Грэм Симсион - Проект Рози
Профессор Мэри Кинилли занималась психиатрией на медицинском факультете. Я никогда не спрашивал Рози про тему ее диссертации. Выяснилось, что она работает над весьма серьезной проблемой: «Влияние окружающей среды на развитие биполярного расстройства». Мне понравился ее подход к этой теме — взвешенный и научно обоснованный. Рози и Мэри проговорили пятьдесят три минуты, а потом мы все вместе пошли пить кофе.
— В глубине души, — сказала Мэри, обращаясь к Рози, — ты все-таки больше психиатр, чем психолог. Никогда не думала перейти в медицину?
— Я из семьи медиков, — ответила Рози. — Так что это мой бунт.
— Ну, когда закончишь бунтовать, имей в виду, что в нашем университете отличная магистратура.
— Щас, — сказала Рози. — Где я, а где Колумбия?
— А почему нет? И, кстати, раз уж вы проделали такой путь…
Мэри быстро позвонила куда-то и улыбнулась:
— Пошли к декану.
— Надеюсь, я произвела на тебя должное впечатление, — шепнула мне Рози по пути к медицинскому корпусу Колумбии.
Декан вышел из своего кабинета, чтобы поприветствовать нас.
— Дон, — сказал он. — Я только что получил твое письмо. У меня даже не было времени ответить. — Он повернулся к Рози. — Я — Дэвид Боренштейн. А вы здесь с Доном?
Мы все вместе пообедали в университетском клубе. Дэвид рассказал Рози, как он ходатайствовал о выдаче мне визы 0–1.
— Но я не солгал, — добавил он. — И если Дон наконец-то захочет поиграть за высшую лигу, то площадку мы ему обеспечим. В момент.
Угольные печи для пиццы почему-то принято считать экологически вредными, но я не очень доверяю таким утверждениям. В них больше эмоций, чем научных фактов, и они совершенно не учитывают себестоимость с учетом периода эксплуатации. Говорят, что электричество — это хорошо, а уголь — плохо. Но откуда берется электричество? Наша пицца от Артуро была бесподобна. Лучшая в Мире Пицца.
Я решил уточнить кое-что услышанное от Рози в университете:
— Мне казалось, что ты обожала маму. Почему же ты не захотела стать врачом?
— У меня не только мама врач. Но и папа, если ты еще не забыл. Мы ведь зачем сюда приехали, помнишь? — Она долила себе красного вина. — Я думала об этом. Я действительно сдала GAMSAT, как и говорила Питеру Энтикотту. И действительно набрала семьдесят четыре балла. И отсоси, не нагибаясь. — Несмотря на подобную лексику, Рози сохраняла дружелюбие. — Я подумала, что если пойду в медицину, то это станет символом навязчивой идеи об отце. Как будто я выбрала примером его, а не Фила. При этом даже мне было понятно, что такой ход мысли — типичное куку.
Джин постоянно повторяет: психологи совершенно не способны понять самих себя. Рози лишний раз подтвердила это. Зачем избегать того, что тебе нравится, в чем ты можешь преуспеть? Тратить три года, чтобы учиться на психолога, а потом еще несколько лет работать над диссертацией — и все для того, чтобы после этого называть себя термином «куку»? Притом что ее поведенческие, личностные и эмоциональные проблемы требовали куда более четких определений… Впрочем, я не мог согласиться и с термином как таковым.
Музей открылся ровно в десять часов тридцать минут, в очереди мы были первыми. Я спланировал нашу экскурсию так, чтобы охватить всю историю Вселенной, нашей планеты и жизни. Тринадцать миллиардов лет за шесть часов. В полдень Рози предложила отказаться от ланча, сэкономив время для осмотра экспозиции. Чуть позже она остановилась возле реконструкции знаменитых «следов Лаэтоли»[35] — отпечатков ног прямоходящих гоминидов, живших около 3,6 миллиона лет назад.
— Я читала статью об этом, — сказала Рози. — Там ведь были мать и ребенок, держащиеся за руки, верно?
Романтическая трактовка, но вполне правдоподобная.
— Ты когда-нибудь задумывался о детях, Дон?
— Да, — ответил я, забыв отсечь столь личный вопрос. — Но это представляется мне как маловероятным, так и неразумным.
— Почему?
— Маловероятным — поскольку я больше не уверен в проекте «Жена». Неразумным — потому что из меня получится неважный отец.
— Почему?
— Я буду обузой для своих детей.
Рози расхохоталась. Я счел это бестактным, но она объяснила:
— Все родители в той или иной степени — обуза для детей.
— И даже Фил?
— Особенно Фил. — Она снова рассмеялась.
