Вадим Шефнер - Съедобные сны, или Ошибка доброго мудреца
– Понимаю, – прошептал я. – Можно к нему?
– Можно, можно. Он в своей комнате.
Мне довольно быстро удалось убедить Утюгова, что его сомнения насчет того, кому принадлежит выигрыш, просто нелепы. Он приободрился, а когда я сообщил ему, что принес в подарок банку растворимого кофе – прямо-таки преобразился, повеселел. Именно этот подарок почему-то убедил его в моей правоте. Позже, в годы его славы, журналисты выпытали у него изложенный мною эпизод, раздули его, приукрасили, переврали, изобразили меня каким-то рыцарем-добродетелем.
…Вскоре Надежда Алексеевна позвала нас в кухню пить кофе. Увидев, что муж ее бодр, весел и дружески поглядывает на меня, она предложила нам выпить на брудершафт.
– Но ведь тут нужны бокалы с вином, – молвил я.
– Ну, это кофе такое дефицитное-супердефицитное, что оно ценнее всякого шампанского. Давайте, чокнемся чашками, – высказался Матвей.
Мы чокнулись, опорожнили свои чашки, облобызались, пожали друг другу руки – и перешли на «ты». Затем потопали в кабинет Матвея, стали беседовать по-дружески. Я начал с того, что теперь у нас с Зоей появилась надежда на отдельную квартиру. На коммуналку нашу жаловаться грех, живем там все дружно, но очень хочется свою кухню иметь.
– Геннадий, скоро кухни станут не нужны. И при этом все-все-все люди будут сыты. В этом отношении бедные уравняются с богатыми.
– Равноправие желудков, – пошутил я. – Это ты намерен сотворить такое чудо?.. Ну что ж, подождем – увидим. Может, и получится. «От случки случаев случайных на свет родятся чудеса», как сказал поэт Инкогнитов.
– Чудо уже родилось. Но оно еще в детском возрасте. Вот оно, – и Матвей вынул из ящика письменного стола большой лист ватмана, где были начертаны какие-то цифры, таинственные знаки и латинские буквы. – Здесь формула чуда. Скоро она обретет вещественность. Я создам пищу…
– Пищу богов, как назвал ее Герберт Уэллс в своем романе? – перебил я Матвея. – Чтобы все люди стали гигантами? Такую пищу?
– Нет, не такую! Такую, чтобы все люди стали людьми! Людьми с большой буквы! Чтобы они навеки забыли, что такое голод! Чтобы никому не надо было ради куска хлеба унижаться перед власть имущими! Чтобы каждый человек был всегда сыт – и знал, что его сыновья и внуки, и все грядущие поколения будут сыты. Во веки веков!
– Матвей, я понимаю твои добрые намерения, но я удивлен, ошеломлен! Ведь получается, что ты хочешь взять на себя функции Бога и Иисуса Христа!
– Нет, я щедрее Бога, ибо я – покорный слуга Науки! – воскликнул мой друг. – В Библии, в книге Моисеевой, сказано, что Бог кормил иудеев в пустыне манной небесной сорок лет, доколе не пришли они в землю обетованную. А Иисус Христос, как сообщается в Евангелии от Матфея, семью хлебами накормил более четырех тысяч голодающих. Я же планирую поставить все человечество на вечное снабжение, на вечное космическое довольствие. Все всегда будут сыты-сытехоньки!
– Полный марксизм-коммунизм на библейской основе! – съязвил я. – Интересная житуха начнется!
– Да, настанет иная жизнь! Зная, что голод им ни в коем случае не грозит, люди станут честнее, добрее, правдивее, благороднее. Нравы смягчатся. Каждый каждому станет другом. Освободясь от повседневных забот о пище, человечество устремится в новые, в светлые дали; его творческий потенциал возрастет. В искусстве начнется новый ренессанс… – Беседа наша была прервана появлением жены и сына Утюгова. Саша заявил, что он только что вернулся со спортивного соревнования и теперь просит отца помочь ему решить задачу по высшей математике. А Надежда Алексеевна сообщила, что сейчас она пойдет в «Гастроном», в тот, что на углу их улицы; там вовсю продают манную крупу, по килограмму дают, и притом без талонов. И очередь небольшая. Это приятное известие ей Саша принес.
– Но почему ты, Саша, сам не купил крупы? – спросил сына Матвей.
– Не люблю я, папаня, в очередях стоять. Да и зачем? Ведь ты скоро всех нас своей манной небесной отоваришь, – ответил сын, и в тоне его прозвучала явная издевка.
