Бернар Клавель - В чужом доме
— А по-моему, она ничего.
Морис махнул рукой, как бы говоря: «Ладно, поживешь — увидишь», и повел Жюльена в глубь двора. Там, под застекленным навесом, стояло какое-то громоздкое сооружение, покрытое лаком.
— Тут мы делаем мороженое и эскимо. А здесь вот — ледник.
Втолкнув Жюльена в маленькую кабину, Морис протиснулся следом за ним и притворил дверь. Потолок и стены кабины были выложены белыми плитами, половину помещения занимали решетчатые полки, загроможденные мисками и консервными банками. Морис взял миску с желтым кремом и протянул ее Жюльену.
— Попробуй-ка — это заварной крем.
Жюльен не решался.
— Не бойся, — сказал Морис, окуная в миску палец.
Жюльен последовал его примеру. Крем был холодный, но вкусный. Они пробовали еще крем, отдающий запахом кофе, и другой, в который был добавлен кирш[1].
— Смотри, если дверь закрыть совсем, то погаснет свет. Изнутри ее открыть невозможно, — объяснял Морис. — Дери глотку сколько влезет, никто тебя не услышит. Поэтому, если увидишь эту дверь приоткрытой, не вздумай ее закрывать, не проверив, нет ли кого внутри. Однажды Дени запер там хозяина. Ему пришлось проторчать в кабине минут сорок пять. Все думали, что он в кафе. Он мог так и окочуриться. Когда он вышел, то чуть не убил Дени. Мастер его еле удержал, а Дени тем временем смылся.
Он замолчал и посмотрел на Жюльена.
— Чувствуешь холод?
— Да, немного.
— А через некоторое время будет просто невыносимо.
Он открыл дверь, выглянул во двор, и прежде чем выйти, обернулся и сказал шепотом:
— Ты только не проболтайся, но я думаю, что Дени нарочно запер хозяина. Как раз за день до того Дени получил от него очередную взбучку.
Затем оба мальчика спустились в погреб. Морис сунул руку в одну из бочек и протянул Жюльену горсть зеленых маслин.
— Бери, ешь.
— После сладкого?
— Чепуха, не все ли равно. Ты к этому привыкнешь.
Они миновали квашню, разделочный стол, обсыпанный мукой, и большие цементные чаны, наполненные водой молочно-белого цвета.
— Здесь хранятся яйца, — бросил на ходу Морис. — А сейчас поглядим самое забавное.
Он подтащил Жюльена к отдушине.
— Посмотри! Жюльен поднял голову.
В оконце, затянутом паутиной с застрявшими конфетными бумажками, виднелся бледный четырехугольник неба.
— Это улица?
— Улица. И как раз возле витрины, где выставлены сладости. Сейчас там никого нет. А вот когда у витрины останавливаются женщины, отсюда есть чем полюбоваться. На рождество и пасху наш мастер устраивает целую выставку из шоколада. Бабы толпятся здесь целыми днями и глазеют. Тут уж, как вырвешь свободную минуту, мчишься сюда, пристроишься к окошку и подыхаешь со смеху!
— А хозяин ничего не говорит?
— Ха, он и сам не дурак подглядывать! Конечно, если вздумаешь прийти развлечься, не попадись ему на глаза, а то заработаешь пинок в зад. А он займет твое место и сам будет пялиться…
— Эй, вы! Что там, заснули внизу?
Мальчиков звал господин Петьо, свесившийся через железные перила лестницы.
— Нет, хозяин, — закричал Морис. — Я ему тут показываю погреб.
— Покажешь позже, а сейчас живо поднимайтесь, пора отправляться за мясом.
— Каждую пятницу по утрам нужно ездить за мясом для пирожков. Увидишь, мы здорово сейчас прокатимся. Поедешь на своем велосипеде, а я возьму хозяйский, чтобы показать, как им пользоваться.
— А зачем? Обычный велосипед, что в нем такого?
— Поймешь сам.
Они поднялись в спальню, чтобы надеть белые куртки. Морис сменил также брюки и шапочку.
— Ты переодеваешься? — спросил Жюльен.
— Обязательно. Всякий раз, как ты выходишь, должен переодеваться.
— А часто приходится выходить?
— Когда как. В некоторые дни раз двадцать.
— И нужно двадцать раз переодеваться?
— А как же! Ничего страшного. Когда наловчишься, раз-два — и готово. А штаны так: неделю служат для работы в городе, неделю для работы здесь. Чтобы реже отдавать в стирку. Пусть прачка отрабатывает свои деньги.
— Прачка?
— Да, старуха, которой мы отдаем белье. Я тебя к ней свожу. Она баба неплохая. Знает, ученики — народ не денежный, вот и делает нам скидку.
Они сбросили башмаки и надели парусиновые туфли на веревочной подошве.
— А грязная тут работа? Сильно пачкаетесь?
— Да, сильно. Особенно тот, кто чистит моечный бак.
— А кто это делает?
