Олег Рой - Амальгама счастья
Но то, что довелось ей увидеть в этот момент, напугало девушку и потрясло до самых основ ее существа. Лицо Марио стало вдруг отстраненным, напряженным и каким-то растерянным. Он послушно опустил руки, будто бы подчиняясь ее желанию высвободиться, но тут же снова задвигал ими по воздуху, как слепой, с силой отшвыривая в стороны невидимые Даше препятствия. Синие глаза застыли, впились в нее, точно не узнавая, зрачки окаменели, и все черты его внешности обострились и стали угловатыми. Побледнев, дыша часто, тяжело, он шагнул вперед, вытянул руки и… прошел сквозь Дашу, словно ее и не было рядом, словно она была не более чем мечтой, грезой, прихотливым облачком его желаний… «Где ты?!» – крикнул он, отвернув от девушки искаженное мукой лицо, и она с ужасом поняла, что больше не существует для Марио. Их миры разошлись, и она снова потеряла его.
Охваченная горем – таким сильным, что солнце в небе показалось ей черным, – она кинулась наперерез его удаляющейся фигуре, перехватила его руки, крепко сжав их в своих ладонях, и страстным волевым усилием повернула Марио к себе. Повернула – и в тот же миг с облегчением поняла, что касается не бесплотного призрака, а живого и дышащего человека, который снова может видеть, и слышать, и чувствовать ее. Слава богу, случившееся в этот миг не было необратимым, он снова вернулся к ней, вернув тем самым Даше ее надежду и ее любовь.
– Слава богу… – повторила она уже вслух, еле слышным шепотом, обессиленная так, словно за несколько прошедших секунд пережила все трагедии подлунного мира. А он снова сжал ее в объятиях – только уже не спокойно и бережно, как несколько минут назад, а со страстью собственника, напуганного возможной потерей, с пылкостью любовника, едва не расставшегося с возлюбленной навсегда… И так, обнявшись, они молча пошли по желтой дороге, уводившей их от лесного родника туда, где слоился и дрожал от утреннего солнца воздух, – вперед, к меловым холмам, к расплывчатым голубым далям, к размытым контурам встающего дня, о котором они не знали ничего, кроме того, что в этот день должны быть вместе.
Они шли и шли, все крепче прижимаясь друг к другу, и молчание не было тягостным для них. Но наконец напряжение спало, отпустило обоих; Даша осмелилась искоса взглянуть на друга и, увидев, что лицо его стало прежним и он снова улыбается, спросила:
– Что это было, Марио?
– Разве ты не поняла, моя хорошая?
Девушка помолчала, осененная догадкой, о которой не хотела даже думать, и неуверенно произнесла:
– Я поняла, что ты… уходишь. Но почему, почему?! Разве тебе плохо со мной?
Он посмотрел ей прямо в глаза, точно вбирая в себя весь Дашин облик и стремясь заполнить ею себя. Потом ответил медленно и осторожно:
– Да, на сей раз я. Я уходил, потому что время пришло, carissima… А время – единственное, с чем мы не можем справиться в нашей жизни. Мы можем бороться с врагами, с собой, с любовью и ненавистью, даже с болезнью и смертью мы можем потягаться – потому что всегда есть кто-то, кто сражается на нашей стороне, и его заслуги мы приписываем себе и думаем, что это мы победили болезнь и смерть. Но однажды приходит срок, и все заканчивается. С этим сроком не поспоришь, девочка.
– Но ты вернулся, – упрямо возразила Даша, цепляясь, точно капризная барышня, за старое как мир заблуждение, будто человек властен над своей судьбой и временем. И Марио усмехнулся ее наивности и с силой провел рукой по ее волосам, вспыхнувшим на солнце платиновыми искорками.
– Я вернулся, да. Просто потому, что, значит, это был еще не мой срок, не мое время, а так – первая попытка, первая проба. Может быть, первый допуск к вечности. Или, если хочешь, игра, репетиция – репетиция жизни в прекрасном мире, но уже без тебя. Я ведь должен – мы оба должны – знать, что так и будет. И уже скоро, очень скоро…
– Ты с ума сошел! – И Даша резко отстранилась от человека, который, обнимая ее, осмеливался говорить о близкой разлуке без тени горечи на устах. – Неужели ты готов расстаться со мной навсегда – вот так, спокойно, без борьбы и без сожаления, и только потому, что «пришло время»?.. Разве мы не в силах ничего изменить?
Смех Марио прозвучал тихо и нежно.
– Ты бунтуешь против вечности? Ты хочешь изменить порядок мироздания?.. Не выйдет, Дашенька. И потом – почему расстаться навсегда?.. Я буду ждать тебя все там же, на берегу, и однажды ты придешь ко мне – так же просто и естественно, как это уже случалось. Какая разница, сколько времени пройдет на земле, если здесь мне будет легко и радостно ожидать твоего прихода?
