Сергей Алексеев - Узел
Все разом возвратилось на свои места. Серега вновь почувствовал себя на прицеле у затаившегося в кустах Сычева. Засада будет. Так просто он не уйдет. «Теперь точно мне труба, – подумал уныло Серега. – Даже если и драгметалл спасу…»
Он слез с коня, взял его за повод и, осматриваясь, с карабином наготове двинулся к далекой лесной полосе на горизонте.
День кончался. На смену дождю поднялась мошкара, забивающая дыхание, глаза, волосы. Доктор фыркал, прочищая ноздри от гнуса, резко вздрагивал всем телом и был совершенно безразличным и к Сереге, и к кобылке с екающей селезенкой – отрешился от всего мира.
Серега завел коней в лес, дрожащими, разъеденными мошкарой руками крепко привязал их веревкой к дереву. Кони мотали головами, жмурили слезящиеся глаза, стряхивая с них серый налет гнуса. И звон удил слышен был на всю тайгу, Серега испуганно оглядывался и, поймав себя на этом, подумал, что не ему надо воровато и затравленно озираться, а Сычеву, но тут получается все наоборот, и Серега все больше злился какой-то предрешенной злостью. Дрожь рук, как электроток, передавалась телу. Ожидание страшного, неприятного холодило и раздувало грудь. Он, кажется, впервые в жизни обнаружил, что у него есть сердце и оно может колотиться не хуже кобылкиной селезенки. Серега пробовал взять себя в руки, но, кроме того, что до боли в пальцах сжимал карабин, ничего не выходило. Мысли останавливались на пустяках, мелочах. Вместо того чтобы досконально обдумать, как действовать в столь жуткой ситуации, Серега то навязчиво думал о подпухшем от укуса мошки глазе, то вдруг привязалась к нему ария Мефистофеля «Люди гибнут за металл…», и ему хотелось прыгать, как дьяволу, и махать несуществующим плащом.
Оставив коней, Серега стал осторожно подкрадываться к месту вчерашнего ночлега. Примерно через час должна была наступить темнота, и он торопился. Он опасался ночи. Если произойдет страшное, то обязательно ночью, – казалось ему.
Около потухшего кострища Сычева не было. С минуту, прежде чем выйти на поляну, Серега наблюдал, присев за сосной. Мирно все как-то: добродушно расхохоталась сорока, привлеченная человеческим появлением, и тишина вовсе не зловещая, а обыкновенная.
Серега высунулся из-за укрытия, сделал несколько прыжков к кострищу и замер. Сумки не было. Валялся скомканный пустой рюкзак, банки с тушенкой и сгущенкой, чай, сухари в мешочке. А чуть дальше – сычевская бердана с разбитым вдребезги ложем, и все. Серега дважды перерыл брошенный рюкзак, распинал банки, торопливо осмотрел поляну и даже деревья на опушке. Сумки не было. То, что предполагал Серега, стало ясным. «Ушел, гадина! – Серега, чуть не плача, метался по поляне. – Ружье со злости, что промазал, расшиб и сбежал. Черт с ними, с деньгами. Шесть тысяч всегда можно отдать мужикам, а вот карты и жоринский револьвер! Тут хана и мне и Жорину».
Серега остановился, долго стоял, словно над могилой друга, потом махнул рукой – «А! Будь что будет!», развернулся и пошел за конями.
Доктор и кобылка выщипали всю траву вокруг, насколько хватало веревки, и теперь отталкивали друг друга от осиновой ветки. Кобылица возмущенно ржала и пыталась ударить копытами недавнего любовника.
До глубокой ночи Серега, завернувшись в брезентовый тент, сидел около костра. Без аппетита, хоть и бурчало в животе, съел банку сгущенного молока и уже было задремал, но вдруг решительно встал, скомкал брезент, прихватил карабин и отошел на опушку в противоположную сторону от привязанных лошадей. «Вдруг придет ночью и задавит сонного!» – поразмыслил он. Выбрал место за колодиной, опять закутался в тент и уже в забытьи тяжелого, гнетущего сна вяло вспомнил, что не расседлал лошадей и не снял рюкзак с драгметаллом.
