Николай Шипилов - Остров Инобыль. Роман-катастрофа
— Ах ты, коза! — возмутился лесной вор и попытался на глазок засечь место обитания заморского животного. Потом сбегал за винтовкой с оптическим прицелом и глушителем. Однако, пока он бегал, шимпанзе исчезла. Тогда Крутой снял глушитель и, выпалив дважды в низкие дождевые тучи, пошел учить английский язык. Но прежде чем усесться напротив юной репетиторши, выпил в погребе холодного квасу с хреном.
8
На крытом перроне Киевского вокзала Анжелика прощалась со своим парубком. Это был молодой, но толстый хлопец с морщинами на мощном затылке, обнаженном стильной стрижкой а-ля барак.
— Когда у нас будет все, как у людей: машина, дом, дочка… — говорила она с нескрываемой горечью и закуривала тонкую коричневую сигарету. — Она будет в тебя: спокойная, как водолаз…
Эта горечь, казалось, струилась вместе с табачным дымком, который она старательно пускала в лицо, кажущееся ей самым красивым.
— Эге… — подтверждал хлопец. — А хиба ж нам? Вот сделаем дельце — и в Санта-Фе… А скажи, ясонька: сколько те марки могут стоить на аукционе?
Она ущипнула коханого за упругую щеку — хлопец отдернулся.
— Ты че шеебойный-то такой, а, Грицько? Я до тебя — с лаской, а ты до меня — с опаской…
— А я до тебя — с безопаской!.. — остро пошутил Гриц и рассмеялся, довольный удачной шуткой.
Анжелика щелчком отправила окурок под вагон.
— Аукцион ему… Слова какие знает: аукцио-о-он!.. Кроссворды мне в дорогу купил?
— А як же ж, ясонька! Як же ж, рыбонька!
— Ну, в таком случае, пора? Повтори урок…
Гриц уверенно повторил:
— Ты похищена. Я прошу за тебя сто тысяч баксов или два альбома трофейных марок, которых ты не можешь никак найти…
— Не за меня сто тысяч, а просто выкуп. Я стою больше. Так, Гриц?
— Та шо ж я тоби такого казав, Анюта?
— Целуй…
Гриц и поцеловал.
Вскоре поезд покатил на временно отчужденный запад империи. В купе Анжелика ехала в одиночестве. Вагон был полупустым, сонливым, тихим.
Попутчики разбирали постели и переходили на мову. Из соседнего купе доносились голоса:
— Петрусику, сыночку, зъишь шпикачечку!
— Та нэ хочу, мамо! Нэ рушьтэ мэни, мамо! Нэ рушьтэ, кажу!
— Шо ж ты мовчишь, як кабан заризанный?
— Та погана та Москва, мамо… Дуже погана… Чудна порода тыи москали, цур им! Аж очи рогом лизуть!..
Вскоре все стихло, лишь колеса постукивали на стыках да изредка громыхала вагонная дверь. Поезд шел, как подводная лодка, рассекая потоки ливневой воды.
Ночь входила в силу.
9
Нет, не у всех людей есть душа — агент небес, которая, как скромный картофельный цвет, красит горькие поля обыденности. Смысл истории не изменился: одни души льнут к Христу, другие влачатся за Антихристом. Душа Крутого была наглухо заперта в громоздкий сейф большого тела и лишь иногда, во время хороших дождей, по-щенячьи поскуливала во тьме этого сейфа и больно скребла внутренние его стенки.
— Угораю… — говорил тогда Крутой. — Молчи, арестантка…
В такие мгновения Крутой завидовал мертвой братве, и не было для него утешения. Славно было в старину! Заведет себе помещик арапчонка с карликом — тем и весел. Не то в случае с богатым помещиком Крутым, бывшим прапорщиком группы войск в Германии Иваном Крутиковым. Спустится он в домашний тир, изрешетит из австрийского «Глока» две-три мишени — не проходит тоска. Возьмет девятимиллиметровый же SPP — др-р-р! — несчастные семнадцать патронов — еще горше делается арестованной душе. Плачет, как одинокий ребенок у безобразных родителей. И ничего так не боится Крутой, как дождливой погоды. Мелодии дождя, казалось, искали в нем свои слова, и слова эти иногда пробивали стенки сейфа и влекли за собой всю иссушенную, бесслезную душу. Тогда Крутой снова брал оружие и стрелял собак. У него не было иных фантазий. И не было для него ничего страшней вольного полета души. Может, потому он и тянул с отъездом в дождливый Лондон, уныло сознавая, что никто и ничто не сможет повлиять на его бесчувствие.
Репетиторшу-англичанку возьмется рассматривать, хочет полюбить, ему нравятся девушки в очках. Такими были отличницы в школе. Но полюбить не может — слишком брезглив, насмотрелся. Слишком презирает тех, кому платит. «Ты полюби меня без денег, — думает он. — Без них меня полюби». Он ничего не знал о ней и не хотел знать, испытывая мрачную тень удовольствия от своего равнодушия. Какая-то злоба к миру душит дядьку Крутого, ему хочется всадить девушке пулю меж изогнутых черных бровей.