Даша подавленно молчала, отвернувшись в сторону и отвергая всем сердцем слишком простую, слишком ясную его логику. Это была логика смерти, а она все еще оставалась живой. И, поняв это, Марио взял ее за подбородок и, повернув к себе ее нахмуренное лицо, коснулся Дашиных губ своими губами – умиротворяюще, легко, будто прося прощения за то, что огорчил девушку. Но и поцелуй этот не был принят Дашей, он показался ей слишком бесплотным, слишком сухим – в отличие от былых поцелуев этого мужчины, воспоминания о которых заставляли бешено биться ее сердце, из этого вдруг словно начисто удалили всю страсть и живость, всю пылкость и теплоту настоящей земной любви. И, почувствовав, как она не соглашается, отрекается, уходит от него все дальше и дальше, Марио быстро, почти резко встряхнул девушку за плечи и заговорил куда строже, чем прежде, – так, как не говорил с ней еще никогда:
– Оставь эти мысли, Даша. Ты все еще живешь и мыслишь земными мерками – ты, которую допустили в святая святых, избранница судьбы, владелица тайн… Оставь это. Поднимись, откажись от прежних решений. Разве ты, художница, не видишь перед собой настоящих красок? Разве море, и небо, и земля, на которой ты сейчас стоишь, не живее во сто крат всех тех людей, на мнение которых ты пытаешься опереться? И разве ты, побывав здесь, не поняла, что нет смерти – есть другая жизнь?.. Нет конца – есть вечное продолжение; нет разлуки – есть ожидание; нет горя – есть недомыслие; нет потери – есть вечность. Зачем ты пытаешься поставить точку там, где возможно лишь многоточие?..
Девушка отвела в сторону его руки и прямо, в упор, взглянула в его потемневшие глаза. Она хотела разобраться, почувствовать, вникнуть… Да-да, с облегчением подумала она, это не было ссорой, мы просто пытались понять друг друга! И, сказав себе это, Даша вдруг ощутила мгновенную резкую боль в сердце. Разве не так же когда-то уговаривала она себя в моменты бурного выяснения отношений с Игорем – это не ссора, мы просто пытаемся друг друга понять?..
Но теперь все было иначе. Они стояли на каменистой дороге друг перед другом, разделенные невидимой чертой противоречий и непонимания, но их взаимное притяжение было так велико, что пространство между ними казалось насыщенным грозовым электричеством. Она протянула и положила руки на плечи Марио и замерла. Борясь с собой, она то удерживала его на расстоянии, то притягивала к себе, отталкивала и стремилась к нему душой и телом. А он мягко, не пытаясь сопротивляться ее движениям, оставаясь неподвижным, снова заговорил:
– Ничего нельзя изменить, Даша. Ничего от нас не зависит. Мы будем встречаться здесь столько раз, сколько позволит отведенный нам срок, и я буду с тобой столько времени, сколько смогу и сколько отмерит судьба. Так сказал бы я тебе там, на земле, где ни разу не смог поцеловать тебя и где нам не дано было услышать друг друга по-настоящему. Мы расстанемся. Я дождусь тебя на нашем берегу, и сколько бы времени мне ни пришлось ждать – это будет всего лишь мгновение…
– А я? а мне?.. – не удержавшись, перебила его Даша. – А как же я? Что делать мне? И что мне за дело до твоей прекрасной вечности, если там я буду вспоминать о тебе, а здесь не смогу даже обнять тебя?.. Одиночество, вечное одиночество – вот что такое твоя вечность!
И, опустившись на теплые пыльные камни, она заплакала. Трудным и неприятным был весь этот разговор. Зеленая поляна с цветущей липой, чернильное море, дышащее свежестью, голубая прохлада ручья – где вы, отчего покинули Дашу?.. Только каменистая желтая дорога, только горечь непонимания и поражения, только привкус близкой разлуки на губах – вот что оставалось ей, и, не желая мириться с этим, она плакала, опустив голову и обхватив колени руками, а Марио сидел рядом и крутил в пальцах тонкий полевой цветок, ломая и растирая в зеленую кашицу его листья.
– Мне не убедить тебя сейчас, – вдруг безнадежно сказал он, и Даша подняла голову, услышав в его голосе отзвуки потаенной боли. – Я мог бы возразить тебе, что ты и я здесь – одно и что, когда я говорил «буду ждать тебя», это все равно что сказать «ты тоже будешь ждать встречи со мной»… И вечность у нас – одна на двоих, и срок, который отмерен каждому, – это лишь половинка того времени, которое течет в нашей общей с тобой жизни. Но мне не объяснить тебе этого. А тебе, наверное, не понять… Пока еще не понять.
