ПИТИГРИЛЛИ - КОКАИН

– Руки прочь!

Женщины не унимались.

– Порошку!

– Зелья!

– Коко!

С раздувшимися ноздрями и сверкающими глазами, они жадно ухватились за коробочку с белым порошком, как утопающие хватаются за обломок шлюпки.

Тито наблюдал за этими четырьмя телами, которые с жадностью извивались около коробочки с зельем, возведенным в какой-то символ, как около какой-то невероятной добычи. Тито смотрел и не видел ничего другого, как скрюченные пальцы, впивавшиеся до крови в ладони, чтобы заглушить крик отчаяния и муки.

Руки кокаинистов никогда нельзя забыть. Кажется, они живут своей особой жизнью, готовы умереть прежде других частей тела, и постоянно находятся в конвульсивных подергиваниях.

Глаза то загораются огнем ожидания, то покрываются пеленой меланхолии, раз замечают недостаток этого зелья; они горят каким-то зловещим блеском, точно в предсмертной агонии, в то время как ноздри страшно раздуваются и стараются уловить запах носящихся в воздухе молекул кокаина.

Прежде чем Тито успел воспользоваться предложенным ему порошком, четыре женщины запустили в коробочку свои пальцы и, точно священнодействуя, подставив вторую руку в виде подноса, отходили к

24

стене, как та собака, которая украла кость и прячется вдальний угол, чтобы обглодать ее.

От времени до времена, поднося руку с дрогоценным зельем к раздувшимся и нервно вздрагивающим ноздрям, они опасливо оглядывались по сторонам.

Скряга или женщина, жадная до драгоценных украшений, не обожают так свои богатства, как кокаинист свой порошок. Этот белый сверкающий, горьковатый порошок является для него чем-то священным: он назызает его самыми нежными ласкательными именами; разговаривает с ним, как говорять с любимым человеком, который казался потерянным раз и навсегда и снова вернулся; коробочка от порошка так же священна, как любая реликвия: он смотрит на нее, как на причастие, алтарь или храм: он то кладет ее на стол и любовно смотрит на нее, ласкает и называет разными нежными именами, то прижимает к щекам или сердцу.

Одна из женщин, как только вдохнула свою порцию, бросилась к мужчине, который собирался поднести к ноздрям остаток содержимого коробочки, схватила его руку, поднесла ее к лицу и начала жадно вдыхать.

Мужчина грубо освободился и тоже началь жадно вдыхать. Тогда женщина взяла его голову в свои руки (о, эти безкровные пальцы на черных волосах!) и мокрыми, дрожащими и трепещущими губами начала облизывать его верхнюю губу, а затем запустила ему язык в ноздри и стала собирать пылинки, оставшияся по краям их.

– Ты задушишь меня! – промычал мужчина с запрокинутой головой и надувшимися на шее венами.

Женщина походила на дикого зверя, который, прежде чем пожрать свою жертву, втягивает в ребя дурманящий запах крови; она походила на небольшого вампира.

Когда она освободила его от объятий, то глаза ее были так же затуманены, как у кота, спящого

с полуоткрытыми веками; через полуоткрытые губы, которые, как парализованные, не закрывались больше, виднелись оскаленные зубы.

Девушка, шатаясь, отошла и села на табурет подле пианино, безжизненно опустила руки на клавиатуру и положила на них свою голову.

Инструмент издал протяжный и глухой звук.

Молодой человек, который предложил Тито кокаин и сидел перед тем верхом на стуле, слез с него, как слезают с велосипеда, и сделал несколько шагов по комнате. Черный пиджак висел на его худых плечах, как на вешалке; кривые ноги еле держали утлое тело. Друг его – бледный, болезненный и бесцветный молодой человек – сел на освободившееся место и обратился к Тито:

– Итак, девчонки не оставили для вас ни единой песчинки. Да, они точно сумасшедшие. Мне очень жаль, что у меня ничего нет, чтобы предложить вам, но скоро должен придти хромой.

– Хромой?

– Вы не знаете его?

– Ну, конично, – вмешался приятель Тито. – Это тот, который живет в твоей гостинице.

– Ну, вот, он приходит сюда в это время. Он не выходит раньше пяти или половины шестого. В некоторых календарях указано, что солнце восходит во столько-то часов, минут и секунд, и с такой же точностью указан и закат его. Относительно хромого можно сказать, что он руководствуется этими данными для того, чтобы выходить из дому. Как только зайдет солнце, вы увидите его прогуливающимся по бульварам с таким видом, как будто ему нечего делать, затем он встречается с какими-то странными типами, заходит в какое-либо кафе или «бистро» или даже в подворотню, откуда они расходятся в разные стороны, как люди, не имеющие между собой ничего общего.

