Джон Гришем - Покрашенный дом
Мама тоже говорила об этом, по крайней мере отцу. Я не раз слышал, как они это обсуждали, когда урожай уже был убран, а мексиканцы уехали. Она просила отца поговорить с другими фермерами, чтобы они все вместе добились от того человека, который отвечал за наем рабсилы (а тот, в свою очередь, добился от своих напарников, которые набирали этих мексиканцев и направляли их к нам), чтобы к ним относились получше. Она считана, что это наш долг как фермеров — защищать наемных рабочих; отец отчасти разделял это ее убеждение, хотя и не проявил особого энтузиазма по поводу своей роли заводилы в этом деле. Паппи было все равно. Мексиканцам, правда, тоже: они просто хотели получить работу.
Мексиканцы наконец приехали, вскоре после четырех. Ходили слухи, что они приедут на автобусе, и я очень надеялся, что так и будет. Мне вовсе не хотелось потом слушать, как родители всю зиму обсуждают этот вопрос. И конечно, мне не нравилось, что с мексиканцами так скверно обращались.
Но они опять приехали в прицепе, старом, раздолбанном, с досками вместо бортов и без тента, чтобы прикрыть сидевших в нем. Действительно, со скотиной и то лучше обращаются...
Они осторожно выпрыгивали из прицепа на землю и выходили на улицу, по трое, по четверо, как бы волна за волной. Прошли чуть вперед и остановились напротив правления нашего кооператива, сбившись в небольшие группы, словно в некотором недоумении. Они потягивались и разминались и вообще смотрелись так, как будто попали на другую планету. Я насчитал шестьдесят два человека. К моему огромному разочарованию, Хуана среди них не было.
Все они были невысокие, на несколько дюймов ниже Паппи, очень тощие, у них были черные волосы и темная кожа. У каждого была небольшая сумка с одеждой и продуктами.
Перл Уотсон вышла из своей лавки на улицу и встала на тротуаре, уперев руки в боки и разглядывая прибывших. Для нее это были возможные покупатели, и ей совсем не нравилось, что с ними так скверно обращаются. Было ясно, что в воскресенье перед службой в церкви наши дамы опять устроят по этому поводу скандал. И еще было понятно, что мама будет расспрашивать меня о них, когда мы вернемся домой с новыми рабочими.
Человек, отвечавший за наемных рабочих, и водитель грузовика, привезшего мексиканцев, вдруг разразились потоками брани. Кто-то из техасских вербовщиков действительно обещал, что мексиканцев теперь будут доставлять на автобусах. А это была уже вторая партия, и она снова прибыла в грязном грузовом прицепе. Паппи никогда не увиливал от драки и теперь, я уверен, был готов вмешаться в завязавшуюся склоку и как следует наподдавать водителю грузовика. Но он злился и на ответственного за рабсилу и, как мне кажется, не видел смысла в том, чтобы вздуть их обоих. Мы уселись на задний борт нашего грузовичка и стали ждать, пока осядет поднятая пыль.
Когда брань и крики утихли, началась возня с бумагами. Мексиканцы сбились на тротуаре в одну кучу напротив кооператива. Иногда они бросали взгляды в нашу сторону и в сторону других фермеров, собиравшихся на Мэйн-стрит. Все уже знали — прибыла новая партия рабочих.
Паппи забрал первых десятерых. Главным у них был Мигель. По виду он был старше всех в группе, и, как я заметил еще при первом наблюдении, у него одного была матерчатая сумка. Остальные тащили свои пожитки в бумажных мешках.
Мигель сносно говорил по-английски, но не так хорошо, как Хуан. Мы с ним немного потрепались, пока Паппи заканчивал оформление всех нужных бумаг. Мигель познакомил меня с остальными. Там были и Рико, и Роберто, и Хосе, и Луис, и Пабло, и еще несколько, имен которых я не разобрал. По опыту прошлого года я знал, что потребуется с неделю, чтобы научиться их различать.
Хотя они явно были очень утомлены, каждый старался улыбаться — исключая одного, который сделал мне рожу, когда я на него посмотрел. У него была шляпа вроде техасской. Мигель ткнул в него пальцем и сказал: «Он считает себя ковбоем. Мы так его и зовем». Ковбой был очень молод и очень высок для мексиканца. Глаза у него были узкие и злые. Тонкие усики еще больше подчеркивали свирепое выражение его лица. Он меня так напугал, что я уже было подумал, а не сказать ли об этом Паппи. Уж очень мне не хотелось, чтобы такой человек несколько предстоящих недель жил у нас на ферме. Но вместо этого я лишь отступил назад.
Наша группа мексиканцев последовала за Паппи по направлению к лавке Попа и Перл. Я пошел за ними, держась подальше от Ковбоя. Войдя в лавку, я занял свою обычную позицию возле кассы, где уже сидела Перл, ожидая, с кем бы пошептаться.
