Анна Каван - Механизмы в голове
В таком оторванном от реальности состоянии я живу уже некоторое время. Возможно, не очень давно — не больше месяца или около того: в этом ужасном положении утрачиваешь чувство времени, впрочем, как и все остальные чувства. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я еще могла сосредоточиться на работе, но я по-прежнему вынуждена изо дня в день просиживать за письменным столом столько же часов, сколько и раньше.
Чем я занимаюсь в эти бесконечные часы, которые когда-то пролетали столь быстро? Окна моего кабинета выходят в сад — небольшой зеленый участок с тремя деревьями: орехом, вишней и, вероятно, какой-то чахлой разновидностью сливы, точного названия которой я не знаю, хотя кто-то сказал, что это сибирская порода. Когда жизнь восстает против нас, мы склонны искать робкое утешение в простых вещах, и я без стыда признаюсь, что в последнее время мое основное занятие и чуть ли не единственное удовольствие связано с птицами, часто прилетающими зимой на эту маленькую огороженную площадку. С недавних пор я изредка бросаю в траву горсть зерен или кусочки хлеба и другие объедки, оставшиеся от блюд, которые больше не возбуждают у меня аппетита. Весь январь стояла страшная стужа (не могу избавиться от ощущения некой связи между этим лютым холодом и моими страданиями), и в саду почти все время лежал снег — в прошлые зимы я такого не припомню. Из-за столь суровой погоды в саду собиралось необычайно много пташек — большие синицы, малые синицы, длиннохвостые синицы, лазоревки, гаички, зеленушки, зяблики, ну и, конечно, малиновки, скворцы, дрозды и бесчисленные воробьи.
Человек способен выдерживать депрессию лишь до определенного момента, а по достижении этой критической массы необходимо найти какой-нибудь источник удовольствия в собственном окружении — пусть даже самый скромный или низменный (если, конечно, человек вообще намеревается жить дальше). В моем случае эти крошечные птички с их приглушенной расцветкой отвлекли внимание ровно настолько, чтобы я не впала в полное отчаяние. Каждый день я все больше времени провожу у окна, наблюдая за их полетами, ссорами, шустрыми взмахами крыльев, маленькими войнами и альянсами. Любопытно, что я чувствую себя в безопасности, лишь когда стою возле окна. Пока смотрю на птиц, мне кажется, что я защищена от житейских бурь. Само безразличие этих диких зверушек к людям служит для меня некой гарантией. В мире, где все остальное представляет опасность, проявляет враждебность и способно причинить боль, только они не способны мне навредить, поскольку, видимо, даже не ведают о моем существовании. Нежданно-негаданно птицы стали моим утешением и отрадой.
Пару дней назад я стояла, как обычно, у окна, упираясь руками в подоконник. Было позднее утро, и следовало приступить к работе, но меня охватило такое безысходное уныние, что я не могла даже изобразить сосредоточенность. Наверное, вы удивитесь, что я не помню, какой был день недели, но в свое оправдание могу лишь сказать, что все дни стали для меня одинаковыми, и я не в силах отличить один от другого. Помню, стоял густой туман, ветви деревьев казались неподвижными или изредка покачивались под легким весом какой-нибудь пташки, а спрессованный снег, так долго пролежавший в саду, хоть и не стал по-настоящему грязным, однако приобрел тусклый, безжизненный вид, очень утомлявший зрение.
В комнату вошла моя служанка и то ли принесла тривиальную новость, то ли задала вопрос, на который я ответила, не оборачиваясь. Она хороший человек, честно прислуживает мне уже много лет, но последние пару недель мне все труднее смотреть ей в лицо из-за болезненной впечатлительности. Знает ли она о нависшем надо мною фатуме? Порой мне кажется, что не знает, но, хоть она и ненаблюдательна, нельзя не заметить произошедшую во мне перемену. Иногда мне мерещится, что служанка из кожи вон лезет, лишь бы раздобыть для меня лакомый кусочек, с особой заботой готовит еду, словно пытаясь возбудить мой аппетит, и, сдается, я улавливаю на ее пожилом лице чуть ли не жалостливое выражение. В тот раз, о котором идет речь, я избегала ее взгляда и продолжала смотреть в сад, чувствуя себя настолько скверно, что даже не могла сохранять перед нею хотя бы видимость усердия. И вдруг мой взор, бесцельно блуждавший по мерклой, бесцветной картине за окном, резко и недоверчиво остановился, изумленный, завороженный столь ярким и неожиданным зрелищем, словно блеклую атмосферу внезапно пронзили два крошечных пылающих метеора. Я не в силах передать, какими яркими были две птички, опустившиеся на голые ветви сливы в грустном, мглистом сумраке зимнего дня. Не только их пестрые перышки, но и движения, воздушные взмахи крыльев — легкие, точно пируэты чрезвычайно изящных танцоров, — создавали впечатление неземной бодрости, радостного оживления, видимо, свойственного гостьям из мира блаженных.
