Савако Ариёси - Кинокава
Следующей на очереди была Кокава, где они причалили и поели в полдень. Хозяева принадлежали к семейству Кодзима. в этой деревне, положение которой значительно ухудшилось с течением времени, располагался храм Кокава, третий на пути путешествующих по западным провинциям паломников, и местных жителей свадебная процессия совершенно не впечатлила – видали и не такое. Отсюда Хане удалось хорошенько разглядеть грациозно взмывающую в чистое небо гору Рюмон, которую часто называют Фудзиямой провинции Кии. На самой ее вершине сверкала небольшая шапочка снега, склоны полого спускались вниз.
– Отсюда гору Рюмон видать! – восхищенно воскликнула Току.
– Скажи спасибо хорошей погоде, которая нам сопутствует, – ответила жизнерадостная сваха госпожа Кита.
По небу плыли похожие на свадебный покров невесты облачка, свежее утро уступило место теплому весеннему денечку.
Время летело, словно на крыльях. В три часа дня процессия прибыла в деревню Ивадэ, где ее с нетерпением ожидали Ёсии. Это семейство разбогатело после японско-китайской войны 28-го года Мэйдзи.[15] Довольные оказанной им честью принять у себя высокородную невесту и ее провожатых, все жители деревни вышли поприветствовать гостей. Хане и в голову не приходило, что Тоёно не просто так выбрала старинные достопочтенные кланы, проживающие на северном берегу реки. Однако она не могла не заметить, что чем дальше они продвигались вниз по течению Кинокавы, тем беднее становились земли, и хотя на южном берегу семьи не бедствовали, сравниться с Кимото, Касэда и прочими они не могли. Хана также открыла для себя, что все деревни сильно отличаются друг от друга, и задумалась над тем, как выглядит Мусота.
Сгустились сумерки. Слуги зажгли на лодках фонарики с гербами Кимото.
В Мусоте на берегу толклась огромная толпа. В полумраке танцевали фонарики с монами[16] Матани в виде айвы. Как только гербы двух семейств соединились, слуги затянули песню.
На ветках юной сосныИглы слепят глаза…
Свадебная процессия с девятью огромными сундуками с приданым медленно тронулась в путь по темной дороге и вскоре добралась до усадебных земель Матани в Агэногайто. Тщательно приготовившиеся к празднеству Матани немедленно препроводили Хану в маленькую комнатку и поручили Току и Сакико облачить ее в свадебный наряд. Кукла Итимацу заняла место в токонома[17] гостиной.
Току испустила вздох облегчения, облачив Хану в свадебное кимоно из набивного белого шелка и длинную белую накидку.
– Я на многих свадьбах бывала, но ни разу не видела такой красивой невесты, – заметила Сакико.
Току, которая восхищенно взирала на свою хозяйку, приосанилась и бросила снисходительный взгляд на товарку:
– Еще бы! Это ведь о ней поют все дети в округе.
Хана очаровала обеих женщин. Они неохотно опустили на нее свадебный покров – уж больно жалко было прятать такое милое личико!
Свадебная церемония прошла во внутренней гостиной. Госпожа Кита в бледно-зеленой кацуги[18] («Само очарование», – отметила про себя Хана) поднесла жениху с невестой сакэ, и молодые люди обменялись чарками – брак был заключен. Тахэй Матани и его жена Ясу, согласно традиции, повторили тот же ритуал с Ханой – они стали ей свекром и свекровью. Кэйсаку выпил сакэ с Нобутакой. Стоило Хане бросить взгляд из-под свадебного покрова на мужа, молодой человек тут же расправил плечи и посмотрел ей прямо в глаза. По телу Ханы прошла теплая волна, а сердце обожгло огнем. Наверное, все дело в сакэ, которое пришлось выпить, решила она.
Хана сняла свадебный покров. когда она вернулась в гостиную, где уже началась праздничная трапеза для мужчин, все поприветствовали ее, подняв чашечки с сакэ. Гейши из «веселых кварталов» Вакаямы словно бабочки порхали меж обеденными подносами тридцати восьми приглашенных.
У Кимото были церемониальные мисочки к обеденным подносам, изготовленные на заказ ремесленниками-глазуровщиками Вадзимы. Изысканная глазурь посверкивала на темных боках сосудов, и создавалось впечатление, будто золотистые гербы с айвой взмывают над подносами.
Родственники Ханы гордо восседали бок о бок, выкрикивая поздравления. Стоило Хане уйти, чтобы переодеться,[19] они тут же начали перешептываться.
– Разве она не прелесть?
– Кэйсаку, должно быть, счастлив, что дождался ее.
– Она такая тихая для девушки, которая училась в школе…
– В конце концов, она ведь Кимото, а это кое-что да значит!