26

– Однако, когда я вошел сюда, хромой был у прилавка, – заметил Тито.

– Знаю. Но у него не было еще тогда зелья. Он должен был встретиться с одним студентом-медиком. Скоро он будет здесь.

– Вот и он! – воскликнул молодой человек с кривыми ногами.

Четыре женщины бросились ему навстречу, как будто собирались напасть на него.

– Убирайтесь, шакалы! – пригрозил хромой.- Успокойтесь, иначе ничего не дам.

– Мне пять граммов! – прошипела одна из девушек.

– А я хочу восемь! – простонала вторая.

– Это ужасно, ужасно, ужасно! – волновалась третья, все возвышая тон. – Сперва мне, сперва мне, так как я заплатила тебе вчера вперед.

Человек с деревянной ногой, прежде чем вынуть товар, посмотрел на Тито и тоном приветствия сказал:

– О, семьдесят первый!

– Вы познакомились у одного и того же духовника? – спросил друг Тито.

– Нет, это номер моей комнаты.

Одна из женщин положила руку на плечо худощавого молодого человека:

– Есть у тебя монеты?

– Ни одного сольда! – решительным тоном ответил любовник.

– Тем хуже! – коротко отрезала та. – Заложу мой браслет.

– Деньги на бочку! – шутливым, но решительным тоном заявил хромой. – Сначала деньги, а потом рай.

Девушка, которая потребовала себе пять граммов, вынула из кошелька билет в пятьдесят франков.

– Дай мне двадцать пять сдачи.

– У меня нет мелких.

– Тогда бери все пятьдесят и вместо пяти граммов дай десять.

Торговец положил в карман кредитку и вынул из кармана брюк маленькую, круглую коробочку: культяпка ноги оказалась хорошим складом товара и не возбуждала ни в ком никакого подозрения.

– Можно подумать, что он нарочно дал отрезать себе ногу – сделал заключение Тито.

– Сколько дашь за этот золотой браслет? – спроснла девушка, вращая им на указательном пальце перед носом торговца.

– Это лигатура! – ответил хромой. – Неаполитанское золото.

– Сам ты из Неаполя, мошенник! – возмутилась девушка. – Если хочешь получить деньгами, то заплачу завтра.

– Всегда вперед. Никогда задним чнслом,- отрезал торговец. И, протягивая Тито коробочку, коротко сказал: – Четыре грамма, двадцать франков.

Тито взял коробочку, заплатил двадцать франков и прочел: «Всемирный идол».

Потом он повернулся к девушке, которая предлагала свой браслет.

– Позволите предложить вам? – спросил он, протягивая коробочку.

– Это мне?

– Да, я предлагаю ее вам.

Девушка не задумывалась ии одной минуты: она схватила белыми, худыми руками коробочку и одновременно руку Тито и жадно поцеловала и то и другое.

– Ах, славный, дорогой порошочек, мой земной рай, любовь моя, свет моих очей!… – стонала она, поднимая вверх свою дрогоценную ношу, как будто это была какая-нибудь реликвия. Затем

28

головной шпилькой разорвала бумажную ленточку и осторожно сняла крышку.

Потом она подошла к отдаленному столику, опустилась на пол на колени, поставила на мраморный столик коробочку и вынула из кармана маленькую черепаховую коробочку и крошечную щеточку. Соблюдая необыкновенную предосторожность, она пересыпала содержимое в более достойное помещение. Когда картонная коробочка была опорожнена, девушка опрокинула ее на ладонь, постучала пальцами по донышку ее и, поднеся к носу руку, стала с упоением вдыхать.

Потом, как будто бы это был дрогоценный радий, взяла щепотку порошку и ввела его в ноздри. Грудь ее высоко вздымалась, глаза были полузакрыты от блаженства, которое она испытывала; затем взяла вторую щепотку, тоже ввела ее в нос, облизала пальцы и высосала под ногтями.

Тито хвастался перед худощавым молодым человеком тем, как он обожает кокаин: среди порочных людей стыдно не иметь какого-либо порока. В тюрьмах люди с ничтожными проступками всегда говорят о себе больше, чем они на самом деле виноваты. Тито Арнауди, который никогда в жизни не пробовал этого зелья, утверждал, что не может без него жить.

И, когда девушка предложила ему взять щепотку, он взял.

Когда он ввел в нос белый порошок, то испытал такое ощущение, как будто ноздря освежились тмином и ливанским кедром. Несколько крупинок, попавших в рот, оставили на языке некоторую горечь, а в горле почувствовался ничтожный ожог.