Полина Дашкова - Качели (сборник)

Может быть, он видел ту самую метель, которая поднялась по прихоти каких-то диких циклонов в Вологде, в июле 1983 года? Почему бы и нет, если так отчетливо вижу его силуэт в окне я, стоя в этой июльской метели, замерзая и удивляясь длинным отчетливым теням, которые будущее отбрасывает в прошлое, а прошлое в будущее. Эти тени – темные живые крылья времени. Они примерзли. Это почти так же больно, как если лизнуть железо на морозе. Кто пробовал в детстве, тот поймет.

Вологда – Москва, лето 1983

Три стихотворения о Константине Батюшкове

1

Мы все с Невы поэты росски, —

сказала тень...

На что вам, Петербург, моя любовь?Я пролетел в чиновном маскараде,В трактирах ел, в каминах жег тетради,Служил, кружил в гостиных, был таков.

Мне, Петербург, не жаловали выНи праздности, ни должности полезной,Над вашей геометрией железнойЯ не ломал вовеки головы.

Я лихорадку ваших сквозняковНе впитывал доверчивою кожей,Среди сосредоточенных прохожихСлонялся, одинок и бестолков.

Постукивая тростью парапет,Глядел на абрис Аничкова моста,Ваш пасынок, ваш пламенный подросток,Уже поэт, еще не ваш поэт.

Вы, Петербург, летите на коне,Колотите по воздуху копытом,А мне не довелось лежать убитымЗа воздух ваш в немецкой стороне.

Вонь подворотен, набережных стать —За это мне расплачиваться нечем.Продрогшим пешеходом вашим вечнымМне, Петербург, как видите, не стать.

2

О счастье, я стою на Рейнских берегах!

Круглым глазом кобыла сверкала,Колотила копытом песок.Горьким порохом гордого галлаВ гриве каждый дышал волосок.

Рейн дрожал и светился стеклянноВозле легких кобыльих копыт.Воин думал: «Когда бы не Анна,Я, наверное, был бы убит».

Лепет листьев и плеск трясогузки.Воин думал и трубку курил.А поэт что-то нежно, по-русски,Как ребенку, реке говорил.

Бог, отечество, слава, победа...Как глагольная рифма кругла!Если б Анна любила поэта,Если б воина Анна ждала...

3

Мне писали, что Батюшков помешался: быть

нельзя; уничтожь это вранье.

У времени примерзли крылья...

Все вы пишете, да пишете,На морозны окна дышите.В белом снеге – баба белая,Красноротая, дебелая,А за бабой город Вологда,Небеса на крест наколоты.Память – битая посудина.Время... Время тень Иудина.Тень проклятая, текучая,Снегом Вологды закручена,Колокольным звоном залита...Вы пишите крепко, намертво,Больно уж бумага лакомаНежному огню каминному,Вон, у вас окно заплакало,Тень Иудина раскинулаКрылья над столом, над комнатой.Время носится над Вологдой.Тень лохматая, саженнаяНапугала, закрутила...Помолитесь за блаженногоБатюшкова Константина.

