Кейт Мортон - Далекие часы
— Тетя Рита?
— Да-а? — отозвалась она, хмуро взглянув на ленточку, которая заплелась в ее пальцах узлом.
— У меня к тебе разговор.
— Да-а?
— О маме.
Взгляд такой острый, что я едва не порезалась.
— Она здорова?
— О да, здорова. Ничего такого. Просто я задумалась о прошлом.
— А! Прошлое — это совсем другое дело. И какая же часть прошлого тебя интересует?
— Война.
Она отложила свой мешочек.
— Вот как.
Тетя Рита любит поболтать, но я понимала, что это щекотливый вопрос, и продолжила с осторожностью:
— Вас эвакуировали. Тебя, маму и дядю Эда.
— Да. Ненадолго. Весьма неприятный опыт. Пресловутый свежий воздух! Чушь собачья. А как же сельская вонь и кучи исходящего паром дерьма, куда ни ступи? И они называли нас грязнулями! С тех пор я совсем по-другому отношусь к коровам и сельским жителям; всей душой мечтала поскорее вернуться домой и попытать счастья с бомбами.
— А мама? Она чувствовала то же самое?
Молниеносный недоверчивый взгляд.
— Почему? Что она рассказала тебе?
— Ничего. Она ничего мне не рассказала.
Рита вернулась к работе над белым мешочком, но в ее опущенных глазах появилось смущение. Я почти видела, как она кусает язык, сдерживая поток слов, которые ей хотелось, но не следовало произносить.
Кровь вскипела в моих жилах от предательства, но я сознавала, что другого шанса не будет.
— Тебе же известно, какая она, — пропела я.
Тетя Рита резко фыркнула и не стерпела. Она поджала губы, искоса посмотрела на меня и наклонила голову.
— Ей там нравилось, твоей маме. Она не желала возвращаться домой. — В ее глазах сверкнуло замешательство, и я догадалась, что попала по давнишней больной точке. — Да какой ребенок откажется быть с папой и мамой, со своими родными? Какой ребенок предпочтет остаться с чужой семьей?
«Ребенок, который чувствует себя не в своей тарелке, — подумала я, вспоминая свои собственные виноватые шепотки в темных углах спальни двоюродных сестер. — Ребенок, которому кажется, что он застрял в чужом месте». Но я смолчала. Я понимала, что такая женщина, как моя тетя, которой выпало счастье оказаться на своем собственном месте, не примет никакого объяснения.
— Возможно, она боялась бомб, — наконец предположила я; мой голос был хриплым, и я откашлялась. — Ночных налетов.
— Пфф! Она боялась не больше, чем все. Остальные дети хотели вернуться в гущу событий. Все дети с нашей улицы вернулись домой и вместе бегали в убежище. А твой дядя? — Лицо Риты приняло почтительное выражение, подобающее упоминанию высокочтимого дядюшки Эда. — Добрался автостопом из Кента, ни больше ни меньше; ему не терпелось приехать домой, как только началась заварушка. Появился на пороге среди налета, как раз вовремя, чтобы отвести соседского простачка в убежище. Но только не Мерри. Совсем наоборот. Не возвращалась домой, пока папа не съездил и не притащил ее за шкирку. Наша мать, твоя бабушка, так и не оправилась от этого удара. Вслух не жаловалась, не по ней это было — делала вид, будто рада, что Мерри жила в покое и безопасности в деревне, — но мы-то знали. Мы же не слепые.
Яростный взгляд тети прожигал меня насквозь: я была вымазана дегтем предательства как соучастница. Мамино вероломство до сих пор терзало Риту и питало вражду, которая не угасла за полувековую пропасть между прошлым и настоящим.
— Когда это случилось? — невинно осведомилась я и приступила к очередному белому мешочку. — Сколько времени она была в эвакуации?
Тетя Рита потеребила нижнюю губу длинным нежно-розовым ногтем с нарисованной бабочкой.
— Дай подумаю… бомбы уже падали вовсю, но дело было не зимой, потому что папа привез с собой примулы; он хотел смягчить твою бабушку, чтобы все прошло как можно глаже. В этом был весь папа. — Ноготь выстучал задумчивый ритм. — Пожалуй, она вернулась в сорок первом. Где-то в марте или апреле.
Выходит, мать не лгала мне. Ее не было дома всего чуть более года, и она вернулась из Майлдерхерста за шесть месяцев до того, как Юнипер Блайт пережила несчастье, которое ее уничтожило, до того, как Томас Кэвилл пообещал жениться на ней и затем бросил.
— Она когда-нибудь…
Меня заглушил залп «Шарканья в горячих туфлях».[29] На стойке затрезвонил новенький телефон тети Риты в виде туфельки.