Попрощавшись с Матвеем и Сашей, я вместе с Надеждой Алексеевной направился в магазин. По пути она успела поведать мне, что за последние годы от Матвея отшатнулись, отошли и сослуживцы, и прежние друзья его, и даже родственники. Некоторые считают его пустым фантазером, другие сомневаются в его психической полноценности. И из института его, наверно, скоро отчислят… Какое счастье, что, благодаря мне, выпал этот выигрыш!.. С деньгами у них было так плохо, что она даже холодильник хотела продать в прошлом году, но Матвей вместо этого свое пальто зимнее продал. Он сказал ей, что холодильник продавать – это нечестный поступок: ведь кто-то купит его в расчете на долговременное пользование, но он-то, Матвей, знает, что близок день, когда холодильники никому не будут нужны.
…Очередь оказалась не такой уж коротенькой, пришлось нам часа полтора отстоять. И все это время Надежда Алексеевна хвалила своего мужа. Кое-что я дословно запомнил. Приведу здесь от ее лица такую вот цитату:
«Я с ним в одной школе училась, только классом ниже его. Я его с детства знаю, мы в одном доме жили, и по одной лестнице. Знаете, некоторые жены ругают своих мужей, некоторые хвалят. А у меня какое-то средь всех жен на свете особое положение.
Я Матвея не просто люблю, не просто хвалю, я его боготворю. Может, это в нашем веке смешно звучит, но он святой человек. Я знаю, что он в своей жизни ни одного плохого поступка не совершил. Он все плохое готов на себя взвалить, чтобы только другим легче было. Он мальчишечкой еще за слабых заступался во дворе. А он не силач, его за это поколачивали. И всегда последним куском хлеба готов он был поделиться с кем попало, а ведь сам жил впроголодь. Отец его одноруким инвалидом был, да и умер рано, когда Матвею седьмой год пошел. А мать медсестрой была, какие уж тут заработки… Ну, а учился Матвей всегда на „отлично» и в школе, и в вузе потом. У него ведь не только техническое высшее образование, он и ветеринарный вуз окончил. Животных он очень уважает, жалеет их…»
…Когда я вернулся домой с килограммом крупы, Зоя сказала, что эти Утюговы счастье нам приносят: ведь, если вдуматься, это именно благодаря им у нас денежный выигрыш произошел. А теперь вот еще и манная крупа!..
6. Третий едок
Мы подружились семьями. Зоя и Надежда Алексеевна стали добрыми подругами, а уж о Матвее и обо мне и говорить нечего – крепко-накрепко сдружились. Все это старательно, порой с излишними сентиментальными подробностями, изложено многими авторами во многих сочинениях. Поэтому перейду к главному. Но прежде хочу предупредить читателей, что, вопреки утверждениям некоторых авторов, к научной работе Матвея Утюгова я никакого отношения не имел. Дружба дружбой, а слава врозь! И еще: в кое-каких мемуарах я изображен в роли эдакого героического подопытного кролика. Это чушь! Я заранее знал, что ничем не рискую.
…Два лета подряд мы вместе с Утюговыми снимали дачу в поселке Рапти, под Лугой. А в том достопамятном году друзья наши остались на лето в городе. Матвей знал, что проект его близок к осуществлению, Матвею не до дач было, да и Надежде Алексеевне тоже, а сын их на все лето уехал в Карелию со студенческой туристской группой. Ну, а нам повезло: Зое достались три горящие путевки в семейный пансион под Москвой, и в середине июля она, я и Кира срочно отбыли туда на отдых. Кормили нас в пансионе скудновато, но, в общем-то, условия были неплохие. Мы жалели, что Утюги (так мы их, любя, прозвали) на все лето застряли в Питере, и часто звонили им домой, чтобы они знали, что мы их помним и сочувствуем им. Последнее время Матвей стал нервным, настороженным. Да и было с чего: весной его изгнали из НИИ как неполноценного работника. И с прессой ему не повезло: минувшей зимой он напечатал в маленькой неподписной газетке свою, ныне всем известную, статью «Вероятность невероятного», а в журнале «Научный вестник» вскоре появилась разгромная статья, которую написал его бывший сослуживец; озаглавлена она была так: «Астрономическая гастрономия или бред псевдоученого». Да, невесело было моему Другу.
…На шестнадцатые сутки нашего пребывания в пансионе приснился мне сон, будто стою я перед витриной сказочного продмага. Там – колбаса девяти сортов, банки с черной и красной икрой, всякие конфеты, шоколад, разные фрукты заморские – и ни единого продавца, ни единого покупателя не видно. Я иду к двери. Она из железа и притом закрыта глухо-наглухо. Как мне попасть в этот продовольственный рай? И тут на двери возникают два двузначные числа – 13 и 20; их чья-то незримая рука начертала зеленым фломастером. Я шепчу эти числа, но сезам не открывается. Просыпаюсь де солоно хлебавши. Потом в столовой, за скудным завтраком, рассказываю все Зое. Она вдруг начинает что-то высчитывать на пальцах. Потом загадочным тоном сообщает мне, что тринадцатое место в алфавите занимает буква «М», а двадцатое – буква «У».