1893 

Качели

Покуда мой романсовый двойникБренчит на фортепьяно в прошлом веке,Я слушаю сквозь радиопомехиСочувственные вражьи голоса.А через пол каких-нибудь часаКо мне придет тишайший мой любовник,Мой полугений, полууголовник,И ливерная будет колбаса,И плавленый сырок, и поллитровка.Весь напряженный, как боеголовкаАмериканской бомбы, он влетитИ молча сядет. Далее петит.Покуда мой романсовый двойникЗаводит шашни с розовым корнетом,Я мокрой югославской сигаретойЗатягиваюсь и пускаю дым.Ночь на дыбы над городом седымВстает и застывает. Стоп, корнет.Не суетись. Мне только десять лет.Я пионерка девочка Татьяна,Век короток, как миг. Молчи, покаОбиженно лепечет фортепьяноПод пальчиками крошки двойника,Попей чайку, погрейся, посиди,Там холодно, и вечность впереди,Век короток, как миг, а миг, как год.Мне десять лет. А может, сто. Ведь вот,Который век жива и невредимаМороженщица с профилем совы,Под фартуком пальто из габардина.А конь под основателем МосквыИмеет то, на что мы все глядели,Подсовывая взгляды под коня.Из пионеров выгнали меня,Восстановили через две недели.За что – не помню. Слишком долог век,И слишком густо валит вечный снег,Качая Оружейный переулок.Мой одноклассник, пожиратель булок,Впоследствии счастливый гражданинНеведомого штата Алабама,Под снегом весь, как под вуалью дама,Сквозь снег несется с горки на задуВ семидесятом, кажется, году.Лет сто назад, а может, и вчера,Я из сапог выскребываю льдинки.Он машет мне из глубины двора,И варежка свисает на резинке.Молчи, корнет, там вечность позади,Там темнота за каждым поворотом.Лишь лампочка в парадном криворотомГорячая, как крестик на груди.Опять петит. И далее – двойник,Романсовый, которого забыли.Бобровый воротник в алмазной пыли...Ох, этот мне бобровый воротник!И муфточка, и сани, и румянец,Усы корнета где-то у виска.Мне, пионерке, не носили ранец.Я им дралась. Весна была крепка.Шибала в нос, как квас и газировка.Сухой асфальт. Кроссовки. Стометровка.На улице Ермоловой свистит в ушах весь мир,Как соловей над речкой,Как паровозик, как сверчок за печкой,Как на дежурстве милиционетр.Я обгоняю всех на сантиметр.И вот стою у финиша одна.Петит окончен. Выпита до днаЧесть двойника. О, Боже, честь девичья!И, позабыв про клятвы и приличья,Корнет слинял на огненный Кавказ.Тут передали музыку как разПечальную откуда-то из Кельна.Романсовый двойник, тебе не больноЛежать в земле, как пузырьку в стекле,Как в янтаре пчеле замысловатой,Такой красивой и невиноватой?Но прошивают точки и тиреТвою, двойник, лирическую тему,Как швейная машинка маркизет.От А до Я, или от А до Z,Все точки и тире долбят мне темя.Бобром оборотился воротник,Ушел в леса, завел себе бобриху,Но браконьеры подстрелили их,А вражий голос стерся и затихПод Пахмутову, радостну и лиху.Привет тебе, романсовый двойник!Смешно и неуютно в этом мире.Мне двадцать два. Мне дважды два четыре.Мне только век. Век короток, как миг.

1983

«Плотный жар перед закатом...»

Плотный жар перед закатом,Гул волны, обрывки блюза.На булыжнике покатомИспаряется медуза.Город нежится в июне,Сытый, глянцевый, пригожий,Майки «Маде ин Сукхуми»,Груды бус и босоножек.Лавки, лавочки, лавчонки,Фото в шлапе и на фоне.Дух лавашный, дух перченый,И собаки ростом с пони.Кофевара взгляд миндальный,Полосатые подтяжки,Для кофейного гаданьяПеревернутые чашки.Небо чисто и высоко,Вспыхнул день, и был таков.Мальчик в банку из-под сокаСобирает светляков.

1983 

Из цикла «Комната»

«Сначала было Слово. Нет, клопы...»

Сначала было Слово. Нет, клопыЗа серобурмалиновым паласом.Соседка тетя Маня жарит мясо.На цыпочках в кладовке ходит ПЫ.ПЫ ходит, и ложится Мягкий знакНа лоскутки, на Л, на лисью шапку,Летает моль, и лысины в меху,И лыжной палки вздернутая лапка,И лампочка лимонная вверху.Все мелочи, младенчества дары,В карманах дыры, драные коты.Кромешного младенчества дворы,Чудачества чердачной темноты.И что за страсть – себя припоминатьВ подробностях, пригодных для кладовки?Слова обноски и слова обновкиСтократным повтореньем доконатьДо ломоты в висках, до тошноты,До обморока, до потери смысла.Такая тишь над городом повисла,Что слышно, как потрескивают сны,Как черные стволы напряжены,Как листья тополиные прохладны.Топорщится асфальт от тишины,И лопается лампочка в парадном.Мели, Емеля, подбирай слова,Грызи свой торопливый карандашик.День кончился. Душа твоя жива.Тебе светло и страшно до мурашек.

1984 

«Маменьку сани от нас увезли...»

Маменьку сани от нас увезли,Снег повалил, звали к чаю, я плакал.Нянино зеркало прыгнуло на пол,Тихо осколки светились в пыли.Няня крестилась, шептала: к беде!Папенька хмур, и теперь уж надолго.Маменька в шубке, конечно, продрогла,А на ночлег остановится где?Поле, да поле, да снег без конца,Дальше леса, а за ними столица,На подоконнике тень шевелится,Папенька не поднимает лица.Ходит в халате, ладони, как лед,Грубой щетиной оброс некрасиво.А в кабинете шкатулка поетКислую песенку про Августина.

1983