Ричи Достян - Два человека
— Никак не влезает «лизм», придется все буквы ýже делать, — озабоченно сказала Ленка.
— А что это за слово новое такое?
— Никакое не новое. Ты что, «капитализма» не знаешь?
Уместив наконец все слова, Ленка вымыла кошачье блюдце, налила в него красных чернил и принялась писать широкой плоской кисточкой. У Вальки даже дух захватывало — так красиво, легко и быстро получались буквы. Он сидел на полу по другую сторону лозунга и вместе с Ленкой подвигался от плиты к двери.
Надя стирала в сторонке, чтобы не набрызгать. Клава писала свои конспекты. Сима уткнулась в угол дивана с книжкой. Вера в другой угол — тоже с книжкой. Тетя Лиза подсела к столу, напротив Клавы, и разложила свое вязанье.
— Девьки, почитали бы чего в голос, а то я плоха глазами стала, только и могу, что наобум вязать.
— А чего тебе хочется? — спросила Сима.
— А все того же, про то, как люди на земле живут…
Валька сидит, слушает, со всеми задумывается, со всеми громко смеется, как будто все ему понятно, а если не до конца понятно — какая разница: ему тоже весело и хорошо в этом доме.
Была еще одна причина, по которой повадился к Кирюшкиным Валька. Какой бы он умный и взрослый ни был, а ему все равно хотелось, чтобы хоть иногда погладили его по голове или что-нибудь у него спросили, ну вроде: «Как живешь?» или: «Отчего такой невеселый?» Все это так хорошо получалось у тети Лизы, что Валька думал не раз: почему не она его бабушка?
* * *Варвара Ивановна делала вид, что не вмешивается в дела внука, а сама ревниво и зорко следила за ним, всегда знала, куда он пошел.
Она заметила, что Валька часами пропадает где-то, и выследила его.
Он играл во дворе и вдруг вскочил, к чему-то прислушиваясь, потом сорвался с места и побежал напрямки через двор, через соседние огороды к дому «шалавой вдовы», о которой Пелагея говорила гадости. Бабка припустилась за внуком..
Валька перескочил высокий порог и кинулся к детской кроватке, стоявшей в дальнем углу полупустой, давно не метенной комнаты. Поверх кроватки накинута была простыня, прикрепленная со всех сторон бельевыми прищепками. Отчаянно плакавший ребенок тыкался головкой в натянутую простыню. В другом углу, на грязном столе, сидела девчонка лет шести и тоже ревела.
Срывая прищепки, Валька ругался:
— Дура березовая!
Бабка отпрянула от двери и фыркнула — это она так честит Пелагею.
Валька вынул двухлетнего мальчишку из кроватки и, весь красный от натуги, потащил его к столу, усадил, обтер ему ладонями мокрое лицо и строгим голосом скомандовал девчонке:
— Держи брата, а то на пол брякнется!
После этого он подошел к кроватке и, сунув руки глубоко в «карманы», долго смотрел, укоризненно покачивая головой.
— Шляться с утра до ночи время есть, а чтоб за дитем присмотреть, так нету!
Старуха снова хмыкнула в платок, узнав на этот раз Пелагеины слова.
Валька громко вздохнул и полез в кроватку. Он долго топтался в ней, пока смог перевернуть на другую сторону мокрый матрасик. Застлал его простыней, из которой мать делала мальчонке клетку, чтобы тот не выпал.
После этого, степенно шагая по комнате, Валька вернулся к столу, влез на него и, втиснувшись между ребятами, улыбнулся сначала одному, потом другому. Потом сунул руку за пазуху и выудил оттуда кусок колотого сахара. Откусил и дал сперва девчонке, но не в руку, а прямо в рот:
― Убери грязные лапы!.. А теперь закрой рот и соси.
Малышу тоже сам положил в рот «конфетку», потом наклонил его вперед, и, пока тот сосал, Валька, придерживал его в такой позе, чтобы мальчонка не поперхнулся.
Назад бабка, шла медленно и вытирала глаза. Она пошла к Ксюше и объявила, что внук в ней сердце кверху донышком перевернул и что пусть у нее руки отсохнут, если она его когда пальцем тронет или возьмется ругать за то, что он кудысь таскает еду!
На этой же неделе, никому ничего не говоря, Варвара Ивановна купила козу. Оттого, что выбирала долго, дотошно торгуясь, коза попалась никудышная. Но Вальке она сразу понравилась, потому что бабушка сказала:
— Твоя будя!
Коза была старая, с плешивой шеей, грязно-белого цвета; все это не имело никакого значения. Плохо другое. Козу купили с именем. Ее звали Катькой. Переименовывать нельзя — Валька понимал это: она уже давно привыкла. И очень жаль! А как хорошо бы звать Джулькой. А попался бы козел, Валька непременно назвал бы его Джульбарсом.