В шестнадцать двадцать восемь мы закончили с приматами.
— Ой, неужели это все? — огорчилась Рози. — А можно еще что-нибудь посмотреть?
— Есть еще две экспозиции, — сказал я. — Но, возможно, ты сочтешь их скучными.
Я повел ее в зал небесных тел, где с помощью шаров различных размеров показан масштаб Вселенной. Экспозиция не столько зрелищная, сколько познавательная. Люди, не имеющие отношения к науке, тем более к естественным наукам, плохо понимают, что такое масштаб, — и даже не догадываются, насколько они крохотные в сравнении с Вселенной, зато какие гиганты рядом с нейтрино. Я очень старался заинтересовать Рози.
Потом мы поднялись на лифте и спустились по «Космической тропе» Хейлбрунов — спирали протяженностью в сто десять метров: шкала времени — от Большого взрыва до наших дней. На стенах — картинки и фотографии с редкими вкраплениями камней и ископаемых. Мне даже не нужно смотреть на них, поскольку я хорошо знаю историю, которую и попытался изложить — предельно точно и драматично. Мы спустились до нижнего уровня, где спираль обрывалась тончайшим волоском; в этой полоске и уместилась вся история человечества. Музей уже закрывался. Мы были единственными, кто стоял на краю тропы. Мне уже доводилось слышать реакцию людей, когда они оказывались в конечной точке маршрута. «Чувствуешь себя песчинкой, от которой ничего не зависит», — говорили они. Да, пожалуй, можно и так на это посмотреть. Возраст Вселенной действительно преуменьшает значимость наших жизней, исторических событий или того же «звездного часа» Джо ДиМаджио.
Но Рози скорее выразила вслух мои собственные ощущения.
— Вау, — произнесла она очень тихо, оглядываясь назад, в бесконечность. И тогда, в это ничтожно короткое мгновение вселенской истории, она взяла мою руку — и не отпускала, пока мы шли до метро.
27
Нам оставалось разобраться с последним важным делом до намеченного на следующее утро отъезда из Нью-Йорка. Макс Фрейберг, пластический хирург и потенциальный биологический отец Рози, сказавшись «занятым по горло», все же согласился принять нас ровно на пятнадцать минут ровно в восемнадцать сорок пять. Рози объяснила его секретарше, что пишет серию статей об успешных выпускниках университета для публикации в местной газете. Я с фотоаппаратом наперевес выступал в роли фотографа.
Добиться этого свидания было трудно, но куда труднее было взять пробу ДНК в кабинете доктора Фрейберга. Я стал думать об этом еще до поездки в Нью-Йорк и, признаться, сломал голову, пытаясь изобрести какой-то обходной маневр. Кольцо с шипами — чтобы пустить ему кровь во время рукопожатия — было бы наилучшим вариантом, но Рози сочла это социально недопустимым.
Она предложила срезать прядь волос — или тайком, или под предлогом того, что вихор может испортить фото. Наверняка пластический хирург был очень внимателен к своей внешности. Но, к сожалению, срезанный волос не годится для анализа: тут необходим корень. Рози захватила с собой пинцет. Впервые в жизни я мечтал о том, чтобы провести четверть часа в накуренной комнате: окурок решил бы все. Короче, надо было использовать любые возможности.
Клиника доктора Фрейберга занимала старое здание в Верхнем Вест-Сайде. Рози позвонила в дверь. Вышедший охранник проводил нас в приемную, стены которой были сплошь увешаны сертификатами в рамках и письмами благодарных пациентов.
Секретарша доктора Фрейберга — очень худая (ИМТ порядка шестнадцати), лет пятидесяти пяти, с непропорционально пухлыми губами — пригласила нас в его кабинет. Боже, и тут полно сертификатов! У самого Фрейберга имелся очевидный дефект: он был совершенно лысым. Тут даже метод пересадки волос бессилен. Ничто не указывало и на то, что он курит.
Рози очень профессионально вела интервью. Фрейберг описал некоторые процедуры — как мне показалось, весьма рискованные — и долго говорил об их важности для повышения самооценки. Хорошо, что мне досталась роль немого слушателя: искушение вступить с ним в научный спор казалось слишком велико. К тому же я был на удивление рассеян и никак не мог сосредоточиться. Мой разум все еще был поглощен эпизодом с нашими руками.
— Прошу прощения, — сказала Рози, — а нельзя ли что-нибудь попить?
Конечно же! Взять пробу с кофейной чашки!
— Разумеется, — ответил Фрейберг. — Чай, кофе?
— Кофе — отлично, — сказала Рози. — Черный без ничего. А вы выпьете?