— С ними обращаются как со скотиной, — сказала она.
— И лай говорит, что они все равно просто счастливы, что сюда попали, — также шепотом ответил я.
Дедушка ждал возле выхода, скрестив руки на груди и наблюдая, как мексиканцы набирают то немногое, что могли купить. Мигель трещал как сорока, давая им нужные указания.
Перл вовсе не собиралась нападать на Илая Чандлера, но метнула в его сторону неприятный взгляд. Он, правда, этого не заметил — он был раздражен и обеспокоен, потому что урожай до сих пор не убран.
— Это просто ужасно! — сказала Перл. Видно было, что Перл ждет не дождется, когда мы наконец уберемся, чтобы тут же броситься к своим подругам по церкви и снова обсудить эту проблему. Перл принадлежала к методистской церкви.
По мере того как мексиканцы, держа в руках свои покупки, подходили к кассе, Мигель сообщал Перл имя каждого, а та, в свою очередь, открывала им кредитные счета. Потом пробивала на кассовом аппарате общую сумму покупок, заносила ее в книгу против имени каждого рабочего и показывала запись Мигелю и покупателю. Текущий кредит, просто и удобно, совершенно по-американски.
Они закупили муку и еще шортенинг, жир, что добавляют в тесто для рассыпчатости, — все, что нужно для приготовления лепешек, а также много бобов — и консервированных, в жестянках, и сушеных, в пакетах, и еще рис. Ничего лишнего — ни сахару, ни конфет, ни овощей. Ели они совсем немного, потому что продукты стоят денег. А они стремились экономить каждый цент, чтобы привезти домой побольше.
Конечно, эти бедолаги никакого понятия не имели, куда их повезут. Невдомек им было и то, что моя мама — завзятая огородница и гораздо больше времени уделяет уходу за своими овощами на грядках, чем хлопку. Так что им здорово повезло, потому что мама считала, что ни одна живая душа из всех, проживающих поблизости от нашей фермы, не должна оставаться голодной.
Ковбой был последним в очереди к кассе, и когда Перл улыбнулась ему, мне показалось, что он сейчас в нее плюнет. Мигель стоял рядом. Он провел три последних дня в грузовом прицепе вместе с этим малым, так что, наверное, уже все о нем знал.
Я попрощался с Перл — уже во второй раз за нынешний день, что было довольно странно, поскольку обычно я виделся с ней раз в неделю.
Паппи повел мексиканцев к нашему грузовику. Они забрались в кузов и тесно уселись там, плечо к плечу, подобрав ноги и переплетя руки. Они все молчали и тупо смотрели вперед, не представляя, где закончится их путешествие.
Старый грузовик осел под такой нагрузкой, но в конце концов как-то набрал свои тридцать семь миль в час, и Паппи даже чуть улыбнулся. День уже клонился к вечеру, было жарко и сухо — отличная погода для сбора хлопка. Итак, теперь у нас были семейство Спруил и мексиканцы — достаточно рабочих рук, чтобы собрать наш урожай. Я полез в карман и вытащил оттуда вторую половинку сладкого рулета.
Костер и палатку мы заметили задолго до того, как добрались до дому. К нашей ферме ведет проселочная дорога, большую часть года очень пыльная, так что Паппи едва тащился, чтобы мексиканцы не задохнулись от пыли.
— Это еще что? — спросил я.
— Вроде палатка какая-то, — ответил Паппи.
Она была разбита невдалеке от дороги, в дальнем углу нашего переднего двора, под дубом, которому стукнуло лет сто, возле того места, где при игре в бейсбол у нас размещалась пластина «дома». Мы еще больше замедлили ход, когда доехали до нашего почтового ящика. Спруилы захватили половину нашего переднего двора. Их палатка была из грязно-белого брезента, с остроконечной крышей; она была натянута с помощью разнокалиберных, грубо обструганных шестов и металлических колышков. С двух сторон она была открыта, так что можно было разглядеть коробки и одеяла, валявшиеся внутри, прямо на земле. И еще я увидел Тэлли: она спала в углу.
Их грузовик стоял рядом, а над кузовом уже был натянут брезент. Он был привязан к кольям, вбитым в землю, упаковочными веревками, так что грузовик не мог сдвинуться с места, надо было сначала отвязывать веревки. Их старый прицеп был уже наполовину разгружен, а вынутые из него ящики и джутовые мешки валялись на траве, словно разбросанные сильным ветром.
Миссис Спруил развела костер — это и был источник дыма. По каким-то причинам она выбрала это почти голое место в самом конце двора. Это было то самое место, где Паппи и отец почти каждый день после обеда усаживались на корточки, изображая кэтчеров, и ловили брошенный мной бейсбольный мяч — мои «прямые» и «навесные». Мне захотелось заплакать. Никогда я им этого не прощу, этим Спруилам!
