Этгар Керет - Рассказы из разных сборников
— Что, Иоав? — спросил папа, все еще держа молоток в воздухе.
— Я хочу заработать еще шекель — сказал я умоляюще — Дай мне засунуть в него еще один шекель завтра, после шоко. А потом я разобью его. Завтра. Честное слово!
— Еще шекель? — улыбнулся папа и положил молоток на стол.
— Ты видела? Я воспитал у ребенка сознательность
— Да, сознательность. — сказал я. — Завтра — У меня в горле уже стояли слезы.
Вечером я дождался, когда папа закончил смотреть телевизор в салоне и ушел спать. И тогда я тихо-тихо встал, и прокрался вместе с Песахзоном на крыльцо. Мы долго шли вместе в темноте, пока не дошли до убранного поля.
— Поросята обожают поля — сказал я Песахзону, опуская его на землю. — «Особенно, убранные поля. Здесь тебе будет хорошо». Я ждал ответа, но Песахзон не сказал мне ничего, и когда я поцеловал его на прощание в нос, только посмотрел на меня печально. Он знал, что никогда больше не увидит меня.
ПУСТЫЕ ЛЮДИ
Перевод М.Блау
Когда я был ребенком, к нам домой приходили разные люди и стучали в дверь. Папа смотрел в глазок, но не открывал. А они стучали в дверь, дико стучали, и я немного их боялся. Но папа всегда подходил ко мне и ложился рядом со мной на ковер, опираясь спиной на стенку пианино и крепко-крепко обнимал меня.
— Не бойся — шептал он — нечего бояться. Это всего-навсего пустые люди. И папа шептал мне на ухо:
— Шифман, открывай дверь. Мы знаем, что ты там. — А люди повторяли спустя секунду папины слова, только громко. И тогда они обходили дом несколько раз, пытаясь открыть трисы снаружи, и папа бормотал мне тихонько на ухо, а они бормотали вслед за ним на улице, как эхо.
— Ты видишь, — продолжал шептать мне папа — Нечего бояться. Они — пустые люди, без тела, без ничего, просто голоса.
И папа шептал:
— Мы еще вернемся, Шифман, нашел с кем связываться, — а они повторяли вслед за ним. И они всегда возвращались, пустые люди, а мы всегда прятались.
И мама умерла не голосом, но телом, и мы пошли похоронить ее. С нами пошел человек, который плакал по ней, и папа показал мне по книжке, что именно он плакал, потому что это был один из них. И неделю было тихо, а потом снова они пришли. Мы продолжали прятаться в углу, иногда папа говорил, что они скажут, а иногда я. И я иногда удивлялся, тому, что когда-то боялся их, а теперь мои слова возвращаются от них, словно теннисный мячик, брошенный мною в стенку. Просто так, в самом деле, просто так. И папа тоже умер там в углу, возле пианино, когда я обнимал его, как он обнимал меня, когда я еще боялся. Он молчал, когда мы опускали его в могилу, и молчал, когда человек плакал по нему плачем, который можно прочесть в книжке, и продолжал молчать, когда его покрыли землей. А я молчал вслед за ним, потому что в конце концов и я был один из тех.
ШКОЛА ВОЛШЕБНИКОВ
Перевод М.Блау
Я никогда не забуду выпускной вечер в средней школе волшебников. Директор вызвал на сцену десяток самых лучших выпускников школы, и каждый из них сделал чудо. Элиав Моргенштейн летал над зрительным залом, словно птичка. Эльад Левант превратил колосья в опилки, а Абигаль Фицсимонс, которая была в то время моей подружкой, построила из спичек мост от сцены до выхода для почетных гостей, мост, который символизировал связь между поколением волшебников будущего и наследием волшебников прошлого. Я очень гордился ею, когда она сделала это. Вообще это был особенный вечер. В конце его каждому из нас выдали диплом об окончании школы и значок. На значке была надпись: "Я могу делать все" и наша дата окончания учебы. На обратной стороне значка золотыми буквами был выгравирован девиз международного союза волшебников: "Небеса — не предел". Мне очень нравится этот девиз. Каждое утро в течение четырех лет своей учебы я парковал мой велосипед около входа в университет волшебников и читал его, написаный огромными латинскими буквами на мраморе. В воротах было много нищих, которые всегда мешали на входе каждому, кто опаздывал, просили деньги или что-нибудь вроде этого. Но я не обращал на них внимания, все время, что оставалось до начала урока, я ходил перед воротами и балдел от нашего девиза. Он придавал мне много сил.