Она ему — о правильном произношении, а он — в альянсе с дьявольским искушением.
— Послушайте, Ирина Леонидовна, — перебил он не ее, а скорее, себя. — Растолкуйте мне: как люди, которые так много знают, могут жить в бедности? Зачем им тогда эти фуфлыжные знания?
Она ответила уклончиво:
— Сказано: познания умножают скорбь…
— А что сказано об имущественном положении?
— Иной каждый день с барышом, а всю жизнь нагишом…
Она смотрела на него как-то вроссыпь, насквозь и далее.
«Умна, двустволка… — подумал Крутой с привычной угрюмостью. — С глушителем…»
— А книги вы читаете? — спросила вдруг она, вспорхнув ресницами, как тропическая бабочка. — Или все находите в Интернете?
И чем-то чарующим из детства повеял этот взмах ее ресниц на Ивана Крутикова. Что-то соединилось разомкнутое давным-давно и заискрило, как электрическая дуга.
«Ну же! Ну!» — подстегнул это в себе Иван, но — увы! — исчезло эхо…
— Читаю, — сказал он, сверкнув классической золотой фиксой, что означало улыбку. — Вот Парацельса читаю, — указал он большим пальцем куда-то за спину. — Садовник дал почитать. Грамотный, как два Сахаровых вместе…
— Почему два, Иван Гаврилович?
— У него два высших образования.
— Так вы прочли Парацельса?
— Нет… Полистываю, Ирина Леонидовна, чтоб заснуть.
— Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, — назвала прелестная очкариха полное имя врача.
— Да… — подтвердил Иван Гаврилович и съязвил: — Целая хевра… Говорят так: человек, которому, в натуре, нравится вести животную жизнь, есть, в натуре, животное. Его, мол, место у параши… А мы что? Деньги есть — Уфа гуляем, деньги нет — Чишма сидим…
Он заметил страх в преувеличенных очками зрачках репетиторши. Это сообщало ему необходимое перед сном спокойствие. Он попрощался:
— Ну что, гуд бай?
— Гуд бай, — ответила, вставая, барышня.
— А то оставайтесь — дождь. Комнат — хренова туча, — встал и он.
Но она ушла в дождь, раскрывши черный зонтик дрожащими руками.
А Крутой смотрел в окно ей вслед. Он мог бы приказать шоферу Грише отвезти ее. Но пусть все идет, как идет. И она пусть идет, как идет. Только заключенное в сейфе болело. Крутой взял телефонную трубку. По-прежнему глядя на сеть дождя в окно, он позвонил цыганской ведьме Раисе Крянгэ и попросил ее приехать. Или, если угодно, прилететь на ступе завтра утром. Или он пришлет авто. Крутой хотел излечить заключенную душу, заплатив хорошие зеленые деньги.
10
К семи часам вечера фронт дождя ушел на восток. В это же время у трехэтажного дома Чугуновского остановился немолодой «Фольксваген», и трое мужчин, словно бы с неохотой, высадились из него, озираясь, куда ступить, чтоб не испачкать обувь.
— Опять дождь, бинть, будет… — сказал самый высокий из них. Это был агент Интерпола Сергей Колотеев. — Спорим, бинть?
Второй мужчина — прокурор Антон Сувернев — нагнулся завязать шнурок. В таком положении он покручивал головой по сторонам, словно проверяя, есть ли за ним наружное наблюдение.
— Да? — подчеркнуто неискренне удивился он. — А зима, скажите, будет?
— Должна бы, бинть!.. Но дождь к утру будет.
Второй разогнул спину, послюнил во рту палец, посверлил им плотный воздух над головой и нажал этим пальцем кнопку домофона.
— Входите — открыто! — послышался искаженный динамиком голос налогового инспектора.
Двое вошли во двор по вымощенной плиткой дорожке. Третий, доктор Федор Федорович Мыльцев, остался у машины делать приседания с вытянутыми руками.
— Отчего бы ему не обзавестись собакой, бинть, в таких идеально собачьих условиях? Здесь одной земли с полгектара будет! — практически советовал Колотеев. — Нужен хороший волкодав?
Но Сувернев, завидев на крыльце инспектора налоговой службы, уже кричал:
— А-а! Андрей Прокопыч! Здорово, службан! Сам-то хозяин где?
— Спит хозяин. Спит без задних ног… — обмениваясь с прибывшими рукопожатиями, говорил инспектор Андрей Прокопыч. — Спит, аж пузыри отлетают… То таблетку какую съест — спит. То водки напьется — спит. А то чем ударится и — аут! — больно смотреть. Сегодня с лестницы упал, как баба с возу… Ну, проходите, тапки вон берите на выбор.
