Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
Я директора школы рабочей молодежи Зайцеву и мастера Юренчук Марию Антоновну на всю жизнь запомню за материнскую доброту и справедливость. Они говорили, что чужого горя не бывает. Учили отдавать, а не брать, и в этом находить радость.
— И все же почему иногда унижают молодых? — допытывался Коля.
— А это как ты сам себя поставишь. Разок, из уважения к старшим, я бы сходил в магазин, а постоянно быть на побегушках — нет! Не в моем характере.
— Сестра Люся рассказывала, что девчонки в общежитии не позволяют себя эксплуатировать. Все друг другу помогают.
— Ребята любят быть лидерами, стремятся доказать свою способность подчинять! Но не все сильные, — спокойно объяснял Василий.
— Девчонки добрее? — спросила я.
— Естественно! На то и девчонки, чтобы быть мягкими и добрыми. Никто и не спорит. В городе я книги полюбил читать. Особенно Гайдара. Мать этим очень удивил. Помню, упала книга и порвалась. Я заклеивал ее черный переплет и очень переживал.
И страшное случалось. Однажды дрались двое. Марков Зиновия Третьякова ножом ударил. Я кинулся выручать. Гляжу: руки в крови... Другие сразу в сторону, даже в свидетели не пошли. Нельзя в стороне от жизни стоять, когда живем, то постоянно преодолеваем себя. Я не уважал Третьякова, потому что пьяница. Бывало, выпьет, так зарплата как листья с куста. Но в минуты беды вступался, потому что жалел. Их дом под сельсовет отобрали. Отца в тюрьму крестник сдал. Мать больная. Трое сирот осталось. Потом те, что раскулачили их семью, продолжали за старшим братом гоняться. Он прятался в погребах. В Ельце на физмат поступил. Родня скрывала его местонахождение. Трезвенник. Считал ниже своего достоинства пить. Я из уважения к нему его младшего брата Зиновия защищал.
А мой родной брат с войны с простреленным легким вернулся. Туберкулез у него. Я летом у него на быках работал, косарей на покос в арбе возил. Одного быка звали Галман, то есть непутевый, а другого, пестрого, — Куцый.
— С чего это Куцый? — удивился брат.
— Вез я людей на работу, а упрямые быки пить захотели, и в реку направились. Я выпрыгнул и хворостиной их по мордам. Не испугался, остановил. А они взбунтовались. Один вправо норовит вывернуться из упряжи, другой — влево. Я взял и связал им хвосты, чтобы не разбежались. Один из водилы (оглобли) вырвался — и ходу! Вот хвост и оторвался. Еле угомонил быка. Работники подбадривают, хохочут: «Мужик растет, бригадиром будет!» Перед тем как домой с работы ехать, в лес иду, березку срублю и в арбу прячу. Дров не было. Колушками в основном печь топили. Граблями их соскребали и в мешок. На час мешка хватало.
— Что такое колушки?
— Хвоя и шишки.
— А мы лузгой гречневой топим. Еще торфом. Говорят, у вас машин много?
— Что значит много? Не Москва. С Сокольского до центра города пешком ходим. Ни трамвая, ни автобуса. Женщины полные сумки через плечо перекинут и на рынок идут.
— В городе лучше жить?
— Уважения больше. Я — представитель рабочего класса! Но по деревне скучаю. Весело там жили, — улыбнулся Василий. — Шалили, конечно. Как-то по весне с другом Димкой подманку Нюське-однокласснице устроили! Снегу в тот год было много. На нашей улице огромная промоина под снегом была, а в ней талая вода по колено. Вырыли мы на дороге в сугробе колодец, а сверху кусок наста положили. Нюська из школы бежала, провалилась и давай нас ругать. Мы довольные! Она вылезла и разревелась. Моя мама выскочила и говорит: «Без отца девочка растет, а вы ее не жалеете, ироды». Мы, когда шалили, не понимали этого.
В школе, бывало, поем гимн на линейке. Кто-нибудь щелкнет по затылку и шепчет: «Передай дальше». Так пока все не перещелкаем друг друга, не успокоимся. А сами продолжаем петь. Детство! Однажды на Новый год мать напекла из теста бублики, зверушек разных и на елку повесила. Утром встали, а на ветках огрызки висят. Мыши за ночь поели. «И смех и грех», — сказала тогда бабушка.