В университете волшебников я выбрал прямой путь к степени магистра, здесь большая часть занятий основывалась на самостоятельных занятиях. Мы сидели у компьютеров «Ямогуделатьвсе» и просматривали множество меню в поисках нового волшебства, в котором могли бы усовершенствоваться. Большинство ключей располагались в алфавитном порядке…Там было все: "Как запекать яблоки", "Как увеличить грудь (Только для женщин)", "Как защитить тех, кто дорог вам". Надо было только поискать по меню и выбрать.
Поглядеть на мою торжественную церемонию получения магистерской степени не пришел никто. Я как раз расстался с Абигаль, а родители оба погибли в авиакатастрофе за два месяца до этого. Мой отец всегда подталкивал меня к занятиям волшебством, еще с тех пор, как я был ребенком. Я очень жалел, что он не мог видеть меня на сцене. На торжественной церемонии получения дипломов каждый выпускник получил возможность продемонстрировать на что он способен. Амикам Шнайдман, без сомнения — надежда израильского классического волшебства показал, как оживить иссохшие кости. Махмуд Аль-Миари сумел сжаться в точку и жонглировал несуществующими предметами. Я убил корову. Думал о чем-то другом, когда выруливал с автомобильной стоянки, и вдруг — бум! После того, как она умерла я превратил ее обратно в канцелярский дыропробиватель.
С дипломом магистра в руках я поехал в Америку. В Америке волшебники ценятся гораздо дороже, чем в Израиле, и, как я уже говорил, здесь у меня не осталость никого из близких. Я там много путешествовал, переезжал каждый раз на новое место. Волшебники не работают, ведь волшебство — это не профессия, они просто путешествуют с места на место и делают, что пожелается. В то время я пользовался большим успехом у женщин. В каждом городе у меня была подружка. За рубежом у волшебников особая аура, вроде как у летчиков в Израиле, и американки отдаются волшебникам также легко и беспричинно.
Я не любил никого из них, кроме Мерси. Я встретил ее в Нью-Йорке, в «Макдональдсе», она работала там кассиршей. Через два дня мы съехались жить вместе и она уволилась с работы. Мы весь день шлялись по городу, а когда у нас заканчивались деньги я творил банкноты из пустых жестянок из-под кока-колы. Нам было хорошо. Я ни мгновение не думал, что это когда-нибудь закончится. И как-то мы спустились в подземку и проходили мимо человека, у которого отрезало две ноги. Он сидел в углу и рядом с ним стояла пустая консервная банка. Мерси попросила меня помочь ему. Я поднял с полу жестянку из-под «Диет-колы» и сделал для него сто долларовую купюру. Я положил деньги в коробку. Калека казался очень довольным. Он размахивал купюрой, а другой рукой радостно колотил себя по левому обрубку ноги. Как раз в это время подошел наш поезд, однако Мерси не захотела в него входить. Она сказала, что того, что мы дали, недостаточно. Я поискал, не валяются ли еще банки на полу, но не нашел. Мерси сказала, что это не то, не нужно денег, она хочет, чтобы я вернул ему ноги. Я не знал, что ей сказать; я не был силен в области исцеления калек. Будь это болезнь или врожденный дефект, я мог бы еще что-то симпровизировать, но в области наращивания отрезанных членов я попросту не знал ничего. Я смотрел на калеку, а он — на меня, а после сказал мне: "Эй, не беда. Ты дал мне сотню, это тоже кое-что". Я тоже думал так, но Мерси буквально кипела. "Может быть, все же я могу сделать еще что-нибудь для тебя?" — спросил я его, главным образом для того, чтобы успокоить Мерси. "Сделать что-нибудь для меня?" — засмеялся калека. — "Да, мне очень понравился этот значок, что ты нацепил на рубашку. Ты готов отдать его мне?" — Мне не очень понравилась эта мысль, но я не хотел злить Мерси и потому отдал ему значок. Калека прицепил его к своей рваной рубахе. "Глянь на меня" — засмеялся он — "Я могу делать все, парень. Я, драный сукин сын, который может делать все."
По дороге домой Мерси плакала и говорила, что ненавидит меня, что она возвращается работать в «Макдональдс» и что она больше не хочет никогда меня видеть. Сначала я думал, что только какая-то кратковременная вспышка гнева, что через одну-две остановки это пройдет и мы вновь обнимемся и помиримся. Но я ошибся, она вышла на Юнион-Сквер, двери за ней закрылись и я больше ее не видел. Я доехал до последней остановки, собрал с пола жестянки и бутылки и превратил их в деньги. Когда я выходил на улицу, у меня в руках было более шести сот долларов. Было уже поздно, два часа ночи. Я пошел назад, в сторону Манхэттена и искал по дороге магазин, работающий круглые сутки, чтобы купить спиртное.
ГРУСТНАЯ ИСТОРИЯ СЕМЬИ МУРАВЬЕД
Перевод М.Блау
Посвящается Моше
