Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов
Программа началась с Артура Пика, оказавшегося по совместительству заместителем управляющего магазином Эй-энд-Пи
[1]. Демонстрируя свою каратистскую квалификацию, облаченный в белое Артур расшиб три полудюймовые сосновые доски одним ударом босой левой пятки. Затем Артур рассказал, как однажды ночью он обезоружил забредшего в магазин бандита приемом «рип-чун» и продемонстрировал этот прием на ассистенте ведущего. «Видали? - завопил ассистент, обращаясь к зрителям.- Здорово, правда?» Артур сложил руки за спиной и скромно потупился. «Ну а теперь,- объявил ассистент,- сыграем в "Кто я такой?". Разрешите представить вам ведущего! Билл Леммон!» «Нет, - решил Питерсон,- он не похож на президента».- «Так вот, Артур,- начал Билл Леммон,- за двадцать долларов - вы любите свою мать?» - «Да,- сказал Артур Пик.- Да, конечно». Оглушительно зазвенел звонок, табло зажглось, аудитория взревела. «Он врет,- завопил ассистент,- Врет, врет и врет!» - «Артур,- сказал Билл Леммон, глядя на шкалы прибора,- полиграф показывает, что правдивость вашего ответа несколько… сомнительна. Вы не хотели бы попробовать еще раз? Сделать, так сказать, второй заход».- «Вы с ума сошли,- возмутился Артур Пик,- Конечно же, я ее люблю». Он судорожно обшаривал карманы в поисках носового платка. «Скажите, Артур, ваша мать смотрит сейчас эту программу?» - «Да, Билл, смотрит»,- «Сколько времени ушло у вас на изучение карате?» - «Два года». «А кто платил за ваши занятия?» На этот раз Артур Пик чуть замялся. «Моя мать, Билл».- «Такие уроки стоят довольно дорого, не правда ли, Артур?» - «Да, Билл».- «А сколько конкретно?» - «Двенадцать долларов в час». - «Ваша мать зарабатывает не слишком много, не правда ли, Артур?» - «Да, Билл, совсем не много»,- «А кем она работает?» - «Она шьет одежду, Билл. Надомницей»,- «И как давно занимается она этой работой?» - «Всю свою жизнь, насколько я помню. С того времени, как умер отец»,- «Так значит, у нее совсем небольшие заработки»,- «Да. Но она хотела платить за мои занятия. Она настаивала на этом».- «Она хотела, чтобы ее сын мог ломать пяткой доски?» - торжествующе вопросил Билл Леммон. Печень Питерсона подпрыгнула, на табло высветилась огромная, яркая надпись: НЕ ПРАВДА. Гражданский пилот Уоллес Э. Райе был вынужден признаться, что его застукали во время полета из Омахи в Майами со стюардессой на коленях, что на голове стюардессы была его капитанская фуражка, что бортмеханик сфотографировал эту сцену «Полароидом», после чего провинившийся пилот был с треском уволен, не дослужив одного года до пенсии. «Тут же не было никакой опасности,- объяснял Уоллес Э. Райе.- Вы же поймите, автопилот ведет машину гораздо лучше, чем я». Данее он признался, что еще с курсантских лет испытывает неодолимое влечение к стюардессам, в значительной степени связанное с тем, как их форменные кители облегают верхнюю часть бедер, его собственный китель с тремя золотыми шевронами на рукавах быстро темнел от пота, пока не стал из синего черным.
«Я ошибался,-думал Питерсон,- мир на самом деле абсурден. Абсурдность карает меня за мое прошлое неверие. Теперь я в нее верую. Но, с другой стороны, абсурдность тоже абсурдна.» - Питерсон заговорил сам, не дожидаясь вопроса ведущего. «Вчера,- сказал он, глядя прямо в камеру,- я нашел в пишущей машинке, стоявшей в фирменном магазине «Оливетти» на Пятой авеню, рецепт Десятикомпонентного Супа, включавший камень из жабьей головы. Пока я размышлял, что бы это значило, очень милая пожилая леди прилепила к локтю моего выходного хаспелевского костюма маленький голубой стакер с надписью: ЭТОТ ИНДИВИДУУМ УЧАСТВУ-
ЕТ В КОММУНИСТИЧЕСКОМ ЗАГОВОРЕ, НАПРАВЛЕННОМ НА УСТАНОВЛЕНИЕ ВСЕМИРНОГО ГОСПОДСТВА НАДО ВСЕМ МИРОМ. Возвращаясь домой, я прошел мимо исполненной десятифутовыми буквами рекламы МЫ ВАС ОБУЕМ и слышал, как некий тип кошмарнейшим голосом выводил «Золотые сережки», ночью мне приснилась перестрелка в нашей старой квартире на Мит-стрит, мама запихивала меня в кладовку, чтобы спрятать от пуль». Ведущий отчаянно махал оператору, чтобы Питерсона убрали из эфира, но Питерсон все говорил и говорил. «В нашем мире,- говорил Питерсон,- при всей его очевидной абсурдности, везде плодятся и множатся возможности, так что всегда можно найти удобный случай начать все сначала. Я неважный художник, мой торговец даже не хочет включать мои работы в экспозицию, но ведь неважный - это тот, кто работает неважно, а молния все еще может сверкнуть. Не смиряйтесь,- призывал Питерсон,- Выключите свои телевизоры, продайте страховые полисы, предайтесь бездумному оптимизму. Навещайте по вечерам девушек. Играйте на гитаре. Ну откуда возьмется у вас разобщенность, если не было прежде общности? Подумайте, припомните, как это было». Какой-то человек размахивал перед Питерсоном картонкой с угрожающей надписью, но Питерсону было наплевать, все его внимание сосредоточилось на камере с маленьким красным огоньком. Красный огонек перескакивал с камеры на камеру, стараясь сбить Питерсона с толку, но не тут-то было, хитрый Питерсон успевал уследить за его перемещениями. «Моя мать,- говорил Питерсон,- была царственной девственницей, мой отец - золотой дождь. Мое детство прошло буколично и динамично, в разнообразнейших переживаниях, закаливших и сформировавших мой характер. В юношестве я отличался благородством суждений, бесчисленными дарованиями, изумительными и бесспорными , способностью к постижению…» Питерсон говорил и говорил, в каком-то смысле он врал, но в каком-то и нет.
