Тони Дювер - Портрет человека-ножа
Наконец, когда сваливаешь поленья в очаг, дерево оживает, выбрасывая высокие языки пламени.
Я сижу, сложив руки между ног и накрыв левую ладонь правой, и пялюсь на стену, где плесневеет ковер с вышитыми мухами и колосьями, что плывут в выцветшем синем небе, обнажая структуру ткани. К вечеру там появляются вертикальные палочки: это комары, очерченные собственными тенями, -они ждут, не шевеля крыльями, пока я попью, поем, посижу и погашу лампу. Тогда они тотчас полетят ко мне и будут мешать спать.
А тем временем снаружи
Лужайка вокруг неглубокого бетонного бассейна, рядом — дерево.
Над дверью - висячая лампа.
Другая дверь, ведущая в подвал, внизу лестницы, которая начинается на уровне сада и спускается прямиком к фундаменту дома. Маленькая дверь, выкрашенная в бежевый цвет, с двумя зарешеченными стеклами.
С цветущих белых деревьев доносится пение птиц.
За двором - площадка, посыпанная белым, красным, серым щебнем, кремнем или раздробленной и отшлифованной мелкой галькой, обломками источенного мельничного жернова.
Ребенок бросает щебнем в птицу, а затем швыряет его в бассейн, где гниют бурые, размягченные листья.
Он идет к дереву с низкими, колючими ветками, покрытыми белыми цветами: они пахнут мочой и сахаром - хрупкие цветы, ромбовидные, зубчатые и заостренные, намокли от дождя и отяжелели от росы. Мальчуган схватил всей пригоршней острый конец ветки и встряхнул ее, оросив свои ступни и колени: он кажется абсолютно счастливым.
Нависающий над дверью фонарь зажжен, но, несмотря на внушительный отражатель, мерцает слабым желтым светом. Вода стекает на эмаль быстрыми струйками, а затем змеится по стеклянному колпаку: внизу падают большие капли, наполняя лужу, в которой отражается лампа.
Ребенок держит в сжатом кулаке майского жука, тот скребется и царапается лапками.
Небо в окне серое, к тому же зябко.
Я разжигаю огонь в камине и остаюсь лежать на кровати, а одеяла сложены кучей на полу. Тиковый матрас с большими продольными белыми и серо-красными полосами. В одном месте торчит клок шерсти: веревочки проходят поперек, мешая надуть матрас посредине. Эти кисточки и выступающий толстый узел давят в спину.
В сезон рубили бамбук, и он долго горел с забавным треском рушащейся стены. Все камины заполнялись легко разгоравшимися дровами. Запасы в сарае таяли.
В это время года птицы прячутся под крышей и молчат.
Лезвие этого ножа складывается в паз рукоятки: дети всегда носят похожий в кармане, чтобы резать или рубить что-нибудь, метать в ствол, дверь либо землю. Если шарнир, соединяющий рукоятку с лезвием, чересчур расшатывается, нож нередко складывается от удара, вместо того чтобы вонзаться: тогда это плохой, опасный нож, который то и дело превращается в клюв агрессивной птицы.
Этот клюв щипает за палец, и из него течет кровь. Но ребенок, игравший на моей лужайке, не закричал, а сел на корточки у бассейна и окунул туда раненую ладонь: кровь растекается густыми волокнами, что растворяются в поднятом рукой водовороте.
Итак, он вырезал большой побег - гибкую и прямую тросточку, которой так удобно хлестать. Один за другим опадали цветы, листья, шипы, узкие полоски коры - серые и кроваво-зеленые. Он стоял возле дерева, где цветет невысокий тюльпан с винными лепестками цвета разбавленной крови - в тени, сырости, мягкой траве: она наклонялась слегка вправо - туда, где светило солнце. Он был очень занят, думал, что поблизости никого нет, и не догадывался, что уже в следующую минуту поранится.
ничего
Смерть - явление преходящее. Никакого копошения или текучести. Скорее, просто расходящиеся клетки, беспорядочное бегство, труп разрушается точно так же, как распускается цветок.
Он сидел под деревом и напевал: рядом приземлилась птица, но это его не удивило. Напротив, ребенок протянул кулак, и маленькая дневная хищница опустилась, будто на насест.
У птицы узкие глаза и агрессивный, порывистый взгляд. Мальчишка встает и поднимает руку, словно запуская бумажный самолетик. Хищница сжимает когти: ее волнистое темно-рыжее оперение дрожит на ветру.
Он подошел к декоративному бассейну, наполненному дождевой водой: над ней склонялась плакучая ива, которая казалась огромной и венчала этот бетонный водоем, точь-в-точь как другие деревья окаймляют озеро. Ребенок закатал рукава хлопчатобумажной рубашки, встал на колени и отмыл от земли лезвие ножа. Наверное, забавы ради мальчонка метал его в траву, и тот вонзался стоймя: земля на лужайках нежная, податливая.
