Алексей Фомин - Ёлка
Она выпорхнула из такси и, сделав пару шагов по тротуару, остановилась, оглядываясь по сторонам. Игорь Михайлович узнал ее сразу, несмотря на мешковатую, по-монашески длинную юбку, выглядывающую из-под пальто, на косынку, скрывающую волосы, и большие черные очки в пол-лица. «Последствия звездного статуса», – усмехнулся он.
– Здравствуйте. В шпионов играете? – скривив губы в легкой усмешке, спросил Игорь Михайлович, когда она, наконец, подошла к нему.
– А ты все такой же хам, Луньков, – с неожиданным ожесточением ответила она.
– Как вам будет угодно, – мгновенно сменив тон с игривого на деловой, согласился он. В конце концов, он приехал сюда делать дело. – Вот то, что вы хотели получить. – Он извлек из кармана футлярчик с флэшкой.
– Нет, не здесь. Пойдем на квартиру.
– Н-но… Зачем? – искренне удивился Игорь Михайлович.
– Я так хочу. Это мое условие, – уверенно заявила она.
– Но у меня нет с собой ключа, – соврал он.
– Ничего. Я свой сохранила. – Она подхватила его под руку и потянула за собой, и он, чтобы не выглядеть смешным, чтобы не устраивать публичного скандала, вынужден был повиноваться.
«Ни черта ты не могла сохранить. На последней встрече я должен был его у тебя изъять и наверняка изъял. Баба совсем ошалела от своей звездности. Ну, что ж… На квартиру, так на квартиру», – решил Игорь Михайлович.
То, что они называли квартирой, на самом деле никакой квартирой не было. В незапамятные времена хитрецы из местного ЖЭКа, чтобы с одной стороны – удовлетворить требования компетентных товарищей, а с другой – сохранить в целости и сохранности свою священную корову – нежилой фонд, отгородили часть комнаты в расположенной на первом этаже обычной московской коммуналке и пробили из нее выход в подъезд. Получилась куцая комнатенка в десять квадратных метров. Без санузла, но зато с отдельным входом.
Не дожидаясь, пока она разыграет комедию с хранившимся шестнадцать лет, а тут вдруг затерявшимся ключом, он достал свой и, отперев замок, толкнул дверь, пропуская ее вперед. Обстановка в комнатенке была более чем спартанской. У правой стены стоял большой диван с зеленой буклированной обивкой, кое-где уже протершейся до дыр, у наглухо зашторенного окна – стол, накрытый плотной бумагой и два допотопных жестких стула. Слева от двери к стене прибита небольшая вешалка.
Когда он, щелкнув выключателем, помог ей снять пальто, она чуть ли не с разбегу плюхнулась на диван, с которого тут же поднялись в воздух клубы многовековой пыли.
– Ф-фу, ф-фу, – комично фыркая, она принялась махать перед лицом ладошкой в бессмысленной попытке отогнать пыль. – Здесь все так же грязно и мерзостно. Ничего не изменилось за шестнадцать лет.
– И ты ничуть не изменилась, – вынужден был признать Игорь Михайлович. Теперь, когда она сняла косынку и свои дурацкие очки, он видел, что перед ним та же самая, что и много лет назад, изящная, хрупкая, пышноволосая, большеглазая Ëлка.
– Зато ты изменился, Луньков, – небрежно бросила она. – Постарел, обрюзг, растолстел… Вон брюхо какое отрастил…
Мимолетная тень прошлого, накрывшая было его, моментально растворилась в кислоте здорового цинизма и объективной реальности.
– Итак, – он положил на стол флэшку, – я хотел бы получить свое. Вы меня извините, у меня не так много времени.
– Какой же ты стал торопливый, Луньков. Раньше ты так не торопился. И деловой, жутко деловой. А ты знаешь, Луньков, я почему-то была уверена, что ты до сих пор пользуешься этой самой пещерой. Поэтому и встречу назначила на Полежаевской. Ведь ты, наверное, до сих пор капитан. А, Луньков?
– Подполковник. – Квартирка для встреч с секретными сотрудниками была у него, конечно, неподобающей его положению. Но он привык к ней, к тому же от метро два шага. Поэтому никогда и не ставил перед руководством вопроса о замене. – Простите, у вас какие-то проблемы?
– Это у тебя проблемы, Луньков, – неожиданно зло сказала она. – Ты неудачник, Луньков. Понимаешь? Жалкий неудачник.
«Ну, вот. Как будто у меня мало своих проблем, – с грустью подумал Игорь Михайлович. – Еще эта злобная истеричка на мою голову».
– Отдайте мне то, что должны, и на этом мы с вами расстанемся ко взаимному удовольствию, – спокойно попросил он.
Она подтянула к себе объемистую, мешкообразную сумку, раскрыла ее и, вытащив оттуда тугой, обтянутый скочем сверток, небрежно бросила его на стол. Игорь Михайлович, не удержавшись, сделал инстинктивное движение, словно собирался ловить тяжелый пакет, и она рассмеялась.
– Экий ты, однако… Луньков.
Взяв себя в руки, чтобы ничуть не выдать своего раздражения и обиды, он так же небрежно, как она, швырнул флэшку в зев ее необъятной сумки.
