Жильбер Синуэ - Дни и ночи
— Твоя дорога действительно будет длинной.
— Да отпусти же меня!
— Не бойся. Я не сделаю тебе плохого. — Он наклонился к уху Вакарессы: — Ты принадлежишь к избранным. Ты обладаешь властью.
Было что-то ненормальное в силе, с которой индеец сжимал его локоть.
— Ты — шаман, шаман. Я сразу это увидел. Как только ты вошел…
Хозяин крикнул из-за стойки:
— Эй, там! В чем дело? Этот старый дурак пристает к вам?
Не обращая на него внимания, индеец снова зашептал:
— Ты шаман, только еще не знаешь этого. Лишь тебе предстоит пройти в дверь круга.
— Я это запомню. Может, теперь отпустишь меня?
Янпа снисходительно разжал свои тиски.
Рикардо гневно взглянул на него и поспешил к выходу. Переступая порог, он услышал за спиной скрипучий голос индейца:
— Что бы ты ни делал, помни: сон — разум одного. Действительность — безумие всех!
3
— Вы опасный делец, Вакаресса. Я благодарю небо за то, что не каждый день имею дело с плантаторами вашей закалки.
Рикардо во второй раз налил вина в стакан своего собеседника, прежде чем поправить его:
— Вы ошибаетесь, Джон. В сделке, которую только что заключили, мы оба выигрываем. Вы американец и должны знать, что американца, к тому же техасца, не проведешь.
Джон зашелся в хохоте, да так, что у него затряслось брюхо.
— Ах! Вы еще опаснее, чем я думал. Знаете почему? В вас есть шарм, Рикардо Вакаресса, разрушительный шарм. Мы в таких случаях говорим: «You're so magnetic!» 2
Рикардо стряхнул пепел с сигары.
— Принимаю комплимент. И все-таки замечу, что магнит притягивает только железо, и основательно. Вроде вас, мой дорогой Джон.
Американец приложил к глазам ладонь козырьком, защищаясь от красноватого света заходящего солнца.
— У вас прекрасное имение, Рикардо. Но клянусь, в Техасе ранчо так велики, что по размерам поспорят с любым здешним поместьем. Однако в ваших есть не только пространство. — Он прищелкнул пальцами. — Есть здесь, не знаю как сказать… нечто волшебное, магическое. — Он ткнул указательным пальцем в Рикардо: — Если когда-нибудь решите продать его, не забудьте, что я покупатель. Вы мне это обещали!
— Не сердитесь. Но это все равно что пообещать первого броненосца, который родится от телки. Никогда я не расстанусь с этой собственностью. Она принадлежала моему деду, потом — отцу. Это память о них.
— Понимаю. Однако позвольте напомнить, что ваша мать скончалась, вы не женаты, детей у вас нет. Пока еще нет. Наследовать это поместье некому. В таком случае…
— Здорово у вас получается! Вы, стало быть, считаете меня увядшим стариком на последнем издыхании? К вашему разочарованию, у меня будет не один ребенок, а целая куча. Опять же, не желая обидеть вас, напомню, что я лет на двадцать моложе вас.
— Знаю, знаю, дружочек. Скорее всего я уйду в мир иной раньше вас. И тем не менее я упрям: не забудьте о вашем обещании. — Не отводя взгляда от пейзажа, американец бросил: — Вы никогда не говорили, как вашему деду, Эмилио, кажется, удалось сколотить такое значительное состояние. По правде говоря, меня поражает не столько оно само, сколько быстрота, с которой оно создалось. Я лично начал все с пустыми карманами, и мне хорошо известно, что значит пробивать себе дорогу, особенно в Техасе. Как вы изволили заметить, мне скоро стукнет шестьдесят. Мне потребовалось сорок лет, чтобы обрести то, что я имею. А ваш дедушка…
— Объяснение очень простое: пот, упорство, честолюбие и не в малой степени везение. У везения деда было имя: Теллье, Шарль Теллье.
— Меценат?
Солнечный шар еще чуточку скользнул за горизонт, и равнина незаметно темнела. Скоро ночь накроет ее и из Техаса будут раздаваться лишь сдавленное мычание быков, ржание да редкий стук копыт.