Хана появилась в накидке-хаори, серой с розовыми цветами зимней сливы, поверх кимоно из узорчатого шелка с золотистой вышивкой. Забыв о гостях, гейши изумленно взирали на великолепный наряд новобрачной.
– Дайте мне еще выпить! – закричал Косаку, младший брат Кэйсаку, и, повернувшись к гостям спиной, бросился к жениху.
Члены семейства Матани побледнели, испугавшись, что Косаку напился и не сможет вести себя прилично. Кэйсаку же лишь улыбнулся и протянул брату тёко,[20] в которую гейша проворно налила сакэ.
Миски с супом из морепродуктов накрыли крышечками, и гостям подали официальный обед. С каждой минутой мужчины пьянели все сильнее. Когда новобрачная снова покинула свое место, сидевший рядом с Косаку гость прошептал:
– Ты брату не завидуешь?
– С чего бы это? – Косаку сделался белым как полотно, лоб прочертили морщинки.
Гость тут же пожалел о своих неосторожных словах и виновато пробормотал:
– Ну, невеста-то настоящая красавица…
Залпом проглотив сакэ, Косаку протянул тёко гейше и велел плеснуть ему добавки.
– И что в ней такого особенного? – Он еле ворочал языком, опрокинув в себя очередную порцию.
Гейши начали поздравительное представление. Среди завсегдатаев «веселых кварталов» было немало деловых людей, но таковых на этом торжестве не оказалось. Похоже, избалованные ойран[21] Вакаямы чувствовали себя немного неловко, прислуживая богатым крестьянам и землевладельцам.
За вечер невеста несколько раз меняла наряды. Каждое кимоно было темнее предыдущего, поскольку темный оттенок считается благоприятным. Под конец она предстала перед собравшимися в черном кимоно с рисунком по низу. Было уже поздно, и в гостиной царил кавардак.
Когда Хана вышла в последний раз, сидевший напротив Кэйсаку молодой человек неожиданно спросил:
– Вы действительно закончили школу для девочек?
– Да. Гость широко распахнул от удивления глаза – настолько отчетливо и откровенно прозвучал ответ, в котором не было и намека на смущение. Он пьяно покачал головой, откинул волосы со лба и зловеще проворчал:
– Даже образованная женщина – не больше чем обычная дурочка. Я вам вот что скажу: муж ваш – человек особенный. Хорошенько о нем заботьтесь, не то придется отвечать передо мной!
– Ну и язва! – расхохотался Кэйсаку и, утихомирив товарища, робко улыбнулся Хане, которая оцепенела под его взглядом.
Муж снова открыто смотрел ей в глаза. Теперь она нисколько не сомневалась: этому человеку действительно можно довериться. Взволнованная до глубины души, Хана опустила голову, стараясь сдержать обуревавшие ее эмоции. Она устремила взгляд на айвовый герб на обеденном подносе (к еде взволнованная невеста даже не прикоснулась). На подкладке одной из свадебных накидок, которые она надевала в тот вечер, тоже была изображена белая айва. Хана припомнила, как Тоёно, внимательно осмотревшая этот наряд, когда он прибыл из Киото, воскликнула: «Надо же, какой безобразный узор!» Будь герб даже крохотным, он все равно ужасно смотрелся бы на женском кимоно.
Свахи потихоньку увели из гостиной сначала невесту, потом жениха. Один наблюдательный Матани заметил это и закричал:
– Давай, Кэйсаку, не подведи!
Родственники невесты нахмурились. Даже без этой вульгарщины Кимото пришли к выводу, что Матани совершенно не умеют вести себя на людях. Весь вечер Нобутака и остальные представители семейства сгорали со стыда за своих хозяев. Девять сундуков с приданым, которые тоже проделали путь из Кудоямы в лакированных паланкинах, своевременно прибыли в Мусоту, но сумеют ли эти люди по достоинству оценить их содержимое? Нобутака оказался прав: Суда и Матани отличались друг от друга, как холмы от моря. У отца жениха, Тахэя Матани, причесанного на самурайский манер, волосы растрепались, под глазами набухли мешки от чрезмерных возлияний. В те времена владельцы горных угодий смотрели сверху вниз на обладателей рисовых полей, и Нобутака не являлся исключением. Для него Тахэй был и останется простым крестьянином. Тоёно тоже относилась к общественному положению семьи куда серьезнее, чем прочие, и уж тем более уважала приличия. Стань она свидетельницей царившего в гостиной Матани беспорядка, сердце ее наверняка наполнилось бы раскаянием. Нобутака хотел, чтобы Тоёно поехала с ними, потому что ей все равно предстояло нанести внучке визит на следующий день. Однако та отказалась, и впервые в жизни он обиделся на мать, которая всегда все делала по-своему. Что ж, было уже поздно рвать на себе волосы – в этот самый момент Кэйсаку и Хана обменивались брачными чарками сакэ во внутренних покоях дома.
