Слава Сэ - Ева
Работники ЖЭКа боялись его богатой фауны. Электрик Саша кричал Геннадию с улицы, куда вставлять провод. И чего крутить отвёрткой. И по крикам определял, фаза в розетке, или ноль.
Я тоже объяснял Гене в окно, как скрутить кранбуксу в смесителе. Ему не хватало сил. Пришлось идти к тараканам. Гена говорит:
— Вы осторожно, у меня тут тазики.
Тут — означало «везде». Хождению по тазам как по суху нас не учили. Я злой такой, стал выливать всё в раковину. Гена айкал, будто его колют. И ещё эти тараканы…
Когда щенки или котята приходят смотреть, что принёс сантехник в сумке, выходит мило. Тараканы так не умеют. Им не хватает пушистости. Но тоже лезут.
Я работал быстро. Не хотелось привлекать к себе внимание Гениных питомцев. Но они меня заметили. Я выскочил вон. И уже на улице, чувствую, под курткой, кто-то гадкий ползёт по руке.
Физики установили, самый краткий отрезок времени, это момент между поглощением фотона и выбросом электрона в атоме.
Лирики считают, это миг между началом зелёного света и гудком сзади.
У сантехников самое быстрое действие — это время, за которое водопроводчик покидает свой костюм, ощутив на ноге таракана. И уж поверьте, фотоны с электронами не подозревают, что такое настоящая скорость.
Я разделся до трусов. Был октябрь, из кафе «Ноктюрн» на меня смотрели печальные люди. Два животных вылетели из ботинка, один сидел в штанах, трое доехали в сумке. И тут Гена открывает окно и орёт, мне, голому, с третьего этажа:
— Извините, вы сломали такую дюбочку. Вы принесёте мне такую же, новую?
Мы стали спорить о природе дюбочек. Я утверждал, их жизненный путь очень короток. Гена клялся, если б не такие как я, дюбочки жили б вечно. (Речь об аэраторе, не важно).
Я танцевал сальсу с тараканами, Гена кричал сверху, что потребует моего увольнения. Я махнул ему кулаком и крикнул:
— Шоб ты сдох!
В шутку.
А вчера Гена умер. Теперь ему не каплет. Он шлёт мне с неба воду, за грубость мою. И вчера ещё пригнал таракана. Десять лет их не было, а тут бежит по кухне, точь-в-точь Генин.
Уволился, сижу дома. Заговариваю буквы.
Я не знаю, как пишутся Большие книги, но знаю, с чего начинаются Великие потопы.
Жираф
Лялю водили в школу, знакомиться. Я думал, ей откроются тайны впадения Волги в Каспийское море. Или, что шестью семь это довольно много. Я ждал свежих данных о числе материков.
Рассказывает:
— На перемене Павлик показал писю. Хочешь, нарисую.
Обидно. Из всех сокровищ школьной программы Ляля запомнила лишь стручок малолетнего негодяя.
В Лялиных рисунка такая экспрессия, что я сказал: лучше нарисуй жирафа. Писю я уже видел. Они встречаются часто, и не только как аллегория крупных неприятностей. А жирафы редко.
Вот недавно, выбирался из Москвы, до поезда час, и неожиданно упал снег. Весь. И дружные шофёры перестали ехать, чтобы скорее написать в Яндекс весёлые письма про декабрь и правительство. Так вот, это была именно пися. Перепутать невозможно. Не хочу ещё раз такое пережить. Поэтому, сказал я Ляле: нарисуй жирафа.
Ляля нарисовала двух жирафов. Один тревожно смотрит вдаль, второй, головой на пять часов, присел и ест траву. Я говорю:
— Ляля, жирафы, не жрут траву, только веточки.
Ляля говорит, здесь только один жираф. Второй — это пися. И подписала, чтоб никто не путал.
И о погоде
У нас в заливе четырнадцать судов вмёрзли в лёд. Самый толстый латышский ледокол называется «Ворона». Конечно, он ничего не успевает, с таким названием.
Матросы гуляют по льду на берег, покупают водку. Пограничников вдвое больше, чем ледоколов. Оба они хотели бы поймать немножко моряков с водкой, но пока не получается.
В детском саду весну приманивают языческими методами. Мне прислали записку:
«Уважаемый папа Ляли! В понедельник состоится Масленица.
Просьба надеть белые чешки, блузку и гольфы. Возьмите ещё пять блинов и варенье».
Я представил, как приду одетым в белые чешки, гольфы, блины и варенье. То-то детям будет радость. Воспитательницу зовут Ева, симпатичная латышка. Тексты сочиняла как могла, потом прилежно перевела на русский. Написала 14 записок, по числу детей.
В соседней группе релиз готовила украинка. Указ пригвоздила к двери, один на всех. Текст получился раздольный:
«В понедельник утренник.