Я удивленно смотрела, отчасти считая себя жертвой галлюцинации и опасаясь, что в следующий миг птицы бесследно исчезнут, а сад останется таким же темным, как прежде. Но они не улетали, хоть и не приближались к еде, которую я бросила из окна, и не смешивались с другими (казавшимися теперь, по контрасту, серыми и неодухотворенными), но сидели на хаотично торчавших редких ветвях сливы, то расправляя крылья, словно в озорном танце с веером, то напуская на себя пародийную важность, будто кадеты пажеского корпуса.
Очарованная видением, я хотела выразить свой восторг вслух, как вдруг что-то заставило меня оглянуться на служанку, по-прежнему стоявшую за спиной. Но, хотя она тоже смотрела в окно, лицо этой доброй женщины было довольно равнодушным, и для меня стало ясно, что она не видела двух ярких птичек, вызвавших у меня столько эмоций.
Какой вывод я должна была из этого сделать? Разве кто-нибудь мог не заметить эти два цветовых пятна, горевших ярче бриллиантов на сером январском фоне? Оставалось предположить, что птицы видны только мне. С тех пор я придерживаюсь этого заключения, ведь мои бесплотные гостьи больше не покидают меня. Правда, несколько раз в день они исчезают, но потом всегда возвращаются через пару часов, так что, поднимая глаза от бумаги, я внезапно вдохновляюсь при виде их неуместной яркости посреди безотрадного пейзажа. Хороший ли это знак? Я почти готова поверить в это — поверить в предзнаменование, означающее, что мои беды скоро кончатся и дело наконец-то примет более удачный оборот.
Или, возможно, я просто излишне суеверна — точь-в-точь как невезучий игрок, который видит перст судьбы в падении фишки и символический смысл даже в узоре на обоях?
КАК ВЫСКАЗАТЬ ПРЕТЕНЗИЮ
перев. В. Нугатова
Вчера я ходила к своему официальному консультанту. Последние три месяца я довольно часто его навещаю, хотя эти встречи доставляют неудобства и влекут за собой большие расходы. Когда твои дела в столь отчаянном состоянии, ты просто обязана воспользоваться любой доступной помощью, а этот человек по фамилии Д. — моя последняя надежда. Он был единственным оставшимся у меня советчиком и помощником, единственным лицом, с которым я могла обсуждать свои дела и, по сути, единственным человеком, с кем я могла открыто говорить о том невыносимом положении, в котором оказалась. С любым другим бы пришлось быть сдержанной и подозрительной, памятуя об изречении: «Молчание — друг, который никогда не предаст». Ведь откуда мне знать, не враг ли мой собеседник и не связан ли он с клеветниками или с теми, кто в конечном счете и решит мою судьбу?
Даже с Д. я всегда была настороже и с самого начала замечала порой некие предостережения о том, что ему нельзя полностью доверять, но в других случаях он, напротив, внушал доверие: да и что бы со мной сталось, лишись я даже этой, пусть неудовлетворительной, поддержки? Нет, я никогда не смогла бы шагнуть в будущее в полном одиночестве и потому, ради своего же блага, не смею сомневаться в Д.
В первый раз я пришла с доверием. Д. был известен мне как человек еще молодой, но уже приближавшийся к зениту карьеры. Я считала, что мне повезло с ним, хоть нас и разделяло большое расстояние: в те дни я еще не догадывалась, что придется посещать его столь часто. Поначалу меня приятно поразил его внушительный особняк и комната, в которой Д. меня принимал: бордовые бархатные шторы, удобные кресла, дорогие на вид гобелены.
В самом же человеке я не была так уверена. Я всегда считала, что люди со сходными физическими чертами относятся к одинаковым психотипам, а он принадлежал как раз к той группе, которая никогда не вызывала у меня симпатии. Вместе с тем не приходилось сомневаться в его способностях: он отлично подходил для того, чтобы заняться моим делом, и поскольку я должна была встречаться с ним лишь от случая к случаю (к тому же как клиентка, а не как светская собеседница), то обстоятельство, что мы испытывали взаимную неприязнь, казалось, не имело большого значения. Главное, чтобы Д. уделял достаточно времени моим делам и основательно изучил мои интересы, а к этому он представлялся сперва вполне готовым.