– Всего хорошего. Я вас больше не задерживаю. – Он сделал жест в сторону двери.
Но Ëлка даже не пошевелилась.
– Как же так? – Ее собольи брови взлетели над округлившимися глазищами. – А трахнуться? Ты что, забыл, Луньков? Как там у вас рекомендуется? Обязательно завершить встречу с агентом женского пола половым актом. Для того, что укрепить связь агента с организацией. А, Луньков? Забыл?
– Не порите… Не пори чушь, – наконец-то разозлился Игорь Михайлович. – Ничего такого не рекомендуется… – Он так и не нашелся, как правильней отреагировать на ее выходку.
– Как же, как же… Вот, смотри… – Она забралась с ногами на диван. – Я и юбку специально длинную надела. – Вызывающе-язвительный тон ее речей неожиданно сменился суетливо-угодническим. – Я ведь знала, что у тебя все по-прежнему. И диванчик этот мерзкий… Кому ж охота голой задницей по грязному дивану елозить? Еще подхватишь какую-нибудь гадость… Опять же, у тебя и помыться негде… – Бормоча эту чепуху, она ладными, расчетливыми, как будто заранее отрепетированными движениями сбросила с себя полусапожки и колготки и, улегшись на спину, задрала подол, согнув ноги в коленях. – Ну же! Давай! Чего же ты ждешь?!
Все это произошло так быстро, что Игорь Михайлович только и успел, что отступить на шаг. В голове его царила абсолютная, сиятельнейшая пустота, в которой особенно громко, как пустая консервная банка в ведре, гремела дурацкая фраза: «Вот устроила, чертова баба!»
– Ëлка, не надо, – несколько успокоившись, попросил он. – Что было, то быльем поросло. Я прошу тебя.
– Просишь? – Ее голос вновь стал злым и язвительным. – А ты забыл, как ты насиловал меня? Насиловал каждый раз! Забыл?
– Насиловал?.. Я?.. – Его удивление было абсолютно искренним. – Я… думал, ты тоже хочешь этого. Ведь нам было хорошо вместе! Я тебя… – Он вовремя осекся.
Комната была так мала, что даже стоя у противоположной стены, он был почти на расстоянии вытянутой руки от нее.
– Иди ко мне, – неожиданно низким, грудным голосом позвала она.
Завороженный звуком ее голоса, совершенно бездумно, повинуясь лишь первобытному инстинкту, он сделал полшага к ней и, вовремя спохватившись, остановился. «Вот устроила, чертова баба! Позору-то, позору… Знал бы, выпил бы заранее таблетку… Причем здесь таблетка! Знал, не знал… Тебе ни к чему никакие сложности! Гони ее отсюда, эту чертову бабу!»
– Нет, Ëлка, нет.
– Иди же, дурачок, – почти прошептала она и, мягко ухватив одной рукой за пояс, легонечко потянула к себе.
– Нет, не сегодня… Я не готов… Я не могу… – Если бы Игорь Михайлович не разучился краснеть много-много лет назад, сейчас бы он покраснел. – Ты хотела меня унизить?! Поздравляю! – Вдруг взорвавшись, проорал он. – Я унижен! Унижен до… До…
– Ах, так… – Она по-прежнему держала его за пояс. – Ну, тогда я забираю деньги. – Весело заявила она, протягивая вторую руку к столу.
Реагируя на резкое движение, а вовсе не на ее дурацкое заявление, он повернулся, и в этот момент она вновь дернула его за пояс. На этот раз гораздо жестче и сильнее. Игорь Михайлович потерял равновесие и рухнул на колени, ткнувшись носом в ее голое бедро. Прямо перед его глазами оказалась маленькая венозная звездочка. Синие, изломанные лучики склеротированных вен, бугря гладкую белую кожу, разбегались во все стороны из черного пятнышка величиной с копеечную монетку. Он перевел взгляд на ее икры и увидел, что и там болезнь уже оставила свои следы на ее прекрасных ногах.
«Это бравада. Ей очень хочется показать мне, людям, всему миру, что она ничуть не изменилась, что она по-прежнему молода, дерзка и задорна. На самом деле эти шестнадцать лет никому не дались легко, оставив в душах грубые, уродливо зарубцевавшиеся шрамы. По одному рубцу за каждый год. Шестнадцать лет… Что такое шестнадцать лет в жизни женщины? Пожалуй, это поболе, чем мои шестнадцать лет. Что сделано за эти годы? Кого мы любили и кого ненавидели? Кого сделали счастливыми? Мы дрались, мы боролись за существование… И что? И теперь она, как и я, стоит перед порогом старости, имея за плечами сорок, нет, пожалуй, сорок один год борьбы и ни одного бескорыстно любящего ее существа. А что впереди? Болезни, одиночество, забвение… Постой, постой, – тут Игорь Михайлович перебил сам себя, – может быть, у нее все не так. Это ты – неудачник. А у нее, может быть, все сложилось куда как замечательно? Нет, не может. Иначе она не явилась бы сюда и не притащила меня. Не принялась бы мне мстить или, не знаю, что она там задумала и осуществляет…»