А в городе бывает огромная елка. Помню: моей сестренке дают подарок — кулек конфет, а она не берет, не верит, что ей одной такой большой. Потом детей петь на сцену позвали. Сестренка тоже побежала, а мама не пустила, говорит: «Еще опозоришься». Надюшка в слезы: «Я, — говорит, — хотела настоящую куклу заработать».
У ее подружки была удивительная кукла! В платье, в зимнем пальто с муфтой. Дала она Надюшке ее подержать, но строго сказала: «Не разбей». Сестренка так разволновалась, что со страху уронила ее. Голова и разбилась. Так закончилась их дружба. И девочке досталось от матери. Сестренке три года тогда было. Она понимала, что кукла больших денег стоит, и с тех пор никогда ничего у матери не просит купить для себя. Вот как подействовало на нее то, что она чужое разбила. Трудно без отца. Он, умирая, говорил матери: «Не наказывай детей, словами уговаривай». Добрым был...
— Вася, попроси нашего отца позволить тебе на мотоцикле покататься. Ты гость, тебе не откажет, — не сговариваясь, в один голос сказали мы с Колей.
Вася обрадовался предложению. Отец заставил его сделать круг по лугу перед хатой и только потом разрешил выехать в поле. И вот мы втроем (я на велосипеде, Коля с Васей — на мотоцикле) отправились за село. Как только наша хата скрылась из виду, мы поспорили с Васей, что он не даст девяносто километров с горы без тормозов.
— Сто выдам? — загорелся Вася.
— На «К-55»? Он же слабенький, — усомнилась я.
Сошлись на том, что если он проиграет, то без разрешения отца даст нам самостоятельно проехать на мотоцикле до Должика (название леса) и назад. Сначала Вася взял с собой Колю — и выиграл. Потом посадил меня. Вот что значит настоящая техника! Никакого сравнения с велосипедом! Скажу честно: струхнула малость, когда ветер засвистел в ушах, и дорога стала расплываться перед глазами. Куда страшнее, чем на грузовике! Спряталась за спину Васи, сжалась в комок и терплю все ухабы. Мотоцикл трясется, гремит, как мешок с железками. Куда там на прибор смотреть! Себя бы сохранить! К середине пути обвыклась, успокоилась, восторг ощущать стала, а когда в низину спустились, распрямилась, принимая ветер в лицо, и уже восхищалась вслух.
Вася сам был на небесах от радости и, хотя выиграл спор, позволил нам с братом самостоятельно съехать с горы, только с тормозами. А мы на большее и не претендовали! До чего же приятно чувствовать себя уверенным хозяином железного коня! Василий сначала волновался за нас, а потом вместе с нами радовался. Сбылась наша мечта! Даже с перехлестом!
— Все! Решил! Как только крепко стану на ноги, обязательно накоплю денег на мотоцикл, — захлебываясь восторгом, говорил он.
Мы знали: Вася слов на ветер бросать не станет. Рабочий парень. Самостоятельный. Уезжая, он оставил нам адрес своего общежития. Подписался солидно, по-взрослому: «Василию Митрофановичу Жеребцову». Имеет право.
ПРОЩАНИЕ
Родители отправляют меня к дяде Вене и тете Таисии на Украину. Ребенок у них родился. Надо помочь. Бабушка на прощание загрустила:
— Трудно мне без тебя будет.
Я успокаиваю ее:
— Не по своей воле еду. Коля с вами остается, поможет.
Бабушка наклонилась ко мне и как-то по-детски пожаловалась:
— Ранки у меня появились во рту и между ног. Больно так...
Душа рванулась к ней. Хотелось сказать тысячу добрых и ласковых слов, но они захлебнулись в потоке любви и жалости. Я растерянно заморгала, не зная, чем помочь.
— Заживут они, бабушка. Вы только лекарство за работой не забывайте пить, — только и сказала.
— Да какой из меня работник. Ноги еле ходят. Езжай с богом, раз там нужнее. Избавь тебя Господь от разных бед, — пожелала бабушка на прощание.
И я поехала.
Прошло две недели. Вдруг непонятно отчего на меня напало жуткое беспокойство. Я не находила себе места: преследовало неотступное желание как можно скорее уехать домой. Денег на дорогу у меня не было, поэтому я пыталась погасить в себе странный, как мне казалось, каприз. Бесполезно! Мысль о поездке терзала ежеминутно. На третий день не выдержала и попросила разрешение вернуться сегодня же без промедления. Тетя, видя мое возбуждение, уступила. Отправилась первым же поездом.
