Анна Матвеева - Завидное чувство Веры Стениной
Уходя, Вера тщательно закрыла дверь на два замка, подергала её за ручку, а потом зачем-то снова открыла замки и прошлась по всем комнатам. Тихо, пусто, на столе — выцветшие пачки сигарет, которые так уже никто и не выкурит. Почему-то ей не хотелось отсюда уходить, словно бы тут хранился обнаруженный вчера источник счастья.
Как же ей повезло, что ограбление не состоялось! О чём она вообще думала?
Полностью рассвело, когда Стенина добралась до музея — вышла остановкой раньше, чтобы повторить ночной маршрут. Мороз как будто бы тоже ещё не полностью проснулся и лютовал не в полную силу. В такую погоду, вспомнила Вера слова Геры, только и делать, что спать.
Гера, Гера… Мальчик с именем самой завистливой античной богини, любимый мужчина и Ларин отец (а я — Ларина-мать, «корсет, альбом, княжну Алину…» некстати пришло в голову Вере, всюду, где надо и не надо, играющей словами). Теперь, спустя годы, она каждый день вспоминала его, каждый вечер перед сном пыталась говорить с ним — и сама же себе отвечала. Как Лара, когда играла с Барбией — говорила и за неё, и за себя. Гера никогда не снился Стениной, и на могилу к нему она приезжала дважды в год — в день рождения и смерти. А вот мама, которая при жизни относилась к будто бы зятю сдержанно, смирилась с ним, как с неизлечимой болезнью, бывала там значительно чаще. Сажала на могиле какие-то цветы, что очень неохотно цвели в урочный час, брала с собой Лару и давала ей маленький веник — прибираться в «папином домике».
— Никто больше не ходит, — жаловалась старшая Стенина. — Все забыли. Даже мать забыла, ну как так, Веруня?
Однажды, поддавшись настроению, Вера поехала на кладбище без повода. Купила две хризантемы, которые уже выглядели увядшими — «такой сорт», пожала плечами продавщица. На розы не хватило денег. Вера шла по дорожкам кладбища, к ней отовсюду сбегались местные собаки, привычные к тому, что их здесь все подкармливают. У Стениной не было с собой ни колбасы, ни косточки, поэтому разочарованные собаки — хвосты улитками — оставили их с Герой наедине.
Вера думала, вдруг она сможет расслышать его голос — как слышала голоса и звуки картин, но ничего не получилось. Был тихий день, начало августа, деревья вокруг шумели зрелой малахитовой листвой, и только одно из них — тополь, который ненавидела старшая Стенина, потому что с него по весне слетали жёлтые липкие почки, не отмоешь, с камня-то! — только одно это дерево уже объявило вдруг, как войну, свою личную осень. Оно покрылось янтарными листьями, и часть из них уже лежала на сером камне ярким ковром. Мама тут же вымела бы дерзкие листья, но Вере они показались такими красивыми, что она решила принять эту маленькую осень в качестве подарка от тополя. Посидела на скамеечке у соседней богатой могилы — кто-то из бандитов, памятник в полный рост, ограда из чугунного литья. И скамеечка тоже чугунная, вся в цветах и стеблях, уральский ар-деко. Вера сидела сгорбившись и вслух, торопливо, как у постели больного, перечисляла достижения — свои и Ларины.
— Она совсем не похожа ни на тебя, ни на меня, — рассказывала Гере Стенина. — Особенная девочка. Ты не думай, что я без тебя счастлива — мне только вначале так казалось. Кстати, я теперь работаю в музее, представляешь?
Гера не ответил. Вера выкурила подряд две сигареты, уложила хризантемы поверх жёлтых листьев и ушла. Маме о своём походе рассказать забыла, и через неделю та встретила её ликованием:
— Веруня, у Геры кто-то был! Я сегодня ездила убраться и нашла цветы.
— Хризантемы?
— А ты как знаешь?.. Это ты, что ли? — Мама выглядела такой разочарованной, что Вера её пожалела и вместе с тем — разозлилась. Какое ей дело, ходит кто-то к Гере или не ходит? Люди быстро забывают тех, кто умер.
Вот, например, у Бакулиной недавно умерла мать — скоротечный рак. «У неё, кстати, был знак зодиака — Рак», — сказала Бакулина по телефону, когда звонила отметиться — что приехала, но будет в городе только два дня, так что они не увидятся («хватит с тебя и звонка», перевела Вера). Потом выяснилось, что мать умерла уже давно и похоронили её, не дожидаясь Бакулиной, которая считала, что на похороны даже самых близких людей ходить не надо, потому что это отнимает жизненную энергию. И на кладбищах делать нечего — она вот в Париже старается обходить стороной Пер-Лашез и Пасси.
— Больная, — сказала Юлька, обычно сдержанная в оценках поведения парижской подружки. В Екатеринбург Бакулина приезжала разбираться с наследством. Это, по всей видимости, энергию дарило.