— Все началось примерно в середине шестидесятых годов девятнадцатого века. Объявление в не помню какой итальянской газетенке гласило, что производится набор землекопов в Аргентину на строительство железной дороги за десять песо в день, еду и жилье. Немалые деньги для молодого бедняка из Абруцци, оставшегося без отца. По примеру тысяч молодых итальянцев он, не раздумывая, решил покинуть свою родину, где жил в нищете, и завоевать Эльдорадо. В то время Аргентина была достойна так называться. Это была новая страна, раз в десять больше Италии, и надежд, стало быть, там было столько же. Эмилио, которому едва исполнилось двадцать, сломя голову бросился строить новую жизнь. Очень быстро ему осточертело копать землю, и он стал пробовать себя в разных делах, но и это был далеко не сахар. Однажды, когда он работал на полях в окрестностях Буэнос-Айреса, точнее, в Асуле, ему в голову пришла идея построить водяную мельницу. Так в стране появилась первая водяная мукомолка. Вы, конечно, представляете себе ее производительность и выигрыш во времени. Очень быстро фермеры этого края повезли к нему мешки с зерном и… свои песо. Потом появилась вторая мукомолка, а за ней и третья. Через пять лет он выгодно продал их и решил заняться разведением крупного рогатого скота, проявив при этом дар предвидения. Он, вероятно, первый осознал, какое богатство может принести пампа. Американец приподнял шляпу.
— Браво! Если учесть, что в ту эпоху люди считали, что рыночная стоимость мяса равна нулю!
— Куда уж там! Лошади и быки, которых забросили первые поселенцы, разочарованные тем, что не нашли золота, легко дали потомство, и через пару сотен лет появились гигантские стада, на которые ни у кого не было никаких прав собственности. Кроме того, спрос был явно ниже предложения: быки в основном ценились за их жир и шкуру.
— Что ж, это уже два экспортных продукта… А мясо? Рикардо продолжил:
— Вы попали в самую точку. Правда, я забыл упомянуть об одной немаловажной детали. Мой дед был влюблен во Францию. Причины я не знаю, но слово «Франция» постоянно было у него на устах. Всю жизнь он прививал своим близким эту любовь, и вполне естественно, что он привлек к своим планам француза, построившего ему дом в парижском духе. Француза звали Жюль Дормаль, он был известным архитектором, коренным парижанином. Отель-то построил он.
— Чудесный отель. Но я все еще не вижу связи между его страстью и успехом.
— Я к этому подхожу. Дедушка никогда не упускал случая пообщаться с французскими эмигрантами, к какому бы слою общества они ни принадлежали. От одного из знакомых он и услышал о некоем Шарле Теллье, блестящем инженере родом из Амьена, родственнике барона Осомана.
Американец восхищенно присвистнул.
— Барон?
— Разумеется. Настоящий дворянин. Такие существовали, да и сейчас существуют во Франции и в старинных монархических кругах Старого Света. По совету Осомана Теллье занялся изучением и практическим использованием промышленно вырабатываемого холода с целью получения искусственного пищевого льда. Он изобрел различные приборы, создал, в частности, холодильную компрессорную установку, которая позволяла без всякого риска консервировать портящиеся продукты питания. Дед сразу сообразил, какую выгоду можно извлечь из подобного открытия. Неудивительно, что он сел на первый же пакетбот, отправлявшийся в Гавр, только для того, чтобы встретиться с французским инженером.
— Свалился ему как снег на голову!
— Не знаю всех деталей этого дела. Скажу только, что через несколько лет Эмилио самолично финансировал рейс из Руана в Буэнос-Айрес судна с символическим названием «Рефрижератор». На борт Теллье погрузил тонну свежего мяса, поместив его в камеры, охлажденные до нуля градусов. Двадцатью днями позже мясо прибыло в порт назначения превосходно сохранившимся. Но вкус его оставлял желать лучшего. Нимало не разочарованный первой неудачей, дед продолжил разработку нового способа хранения и привлек к работам еще одного французского инженера, некоего Фердинанда Kappe. Вложил он деньги и в новый пароход «Парагвай», показавший отличные результаты. В этот раз благодаря новой системе мясо уже хранилось не при нуле, а при минус тридцати. Успех превзошел все ожидания. В этот день родилось предприятие «Карре, Вакаресса и компания». Немедленно приступили к строительству целого флота кораблей-холодильников. Ну, о последствиях вы догадываетесь…
— Дождь долларов!
— Знаете, как у нас говорят? «Мир создал Бог, а Аргентину — люди». Хотя это и преувеличение, но небезосновательное. Не Богу пришло в голову перевезти через моря и океаны голландскую корову, чтобы скрестить ее с аргентинским быком. И тем более не Бог вдохновил аргентинских производителей, привыкших разводить английские породы.
— Вот именно, не Бог, а Эмилио Вакаресса. Рикардо развел руки в знак покорности судьбе.
— Вот так!
— Склонен думать, что ваш покойный отец тоже приложил руки к увеличению семейного состояния.
— Да, и с таким же талантом. — И добавил несколько тише: — Может быть, с большим, перестарался…
