Андрей Жвалевский - Время всегда хорошее
Только к концу пятого урока начал расслабляться, даже рассказал Архипычу очень смешной анекдот про Чапаева. Он аж согнулся пополам, чтобы не хохотать в голос. Залез почти под парту и хрюкал оттуда. Я, глядя на него, тоже принялся хрюкать. Классуха выгнала нас обоих успокоиться в коридор…
Короче, все складывалось как нельзя лучше. Я уже начал верить, что Васса и Танечка махнули рукой на всю эту историю. На них ведь целая школа, что им какой-то Женька со своим пирогом!
Но радовался я рано. Когда прозвонил звонок, мы с Женькой вернулись в класс, но не успели собрать портфели, как появилась Васса в сопровождении вожатки. Они решительно загнали назад всех, кто уже успел выйти, и объявили, что сейчас состоится внеплановый классный час. Классуха очень удивилась, но промолчала.
Мы расселись. Все недоуменно таращились на завучиху, и только я знал, что сейчас будет. Знал – и все-таки повторял про себя: «Только не это! Только не это!»
Случилось именно «это». Васса стальным голосом сообщила, что в классе произошло ЧП, о котором сейчас расскажет председатель совета отряда. Я подошел к доске на ватных ногах, развернулся к классу и, старательно глядя на шкафы в конце кабинета, произнес:
– Недавно пионер нашего отряда…
Тут я забуксовал, потому что вдруг забыл Женькину фамилию. Не мог же я сказать «Женька» или «Архипыч»! На помощь пришла Танечка:
– Евгений Архипов…
Я продолжил буксовать, потому что теперь не мог понять, кто такой Евгений Архипов.
– Продолжай, Шевченко, – лязгнула Васса, и я тут же снялся с тормоза.
Старательно рассказал все то, что должен был рассказать: про кулич, про бабушку и про религиозные праздники, которые пионерам праздновать стыдно. Старался повторять буквально все фразы, которые вчера мне диктовали в кабинете завуча.
Кажется, не ошибся, потому что, когда заговорила Танечка, в ее голосе слышалось одобрение:
– Вот видите, ребята, это вопиющий случай. И очень хорошо, что вы все его осуждаете.
Она выждала паузу. Класс молчал. Конечно, все осуждали, но еще больше все ждали, когда их наконец отпустят домой.
– Я думаю, – продолжила вожатая, – что и Женя сам осознал, как нехорошо он поступил. Архипов, выйди к доске!
Женька вышел к доске как-то странно, словно вдруг стал деревянным. И стал не рядом со мной, в центре, а как-то с краю. Мы стояли перед классом, как пионеры-герои перед фашистами: Васса, Танечка, я и Архипыч.
– Ну, Архипов, – сказала Танечка, – что ты скажешь по этому поводу?
Женька молчал.
– Ты ведь осуждаешь свою бабушку, правда? – подсказала Танечка.
– Не осуждаю! – неожиданно громко ответил Архипыч.
– То есть как – не осуждаешь? – в голосе вожатки появились панические нотки.
Васса почуяла это и вступила в бой сама.
– Она ведь пыталась отравить вас ядом религии! Конечно, ты осуждаешь старую… не очень умную женщину.
– Сами вы… старая женщина! Стало тихо-тихо.
Я покосился на Вассу и вожатку. Они смотрели на Архипыча, как будто ждали продолжения. Или наоборот, ждали, что сейчас проснутся. Я бросил взгляд на Женьку и только теперь увидел, какое у него выражение лица. Пожалуй, только он из нас четверых и был похож на пионера-героя: губы сжаты, смотрит прямо в глаза Вассе… И кулаки тоже сжаты. Ему еще по гранате в каждую руку – вообще Марат Казей.
Женька подождал немного, но никто больше не произнес ни слова. Тогда он все той же деревянной походкой вернулся на место, взял портфель и вышел из класса.
– Так, – сказала завучиха.
Если до этого было тихо, то теперь стало вообще беззвучно. Как будто воздух превратился в прозрачную, но плотную вату. Все ждали, что Васса разразится гневной речью, но она сказала тихо:
– Все свободны. Шевченко, останься.
Когда все разошлись (в полном молчании, как будто оно к ним прилипло), Васса сказала классной:
– Архипова нужно исключать.
– Из школы? – деловито спросила Танечка.
– Для начала – из пионеров.
– Тамара Васильевна, – вдруг сказала классная, – я бы хотела с вами поговорить.
Только теперь я обратил внимание на классуху. Наташа Алексеевна у нас молодая, всего два года как из института, но нормальная. И «пару» влепить может, и «неуд» за поведение, но всегда дает шанс исправить. И всегда очень спокойная.
Сейчас Наташа спокойной не была – сидела и кусала губы.
– Говорите.
– Если можно, не в присутствии Вити.