— Теперь придется это делать тебе. Но когда будет много поездок в город, тебя заменят.
Они вышли, и на лестнице Морис добавил:
— Во время работы мы надеваем фартуки. Ученики — синие, а мастер и помощник — белые. Хозяин, тот работает в куртке. Ему и переодеваться не надо, чтобы выйти в город.
Морис снял велосипед, подвешенный за переднее колесо под навесом возле ледника. Затем он шепнул Жюльену на ухо:
— По правде говоря, он так мало работает, что и запачкаться-то трудно.
У хозяйского велосипеда был высокий руль, толстые шины и большой багажник над передним колесом. На багажнике красовалась та же надпись, что и на двери магазина.
— Это настоящий акробатический снаряд, — пояснил Морис, устанавливая корзину на багажник. — Сейчас увидишь, что умеючи можно сделать с обыкновенным тормозом.
Он вскочил на велосипед и быстро помчался по улице. Она ожила. На ней появились автомобили, велосипедисты и прохожие. Морис скоро добрался до того места, где Безансонская улица, зажатая старыми домами, начинает круто спускаться к центру города. Тротуары были узкие, и прохожие шли по мостовой. Морис катил прямо на них и, не доезжая примерно метр, резко тормозил. Колесо переставало крутиться, и шины громко шуршали. Прохожие отскакивали в сторону, а Морис снова мчался дальше. Жюльен старался его догнать. Руки его судорожно сжимали руль, на лбу выступила испарина. Около площади Ансьен-Пост Морис замедлил ход. Держась одной рукой за руль, а другую сунув в карман, он сполз на раму и весь изогнулся, оборачиваясь назад. Казалось, он висит в воздухе рядом с велосипедом.
— Ну как, что скажешь? — спросил он.
Жюльен покачал головой. Они промчались вниз, проехали половину Большой улицы и лихо затормозили у мясной лавки.
— Запомни, то же самое тебе придется проделывать по двадцать раз на дню, — пояснил Морис. — Особенно в воскресенье утром, когда едешь с корзиной на голове, а народу в десять раз больше.
— С корзиной на голове?
— Конечно. Да еще с полной. Бывает, что везешь заказ на сорок персон. Вот где настоящий цирк!
Они вошли. Морис представил новичка хозяйке, объявив, что сам он теперь «получил повышение». Выйдя из лавки, он уложил мясо в корзину.
— Давай поменяемся, — сказал он.
Усевшись на велосипед Жюльена, Морис ожидал, подбоченившись и поставив ногу на тротуар. Ехать нужно было в гору по Большой улице, и Жюльен тронулся в путь, стоя на педалях. Но склон был слишком крут, и, чтобы одолеть подъем, он хотел повернуть педаль на пол-оборота назад. Однако сработал тормоз, и заднее колесо замерло. Жюльен потерял равновесие, но пытался все же сдвинуться с места, хотя велосипед уже валился набок. Выпустив руль, мальчик растянулся на мостовой.
Морис даже согнулся от хохота. Хозяйка вышла вместе с покупательницей из лавки.
— Не ушибся? — крикнула она.
Жюльен покачал головой. Поднял велосипед и посмотрел на Мориса.
— Тебе смешно?
— А что мне, плакать?
— Если бы в корзине был торт, — крикнула лавочница, — вам бы влетело как следует. Ну, а мясу ничего не сделается!
— Давай, двигай! — сказал Морис.
— Лучше уж я поеду на своем.
— Что ты дурака валяешь! Привыкай. Ведь тебе придется ездить по городу не на своем велосипеде.
— Я попробую в другой раз.
— Нет, нет. Начинай сейчас. Куй железо, пока горячо.
Видя, что Жюльен идет к нему, Морис одним броском рванулся вперед.
— Догоняй, я тебя больше не жду! — крикнул он. В дверях лавок показались торговцы. Они зубоскалили. Из одного окна кричал какой-то мужчина:
— Тебе бы еще пеленки пачкать, а не разъезжать в белой куртке!
Жюльен почувствовал, как глаза его наполняются слезами. Все вдруг стало расплываться. Дома расползались, как будто были сделаны из мокрой бумаги. Подъехал и стал гудеть небольшой грузовичок. Схватив обеими руками велосипед, Жюльен подтащил его к тротуару. От ярости давило грудь. Вокруг раздавались голоса. Но он уже не разбирал, что говорили столпившиеся около него люди. Он хотел только одного — быть сильным, очень сильным, чтобы всех их проучить.
Какую-то секунду он испытал жгучее желание бросить велосипед и убежать по улице, которая круто взбиралась к площади Флер. Но, преодолев это желание, он опустил голову и побежал, толкая рядом с собой велосипед. Плетеная корзина стучала по багажнику. Он сделал несколько рывков. В ушах у него раздавался грохот барабанов. Ему казалось, что он топчется на месте. Вдруг на его плечо опустилась чья-то рука. Это вернулся Морис. Он прошептал, не слезая с велосипеда:
