Лев Куклин - Иван-чай
Маша:
На Кавказе есть гора,Под горой – долина.Что ты смотришь на меня,Я ведь не картина.
Катя:
На столе стоитДа каша манная.У парней любовьДа сплошь обманная!
И опять продолжала свою запевку Маша:
На Кавказе есть гора,Под горою – вишня.Что ты смотришь на меня,Раз я замуж вышла?
И снова Кате было чем ответить:
На столе стоитДа каша гречная.У меня любовь,Любовь навечная…
В этом своеобразном соревновании можно было усмотреть и местные намеки, и своеобразный драматизм, и профессиональный колорит исполнительниц: Катя-то ведь была поварихой…
Следующий день в партии пришлось поневоле объявить днем нерабочим, отгульным… По вполне понятным причинам, конечно.
А на следующее за этим утро Сароян, как всегда явился к себе на буровую в замасленной соляркой брезентухе и замурзанной до черноты неизменной своей кепке. Он терпеливо и снисходительно сносил неизбежные, ехидноватые мужские поздравления и подмигивания… А за шнурок его заслуженной кепочки, над козырьком, словно дерзкий султанчик, была засунута нежно-лиловая веточка иван-чая…
Ранней осенью, когда в березах появятся первые золотые накрапы, а в осинах – красные киноварные пятна, полезет из стручков кипрея белый шелковистый пух, – словно весеннее буйство тополиного цветения повторится в седеющем иван-чае…
Странный, все-таки, это цветок – цветок, который седеет, как человек.
И еще – сильный это цветок, сильный своей опорой в земле, корнями своими. Цепляется он всей корневой системой за скудные песчаные да подзолистые почвы и помогает ему выстоять и расцвести снова его неистребимое жизнелюбие…
На этом, пожалуй, и можно бы закончить историю простой любви бурмастера и поварихи.
Через несколько дней Василий Анциферов, он же «Ляпа», навсегда исчез из нашей партии и вообще из наших краев. Казалось бы – при его самолюбивом характере он должен был хотя бы поджечь дом своего удачливого соперника. Нет, ничего подобного не случилось. Напротив, Васька по каким-то непонятным никому законам своеобычного благородства исчез незаметно, испарился, никого не предупредив, не оставив никакого следа и даже не получив причитающегося ему аванса. Он не прихватил с собой ни одного чужого рубля, и еще долгое время о нем вспоминали с чувством легкой и необидной веселости.
А через год у Кати родился ребенок, – черненький, как она и хотела, похожий на Сарояна, словно их лица спечатывали с одного негатива, и она уехала к себе на Вологодчину. За ней, как иголка за ниткой, потянулся и верный Сароян…
© 2009, Институт соитологии