– Шевченко, подожди пока в коридоре.
Я с радостью подчинился. Уселся с ногами на подоконник, хотя это в нашей школе строжайше запрещено. Наверное, мне нужно было сделать что-то запрещенное, чтобы хоть немного успокоиться. Сидел, успокаивался и прислушивался к голосам из кабинета. Сначала голоса были спокойные и ровные. Как будто в настольный теннис играют: Васса «Бух» – Наташа «Тук-тук». Но потом что-то случилось, и разговор пошел на повышенных тонах. Это было странно. То есть Васса частенько говорила на повышенных тонах, Танечка вообще любила покричать, но чтобы классная повысила голос… За год с ней этого не случалось ни разу.
Теперь это напоминало перестрелку. Васса бухала редко, но мощно, как пушка, Наташа лупила часто, как пулемет. Танечка иногда вякала что-то, словно гранату кидала. Кинет – ив укрытие.
Я начал различать отдельные слова, а к концу даже целую фразу классной:
– Вы же жизнь мальчику ломаете!
И в ответ:
– Прекратите истерику, Наталия Алексеевна! После этого громкость разговора сразу упала, и очень скоро меня позвали в класс.
Наташа сидела за своим столом, вся в красных пятнах, и упорно смотрела в окно.
Васса тоже слегка раскраснелась, а Танечка почему-то напомнила мне шакала Табаки из любимого мультика.
– Витя, – как ни в чем не бывало произнесла завуч, – в понедельник проведешь пионерское собрание.
Я кивнул.
– Тема собрания – исключение из пионеров Архипова.
Я кивнул.
– Обеспечь, пожалуйста, полную явку.
Я кивнул.
– Иди.
Я в очередной раз кивнул, забрал портфель и вышел.
Меня опять начало подташнивать.
Синичка, 11 апреля 2018 года, вечер
Вечером я трепалась в чате, ждала маму, чтобы сделать домашнее задание. Мама влетела как метеор, скинула туфли так, что они улетели в комнату, и с размаху плюхнулась на диван:
– Ох, ну и повезло сегодня, даже не верится! Представляешь, с самой площади без пробок доехала! Один раз только на повороте постояла минут пятнадцать, но это ж не считается! Олька, поставь чайник.
Пока чайник закипал, я выслушала целую историю.
– Сегодня приезжали французы, я целый день с ними носилась по всему институту. Прикольный у них английский, сначала многое было непонятно, а потом приспособились. Им так понравились наши разработки! Если мы с ними договоримся, то у нас весь отдел работой на пару лет обеспечен. Только пахать придется как бобикам. Зато зовут летом к себе на пару недель, если все выгорит, обязательно возьму тебя с собой. Поедем? Оль? Что-то ты хмурая такая?
И я рассказала маме про экзамены.
А потом честно пыталась пересказать параграф. Мама устроила мне разнос, плавно переходящий в мою истерику.
– В чем проблема, я не понимаю? – кричала мама. – Читаешь текст, выделяешь главное. Потом пересказываешь простыми словами. Давай вместе.
Мы взяли текст учебника, подчеркнули главное. Я прочитала. Раз, два… Начинаю говорить, все мысли из головы сразу выветриваются, остается только ужас от осознания того, что я говорю, а на меня смотрят. И, главное, исправить ничего нельзя. Как сказала, так и сказала. Я начинаю тщательно думать над каждым словом, в итоге бекаю, мекаю, мама злится. После очередной неудачной попытки я пошла разговаривать в форум. Там все просто: пост накатался сразу и большой. Без запинок и ошибок. Вот если б нам на экзамене дали сначала написать, а потом уже читать по написанному…
Витя, 11 апреля 1980 года, вечер
Дома меня ждал приятный сюрприз – мама и папа были не на работе. Причем мама готовила что-то вкусненькое, а папа прохаживался по квартире в отличном настроении. Под это настроение его можно было уговорить и сходить в зоопарк, и купить модель крейсера в «Сделай саме». Но, вместо того чтобы обрадоваться, я спросил:
– Чего это вы тут?
– Отгул! – гордо заявил папа. Как будто не отгул получил, а орден.
– В прошлые выходные работал как проклятый, вот меня Первый и отправил сегодня домой пораньше!
Я слушал, тупо кивая. Как начал в школе кивать, так остановиться не могу.
– Маму вон с каторги вызволил!
– Не с каторги! – крикнула мама. – Ас любимой работы! Вечно я всех заменяю, пусть они меня хоть раз заменят! А тут Валентин Прокофьевич позвонил…
Мама, веселая и раскрасневшаяся, вышла из кухни, увидела меня и сразу сникла.
– Что-то случилось?
Я помотал головой. От этого опять замутило. Все-таки кивать проще. Теперь и папа забеспокоился:
– Чего такой бледный?
– Так… – сказал я через силу. – Живот болит.