«Не бери трубку», — мысленно взмолилась я, отчаянно желая, чтобы ничто не нарушило нашу беседу, которая наконец-то потекла в нужном русле.
— Это, наверное, Сэм, — заметила Рита, — шпионит за мной.
Я кивнула, и мы молча пересидели несколько последних тактов, после чего я незамедлительно устремилась в прежнюю колею.
— Мама когда-нибудь говорила о времени, проведенном в Майлдерхерсте? О людях, с которыми жила? Сестрах Блайт?
Рита закатила глаза, похожие на пару стеклянных шариков.
— Поначалу она только о них и говорила. Тоска смертная, можешь не сомневаться. Единственное, что ее радовало, — письма из замка. Напускала на себя таинственный вид и не вскрывала конверты, пока не оставалась одна.
Мне вспомнились мамины слова, что Рита бросила ее в очереди эвакуированных в Кенте.
— Вы не были близки в детстве.
— Мы были сестрами… конечно, временами мы ссорились, ведь в маленьком родительском домике мы жили друг у друга на головах… Но мы неплохо ладили. То есть до войны, пока она не встретила ту компанию. — Рита выхватила последнюю сигарету из пачки, прикурила и выпустила струйку дыма по направлению к двери. — После возвращения она стала другой, и дело не только в манере речи. Она набралась в замке самых разных идей.
— Каких идей? — спросила я, хотя уже знала ответ.
— Идей.
В голосе Риты звенела знакомая оборонительная нотка, обида человека, который чувствует себя жертвой несправедливого сравнения.
Розовые ногти одной руки перебирали воздух рядом с начесом, и я испугалась, что тетя больше не издаст ни звука. Она уставилась на дверь; ее губы шевелились, как будто пробовали на вкус различные фразы. После целой вечности ожидания она снова взглянула мне в глаза. Кассета закончилась, и в салоне повисла непривычная тишина; вернее, отсутствие музыки позволило зданию шуршать и скрипеть, устало жаловаться на жару, запах и неумолимый ход времени. Тетя Рита вздернула подбородок и медленно, отчетливо произнесла:
— Она вернулась снобом. Ну, вот я это и сказала. Она уехала одной из нас и вернулась снобом.
То, что я давно смутно подозревала, обрело плоть и кровь: папино отношение к моим тетям и кузинам и даже к бабушке, их с мамой приглушенные обсуждения, мои собственные наблюдения касательно различного уклада жизни в нашем доме и доме Риты. Мама и папа были снобами, и мне было стыдно за них и стыдно за себя, и в то же время, как ни странно, я злилась на Риту за то, что она озвучила это, и презирала себя за то, что спровоцировала ее. Я сделала вид, что сосредоточилась на белом мешочке и ленточке, но перед глазами все плыло.
Тетя Рита, наоборот, просветлела. По ее лицу разлилось облегчение, оно словно засияло изнутри. Замалчиваемая правда была нарывом, который десятилетиями ждал, пока его вскроют.
— Книжная наука, — выплюнула Рита, давя окурок, — вот и все, что ее волновало после возвращения. Явилась, зафыркала при виде маленьких комнат и папиных песен за работой и поселилась в библиотеке. Пряталась по углам с книгами — нет, чтобы помогать! Болтала чушь о том, что будет сочинять для газет. Рассылала свою писанину! Представляешь?
У меня отвисла челюсть. Мередит Берчилл никогда не писала и уж точно не посылала статьи в газеты. Я бы предположила, что Рита приукрашивает, но новость была настолько неожиданной, что просто не могла быть неправдой.
— Ее печатали?
— Разумеется, нет! Я о том и толкую: ей набили голову всякой чепухой. Внушили ей идеи не по чину, а такие идеи всегда заводят известно куда.
— Что именно она писала? О чем?
— Не знаю. Она никогда мне не показывала. Наверное, считала, что я не пойму. В любом случае, мне не хватило бы времени: я тогда встретила Билла и начала работать здесь. Война шла, знаешь ли.
Рита засмеялась, но горечь прорезала глубокие линии вокруг ее рта; раньше я не замечала их.
— Кто-нибудь из Блайтов навещал маму в Лондоне?
Тетя пожала плечами.
— Мерри стала ужасно скрытной с тех пор, как вернулась; вечно убегала по своим делам неизвестно куда. Она могла встречаться с кем угодно.
Ее выдала манера речи, едва заметный ядовитый намек; или отведенные глаза? Не знаю, но как бы то ни было, я сразу поняла: в ее словах скрыто больше, чем кажется.
— С кем, например?
Разглядывая коробку кружевных мешочков, Рита щурилась и склонила голову, как будто на свете не было ничего интереснее их аккуратных бело-серебряных рядов.