Всем прийти нарядными.
Дети будут есть, что сами принесут».
Обратите внимание, в 14 раз меньше писанины, а еды будет в три раза больше.
В прошлом году жгли чучело Зимы. Дворник Серёжа сплёл его из старых мётел и покрышки. Дети получились чёрные-пречёрные. Зато Масленица.
В этом году аутодафе не состоится, холод жуткий. Корабли вмёрзли, матросы пьют, коровы не выделяют метан, глобальное потепление провалилось. Если к среде не наладится, уеду в тёплые колонии. Буду по вечерам играть джаз в ресторане для белых женщин. А днём мы с друзьями музыкантами станем свергать ненавистные режимы. В их климате это единственное развлечение.
О нелинейных функциях
Когда женщине восемь лет, математика понимается душой. За числом «сорок» начинается бесконечность. Мировая история кажется беспорядочной горой принцесс, пиратов, человекообезьян и дохлых динозавров.
Маше рассказали про Джордано, гелиоцентризм и что ведьмы были красивыми женщинами с дурным характером. И вот она спрашивает:
— Бабушка, а как тебе удалось избежать казни во времена инквизиции.
Я подумал: молодец бабушка, в свои пятьсот прекрасно выглядит.
Потом Маша залезла с ногами в её шкаф и шепчет:
— У неё должны быть старинные платья, неужели выбросила…
И только весы Маша понимает точно. 30,7. Если предварительно пописать, то 30,5.
Я купил весы, с ними время летит незаметно. Одна знакомая девочка пришла в гости. Все мальчики сели играть в компьютер, других девочек не было. Ей дали весы и шоколадку, чтоб не скучала. Через три часа она была так измождена внутренней борьбой, даже разговаривать не хотела.
Так вот, я купил весы. В первый же день они оскорбили всю семью. Всех по очереди назвали толстой коровой. Собирают же китайцы такую гадость. И чем меньше я ем, тем они наглее врут. Например, вчера бросили мне в лицо страшную цифру 88. И это после всего, что я в тот вечер мог съесть, но не стал. А все ели, и теперь у меня невроз.
Но я тоже научусь считать душой. Впредь мой вес будет измеряться метафорически — я большой, я большой и удобный, я красивый как дворец.
Как Даша сдавала квартиру
Даша опять сдаёт свою двушку. У неё там ковры, занавески, золотой унитаз, бассейн с пузырьками. Советский кинематограф утверждал, именно так выглядит дворец падишаха.
Восточным людям нравится такой царский дизайн. Сначала у Даши жили сирийцы. Улыбчивые, тихие торговцы оружием. Стиралка била их током, люстра роняла на них плафоны. Очень метко попадала в макушку. Они всё равно улыбались и хотели ещё снимать.
Потом вселился холостой китаец. Он был нинзя. Агрессивная мебель его не замечала. Даже собака на него не лаяла. Не человек, а мышь какой-то. Китаец съехал, вернулись арабы. Они туда-сюда возят свои боеприпасы, из Сирии.
После них въехали две студентки. Даша меня к ним не пускала, на случай, если вдруг я бабник. По степени разрушений как раз они оказались шахидками в третьем поколении. Крушили всё. Жили, будто завтра не наступит. Отломали у стола ножку, у душа дверцу. Судя по расходу воды, они купали своих боевых коней. Или слонов.
Дарья неделю оттирала следы удачной сделки с девочками. Опять дала объявление, и сразу позвонил клиент с акцентом. И прибежал, принёс залог. С её слов, пламенный черкес, как у Лермонтова. Чёрный весь, с огромным носом. С ним были друзья, тоже черкесы.
Даша звонит мне, говорит:
— Нужен мужчина на вечер, я выбрала тебя.
Так вот, никогда не радуйтесь, если женщина приглашает вас в гости, как мужчину. Скорей всего, придётся носить железное пианино голыми руками. Пианино отличается от боевого слона только тем, что его не надо мыть. А весит оно даже больше, потому что ходить не умеет.
— Это ещё не всё, — сказала Даша, когда я почти родил детей от пианино. — Ты и дальше будешь мне нужен.
Так вот, не радуйтесь, если после пианино женщина настойчиво продолжает видеть в вас мужчину.
Даша говорит:
— Скоро придут клиенты, они должны видеть, что у меня есть муж. Будешь моим мужем. С полдевятого до девяти.
Это она, конечно, польстила. Вряд ли я столько выстою против трёх черкесов. Да ещё с руками, оттянутыми роялем. Но мужчины, это такие люди, если надо пойти и погибнуть, они идут и гибнут. Ради любви. По крайней мере, будут ныть весь вечер так, будто впрямь помирают.