Я И МИСС МАНДИБУЛА
13 сентября
Мисс Мандибула хотела бы заняться со мной любовью, но не решается, потому что официально я ребенок. Согласно моим документам, согласно классному журналу, лежащему на ее столе, согласно картотеке в кабинете директора мне одиннадцать лет. Здесь явное недоразумение, нужно бы его устранить, но у меня все как-то не получается. В действительности мне тридцать пять, я служил в армии, мой рост шесть футов с дюймом, у меня растут волосы на всех нужных местах, у меня густой баритон, и я без малейших раздумий сделаю с мисс Мандибулой все, что полагается, если она в конце концов преодолеет свои сомнения.
Тем временем мы изучаем простые дроби. Само собой, я могу ответить на любой из ее вопросов, во всяком случае - на большую их часть (кое-что успело выветриться из головы). Но я предпочитаю сидеть на слишком маленькой для меня парте, куда и втиснуться-то трудно, и наблюдать окружающую жизнь. В нашем классе тридцать два ученика, ежеутренне перед началом уроков мы присягаем на верность родине. В данный момент моя верность поделена между мисс Мандибулой и Сью Энн Браунли, которая сидит через проход от меня и отличается, подобно мисс Мандибуле, крайней любвеобильностью. Сегодня я предпочитаю скорее вторую. Хотя Сью Энн еще только одиннадцать или одиннадцать с половиной (свой точный возраст она скрывает), она ведет себя как вполне сформировавшаяся женщина, с завуалированной женской агрессивностью и типично женской непоследовательностью.
15 сентября
К счастью, наш учебник географии, содержащий карты всех основных массивов суши, достаточно велик, чтобы потихоньку вносить под его прикрытием записи в дневник, который я веду в самой обыкновенной школьной тетрадке с черной обложкой. Каждый день я с нетерпением жду урок географии, чтобы записать мысли о своем положении и своих соучениках, появившиеся у меня за утро. Я пробовал писать и на других уроках, но из этого ничего не вышло. То учительница разгуливает между колонками (на географии она редко удаляется от висящей рядом с доской карты), то Бобби Вандербилт, сидящий прямо за мной, долбит меня по почкам, желая узнать, что это я там делаю. Как выяснилось из бессвязного разговора на школьном дворе, Вандербилт торчит на спортивных машинах, такой себе старый и преданный читатель «Роуд знд трек». Теперь понятно, что это за рев и завывание доносятся сзади - он воспроизводит голосом «Звуки Сибринга»
[2], это пластинка такая.
19 сентября
Один только я иногда (только иногда) понимаю, что допущена некая ошибка, что я попал не туда, куда надо. Возможно, мисс Мандибула тоже это знает, на каком-то уровне, однако по причинам, не вполне для меня ясным, она безропотно участвует в игре. Когда меня записали в этот класс, я было хотел протестовать, ошибка казалась совершенно очевидной, ее не мог не заметить даже самый тупой директор, но затем у меня возникло убеждение, что тут и речи не может быть о случайности, что я снова пал жертвой предательства.
Теперь все это не имеет почти никакого значения. Роль школьника ничуть не менее интересна, чем моя предыдущая жизненная роль - тогда я служил в страховой компании «Грейт Нотерн» оценщиком убытков - должность, вынуждавшая меня проводить уйму времени среди обломков нашей цивилизации, постоянно созерцать смятые бамперы, сараи без крыш, выпотрошенные склады, сломанные руки и ноги. После десяти лет подобных развлечений начинаешь воспринимать весь мир как огромную свалку; смотришь на человека и видишь только его (потенциально) поврежденные члены; входя в дом, сразу же прослеживаешь пути распространения неминуемого пожара. Поэтому, когда меня поместили сюда, я не стал возникать, хотя и понимал, что произошло недоразумение. Я был хитер, я догадывался, что из этого, вроде бы, бедствия можно будет извлечь вполне реальную выгоду. Работая оценщиком, научаешься очень многому.