С этого дня Валька стал очень занятой. Рассуждал теперь только за вечерним чаем. По утрам ел наспех: торопился в лес.
Сейчас же после завтрака он брал небольшую корзину для грибов, клал в нее кусок хлеба и соль. Корзину надевал на левую руку, а руку потом совал в «карман»; корзинка болталась на локте. Затем он выводил из сарая козу на длинной веревке. Конец веревки наматывал на правую руку и вместе с веревкой тоже засовывал в «карман». Так они отправлялись в лес. Впереди Валька, позади — на большом расстоянии — Катька.
Характер у нее оказался паршивый: она все время останавливалась и смотрела никуда своими кошачьими глазами. Она могла целый час так простоять.
Валька оборачивался к Катьке и спрашивал:
— О чем ты думаешь опять, а?
Катька молчала и не двигалась с места. Тогда Валька сердитой походкой подходил к ней, наматывал всю веревку на рога, как на катушку, и, обняв козу одной рукой за шею, говорил ей по-дружески:
— А ну пошли!
Катька сразу трогалась с места. Валька смотрел ей на передние копыта и старался шагать в ногу.
До заката пас Валька свою козу. Бабка о нем не беспокоилась, знала — не заблудится, хотя он и рассказывал, что уходит далеко на какую-то поляну с поваленной березой.
Как ни старался Валька, коза паслась плохо и молока от нее было — один смех, по выражению Пелагеи, которая, конечно, была против козы и, когда Катьку покупали, сказала: «Терпеть не могу ни этих кошек, ни собак — никакой скотины не люблю; себя и то не люблю».
Вечерами Валька подолгу выспрашивал у Ксюши, как поправить Катьке аппетит. Ксюша на козьи темы разговаривала охотно, потому что сама мучилась со своей Наяночкой — красивой, капризной, тонкоголосой козочкой, чье блеяние, очень мелкое и частое, напоминало горошки, которые из нее сыпались без конца. Наяночка блеяла так: «Мэ-э-э-э-э». Катька скорее мычала громко и низко: «Бэ-у!»
Наяночка вообще была особенная: ходить любила только по тропкам, паслась не везде и траву щипала так нежно, как будто боялась запачкать свою хорошенькую мордочку.
По-Ксюшиному это называлось: «модничает». Очень ласково обращалась Ксюша со своей козой! Но неизменно при этом говорила: «Корову надо покупать, коза никак себя не оправдывает». Валька соглашался с Ксюшей, но сам корову иметь не хотел: за шею ее не обнимешь!
К концу лета Катька вдруг, ни с того ни с сего стала давать больше молока.
Бабка взглянула на внука с подозрением, спросила:
— Ты чем это ее потчуешь? Не хлебом ли?
— Дубовым листом, — ответил Валька.
— А кто научил?
— Никто, — соврал Валька, — сам догадался.
Бабка сделала вид, что поверила, а через некоторое время опять привязалась:
— Чего это ты дотемна в лесу делаешь?!
— Катьку пасу, — опять соврал Валька.
Ему не хотелось говорить Варваре Ивановне, что у него появился свой знакомый, потому что он был дачник, а если Пелагея узнает, сразу начнет издеваться. Она всегда про дачников всякие гадости говорит.
Знакомство произошло в лесу. Валька держал траву в подоле рубахи и, наклонившись к Катькиному уху, беседовал с козой:
— Ну, объясни мне, Катя, почему ты хотя бы не попробуешь? Может, это как раз очень вкусная трава. Попробуй, пожалуйста, я прошу тебя — слышишь?
Катька только дергала ухом, наконец отвела морду и стала смотреть на свой бок. В это время к ним и подошел этот человек.
Валька сразу заметил огромный рост, очки с квадратными стеклами без оправы и странную бороду, через которую просвечивал галстук.
Вальке было очень неприятно, что посторонний человек увидал Катькины капризы. Что он подумает о ней? Поэтому Валька почесал затылок и небрежным голосом произнес:
— Коза никак себя не оправдывает, корову надо покупать.
Сказав это, он высыпал траву Катьке на копыта.
— Серьезно? — спросил человек и сильно нагнулся, чтобы лучше слышать, что Валька дальше скажет. Но Валька ничего не сказал. Он мог только вздохнуть.
Так они познакомились и сразу стали друзьями.
Семен Сергеевич приходил на поляну каждый день. Это он посоветовал кормить козу дубовым листом. Семен Сергеевич был учителем истории и, конечно, знал все на свете.
Катька так жрала листья, что Валька не успевал лазать за ними на дерево. Ну, а если дать ей еще и желудей, то с ней делалось что-то странное. Она, наверно, начинала воображать, что очень красива, — кривлялась, бежала боком, подрыгивала задними ногами, хотела забодать дерево. Семен Сергеевич сказал, что от желудей животные хмелеют.