…Снег сегодня был таким, что глазам тяжело смотреть, — больнично-белым. Да, снова вспомнила Вера, в такую погоду только и делать, что спать. Музей выглядел так же, как вчера, — не было видно ни ограждений, ни розыскных плакатов с Вериной физиономией. Стенина выдохнула остатки страха, бродившие в ней со вчерашней ночи, расправила плечи и вошла.
Первый же человек, которого она увидела в музее, бросился ей на шею и зарыдал, не размышляя о собственном весе и его соотношении с весом тогда ещё вполне стройной Веры Стениной. Та едва устояла на месте, машинально вцепившись в рыдающего человека — как седок в мотоциклиста.
Человеком, который рыдал, была кассирша, мать злосчастного Ваньки. Вокруг волновалось небольшое, но при этом плотное море «стульчаков» под руководством Клары Михайловны. «Я просто решаю здесь некоторые вопросы», — вспомнилось Вере.
— Ой, вы же ещё не знаете, Вера Викторовна, — причитала кассирша, не выпуская Стенину из объятий. — Ваньку в милицию забрали, обвиняют в преступной халатности!
Вера ощутила себя роботом, заведённым на автоматическое похлопывание по спине и «ну, ну», которое следовало повторять с аккуратным интервалом. От кассирши пахло чем-то сладким, вроде пенок с клубничного варенья.
В дверях служебного входа появилась директриса — в длинной шубе из нутрии, с лицом тоже очень длинным, а в тот день ещё и дополнительно вытянувшимся. Кассирша в ту же секунду ловко отклеилась от Веры и помчалась к директрисе, упав ей на грудь.
Вера превратилась из робота в саму себя и собралась было просочиться наверх, в свои залы — но тут же передумала. Сейчас нужно быть со всеми вместе. Тем более Клара Михайловна начала рассказывать — явно не в первый раз — о том, что случилось в музее ночью. Бестолковый Ванька уснул, не закрыв двери, и в здание проникли хулиганы. Стащить ничего не успели, потому что сработала сигнализация на выставке Вадима Ф.
— Спасибо ему большое нужно написать от лица всего музея! Он просто нас спас!
— Ведь могли бы и павильон, — ахнула Марья Степановна.
Этого Ваньку, продолжала Клара Михайловна, игнорируя скорбь кассирши, надо гнать отсюда в три шеи — с ним такое уже не в первый раз. «Стульчаки» кивали, и бессовестная Вера — со всеми вместе. Она догадалась, что никто ещё не видел испорченную картину.
— Сегодня в музее выходной по уважительным причинам, — объявила директриса. — Но для вас, коллеги, это ничего не значит. Милиция просила всех быть на месте, особенно тех, кто работал вчера вечером.
Вера, как все, ужасалась, прикладывала ладони ко рту и осуждающе морщила лоб — в общем, вела себя как образцовая единица античного хора, она же волк в овечьей шкуре. Шкура давила во всех местах и жала под мышками — кто бы мог подумать, что тайна будет так сильно рваться наружу? Стенина попыталась вызвать у себя жалость к невинно пострадавшему Ваньке, но ничего не вышло — охранник из него был никудышный и Верин проступок всего лишь приблизил трагический финал его карьеры. Мимо проплыла кассирша с термосом в руке, и Вера похолодела — а что, если остатки компота отправят на экспертизу? Что за фантазии, одёрнула она сама себя, мы же не в кабельном американском фильме. Как будто в ответ на этот вопрос кассирша проследовала обратно с тщательно вымытым и прополосканным термосом.
Новость, так взволновавшая всех с утра, к обеду начала скисать. Обещанные милиционеры давно прибыли, но наглухо застряли в первом же зале, разглядывая каслинский павильон и записывая показания свидетелей. Вера дожидалась очереди в выставочных залах — там было тихо, картины Вадима молчали, разобидевшись.
Она не сразу решилась зайти в третий зал. Ходила кругами, вздыхала, обнимала себя за плечи, как Наполеон. Наполеон-то бы на её месте не струсил! В конце концов — ох, уж этот вечный конец концов, когда же ты настанешь? — Стенина вошла в дальнюю комнату, зажмурившись, как впечатлительная личность на фильме ужасов. Девушка в берете, увидев Веру, затрепетала, словно рыбка в сетях — слава богу, живая! Надрезанный угол холста торчал из рамы так, что его легко заметил бы даже самый ненаблюдательный человек. Вера хотела вправить угол под раму, но вовремя вспомнила про отпечатки пальцев.
И тут её вызвали в соседний зал на допрос. Милиционеры притомились — тот, кто был младшим по званию и старшим по возрасту, просто изнемогал в этом музее, чьи работницы неприятно напомнили ему всех его школьных учителей разом. Веру следователи встретили подобранными животами и чем-то похожим на улыбки. Она подробно ответила на все вопросы. Да, была на месте. Нет, ничего подозрительного не видела. Да, ушла в обычное время. Нет, понятия не имеет, как такое могло произойти.