Прохладная вода обжигает ранку на пальце неровный порез с искромсанными краями, оттуда течет уже не кровь, а бесцветная лимфа, липкая, точно слизь улиток, сидящих на стенках бассейна, будто затворницы в раковинах, пока их наконец не разбудит дождевая вода, поднявшаяся после нескольких ливней.
Ранка на его указательном пальце обильно кровоточит. Мальчик выпрямил его и отставил в сторону: очевидно, ему не больно, и будь палец просто вымазан в варенье, он держал бы его точно так же, чтобы не испачкаться.
Ночь ясная-ясная, луна в вышине, белые цветы. Лужайка однотонная, темная, потускневшая, усеянная серыми пластинками -травяным исподом.
Я выхожу. Кромешная тьма. Фонарь, освещавший порог, наверное, разбили. В стеклянный шар швырнули булыжником, и выпуклые осколки рассыпались по ступенькам. Вместо лампочки, тоже разбитой, торчат две перегоревшие кривые антеннки, желтее дверной ручки из очень бледного металла, отполированной ладонями.
Вмурованный в наружную стену фонарь состоял из большой лампочки и стеклянного корпуса в форме артиллерийского снаряда, защищенного эмалированным отражателем. похожим на перевернутую тарелку: простым нажатием этот фонарь изящно направлялся вниз. Проходя мимо, какой-то мальчонка швырнул камень - или. возможно, даже целая группа мальчишек пыталась попасть в стеклянный шар и сразу убежала, едва тот разбился.
Невелика потеря, ведь электричество, вероятно, давно уже отключили.
Я достаю из кармана старый клочок бумаги, который без конца туда засовывал, вновь вынимал, рассматривал и черкал: он желтый и такой отсыревший, что разрывается в руках. Я его скомкаю и выброшу. Нет, перечеркиваю одну часть рисунка, а затем поглубже запихиваю бумагу в карман.
Ров грязный и матовый. Трава горит -деревья тоже, один раз - звуки - нет, я возвращаюсь к себе.
Никого. Высокие деревья с серым блестящим исподом.
Чуть позже в небе: волдырь гнойно-желтого цвета - луна с синими прожилками, варикозный пузырь. Отвратительный, точно болезнь.
Слышны ли шаги по гравию аллеи за домом, с изнанки улицы.
Подвижные белые облака. Я жду, пока выглянет солнце. Паренек наблюдает за мной, не шевелясь. Мы не будем разговаривать.
Прямые ноги, напряженный живот, был у себя.
теперь почти ничего
Тело раскрывается и растягивается, его клетки лопаются и сочатся, оно медленно увеличивается, будто созревающий зародыш. Роды в траве труп растет.
Он лежит на свежей траве гладкой, густой, недавно скошенной или подстриженной лужайки. Она сохнет под открытым солнцем, и острые концы срезанной травы, возможно, колют ему подошвы. Но он не шевелится, напевает, и его глаза смеются от света.
Тягостный зной, как всегда летом. Поднимающиеся тропинки, урожай, упархивающие птицы, девушки в соломенных шляпках, изнеможение, испарина; вода для утоления жажды.
Его узкий белый торс, перерезанный под сосками поверхностью воды; отблеск рядом с подмышкой: желтый солнечный свет.
Ребенок сидит не на толстых ляжках, а на первых изгибах ягодиц, где только начинается их разделение. Он раздвигает локти и вытягивает руки плашмя на воде.
Солнце размером с яичный желток Рука лодочкой под водой, собранная в горсть под этим желтком: пальцы разжимаются и сжимаются, яйцо накаляется и распадается на кривые волокна - юркие, точно зародыши. Кулак сжимается и разжимается вокруг водяного столба, который он сам же и порождает, а затем играет в бильбоке с этим столбом и всклокоченным солнцем. Рука с соединенными пальцами вытягивается, выступает из воды и снова окунается, увлекая за собой маслянистые лучи, тысячи желтых и белых нитей, которые дрожат, рассыпаются и запутываются. Этот узелок света под его плоской левой грудью со слегка заостренным розовым соском.
Вдоль другого берега бежит и вздувается не столь чистая и нередко бурлящая вода. Мальчик приходил нырять сюда, поскольку ров слишком глубокий. При резком погружении поднималась тина, которая липла к его ногам. В этой тине содержался черный перегной, она изобиловала водорослями, насекомыми, разложившимися трупиками. Затем течение смывало этот налет слой за слоем, обнажая белизну гладких, живых, глянцевитых ног.
