошедшие шестнадцать лет изменился и он. Теперь на него со стороны Центрального аэродрома наступал гигантский жилой массив. Игорь Михайлович представил, что будет с парком, когда все эти дома заселят люди, и ему стало жаль старого парка.
Он бродил по мокрым дорожкам, а, наткнувшись на небольшой навес, под которым горела электрическая лампочка, с удовольствием просмотрел спортивную газету, купленную еще утром. Так, убивая время, он добрел до Сокола. В метро, согревшись, он задремал и проспал до своей станции.
Дома ему открыла жена и, выхватив из рук пакет, тут же умчалась звонить сыну: «Ленечка, Леня! Леонид! Возьми трубку, это я, мама».
Игорь Михайлович помылся, переоделся в домашнее и поплелся на кухню. Там, первым делом взглянув на часы, он снял с холодильника старенький приемник и поставил его на стол, перед собой. Он опоздал всего на несколько минут. Она уже говорила. И, как всегда, она была умна, тонка, язвительна и беспощадна. Его Ëлка.
Он заглянул в кастрюлю, оставленную ему женой, но содержимое, видимо, его не вдохновило. Он заглянул в холодильник и, придирчиво отбирая, стал вытаскивать на стол продукты. Достав бутылку водки, налил себе рюмку. Выпил. Закусил. Потом, чуть подумав, достал граненый стакан и, наполнив его на две трети, с удовольствием выпил холодную, тягучую, как жидкий кислород, водку. А выпив, набросился на еду. А Ëлка все говорила и говорила, и ее наполненные сарказмом и горечью речи были для него слаще райской музыки.
Жена, заглянув на кухню, только и сказала: «Ого, ужин Пантагрюэля?» Он ничего не ответил ей. Он слушал Ëлку и, растягивая удовольствие, пил водку малюсенькими рюмками.
А потом передача закончилась, и он пошел спать. Он улегся на диван в бывшей комнате сына и сразу же заснул. Ему снилась новогодняя елка с огромной рубиновой звездой наверху, а он, как мальчишка, прыгал вокруг нее, пытаясь снять с ее ветвей сладости, фрукты и игрушки. Вот оловянные солдатики. Такие у него были. А вот эти – настоящая конница Буденного, такие были только у рыжего Кихти – предмет зависти всех мальчишек их двора, а вот – гэдээровские железная супердорога и маленькие резиновые индейцы с ковбоями, а вот – настольный футбол (о-о, редкостная роскошь!), настольный же хоккей – не очень-то хотелось, он был почти у каждого, а вот – потертый кожаный мяч с ниппелем, который они покупали в складчину, скидываясь по пятьдесят копеек, и… перчатки, настоящие боксерские перчатки, набитые настоящим конским волосом, а не всякой дрянью, как нынче. Сейчас такие перчатки – только у профессионалов. А тогда они висели в обычном спортмагазине. Стоили безумно дорого – восемь рублей десять копеек. Он полгода клянчил их у матери, а потом, лишь единожды попросив у отца, тут же получил их. Куда они потом затерялись? Может быть, до сих пор где-нибудь лежат дома у матери?
А потом… А потом к нему пришел Дед Мороз с толстым, красным плюшевым мешком. Он плюхнул мешок прямо под ноги Игорю Михайловичу и, сделав широкий жест рукой, громко крикнул: «Выбирай!» Игорь Михайлович запустил в мешок руку и вытащил оттуда… золотые погоны с генеральскими звездами. Запустил еще раз и снова – генеральские звезды. Он распустил горловину мешка, а там… Полный мешок генеральских погон! Он вгляделся в Деда Мороза, а это и не Дед Мороз вовсе, а сам… Сам…
Но тут налетел снежный вихрь и смел все: и новогоднюю елку с игрушками и Деда Мороза с его подарками.
Наступила весна, они с Ëлкой шли рука об руку по цветущему парку, и он знал, был уверен, что все у них получится.