5
Проснулся Серега от громкого голоса Сычева.
– Ишь как изголодались-то! – услышал Серега. – А узлов напутал! Узлов-то! И не развяжешь сразу. Тьфу! Чтоб тебя самого так запутали!
Серега выглянул из брезентовой норы. Сычев отвязывал Доктора, а тот ласково бодал его широким лбом в плечо. «За драгметаллом пришел, гад!» – пронеслось в Серегиной голове, и его охватил ужас. Сейчас должно было случиться то страшное, чего боялся Серега. Карабин никак не вытаскивался, ствол выскальзывал из рук. Все происходило как во сне: сколько ни старайся, а все равно что-нибудь не так, ноги не бегут, ружье если и стреляет, то пуля не летит, а враг так и остается неуязвимым. Наконец Серега вытянул из брезента карабин, ствол положил на колодину. Осталось опустить ладонь на затвор и… Серега замер: затвора на месте не было!.. Спина в мгновение взялась холодным потом. А Сычев по‑прежнему хлопотал около коней и бормотал:
– Где это так себе нос-то разуделал, а? – он осторожно тронул запекшуюся кровь на мягком носу Доктора. – А, ничего, парень! До следующей свадьбы – заживет!
Серега, тяжело дыша, прислушался. Тон и поведение Сычева путали его. «Чего это он так спокоен и даже радуется?..» На боку у Сычева висела Серегина полевая сумка, дождевик валялся у костра. Коновод вытащил из кармана флакончик, намочил чем-то конец тряпочки и приложил к носу Доктора. Тот забеспокоился, фыркнул, но Сычев успокоил:
– Терпи! А то за день тебе гнус до мяса рану-то раздерет. Отгниет носяко-то!
«Это, наверно, я ему нос разбил», – вспомнил Серега, продолжая наблюдать за Сычевым. Карабин он положил рядом, забыв про затвор. А коновод отвязал коня, расседлал, снял узду и толкнул его в бок.
– Кормись давай, пузатый! – сказал он и начал отвязывать свою кобылку. Серега в недоумении глядел то на Доктора, то на копошащегося над узлами Сычева, и вдруг до его сознания стала доходить страшная догадка. Сычев и не собирался ничего похищать, тем более кого-нибудь убивать! Это Серега сам напридумывал кучу всякой дряни про человека, который оказался куда честнее его мыслей.
Торопясь, Серега спрятал карабин под брезент и накрылся им с головой. Затвор, оказывается, лежал между колен – зацепился рукояткой за отворот резинового сапога. «Такое нагородить!.. – Сереге показалось, что о его мыслях знает не только Сычев, а все на свете. – Вывихнулся я совсем!» – подытожил он, прислушиваясь к словам коновода:
– Нагулялась, чертова баба. Переполох тут устроила. Ну чего смотришь? Правду говорю. Вашему брату как приспичит, так ни на что не посмотрите. Золото на тебе везут или барахло какое!.. Чего лупаешь глазищами? Эх!..
Сычев отпустил кобылку, сложил в кучу седла, закуривая, понаблюдал, как, не поднимая голов от земли, кони едят траву, и пошел к костру. Там снял сумку, переобулся, выливая воду из сапог и выжимая портянки. Потом направился к Сереге.
А Серега притих под тентом… Стыдно.
– Вставай, что ли, – сказал коновод, – самим бы пожрать не мешало.
Серега поднялся, скинул брезент и сел на колодину. Протирая опухшие глаза, попросил:
– Дай закурить.
Сычев протянул кисет и лохматую обтрепанную газету.
– Я ж твоим следом скрозь прошел. Не могу догнать, и все. Хоть ты што делай. И палил уж из твоей хлопушки, и орал, да все без толку. Бердан‑то мой и вправду на три метра с подбегом шмаляет, в сердцах хлобыстнул его об сосну…
Замолчал. Докурил самокрутку, поплевал в ладонь, затушил. Потом вытер руку о штаны и сказал:
– А ты здоров, парень! Все смотрю за тобой и удивляюсь. Вишь, как вышло. Все перекрутилось и завязалось, как узлы твои. По кулаку! Не сразу и разберешься.
И Сычев расхохотался.
