Сергей Костырко - Медленная проза (сборник)
Потом захлопали дверцы машин.
– Куда это они?
Модя качнул головой:
– Туда.
За будку деловито и стремительно идет усатый офицер, за ним Модестовы парни – движения ломкие, взгляды ускользающие.
Модест начал вставать, но как-то замедленно, с трудом почти, – встав, качнулся, потянулся, как после сна, или это его передернуло так?
– Все, Амбал, можешь уезжать. Да, за руль садись сам. Твои сейчас…
Амбал кивнул и, не оглядываясь, быстро пошел влево вдоль стены к дороге наверх, за ним потянулись его люди. Спецназовцы у стены напряглись, пропуская их мимо.
Возле меня возник штатский:
– Сейчас мы тоже пойдем. Подождите пару минут.
Модест со своими скрылся за деревьями.
Трое спецназовцев стояли расслабленно, не глядя на меня.
Солнце уже касалось верхушек деревьев.
Зашуршала скатывающаяся сверху «Волга». За рулем Модест. Машина остановилась у здания. Открылась дверца, вылез Модест. Он шел ко мне. Спецназовцы снова напряглись, один перешагнул кювет и встал поближе. Дуло автомата приподнялось в сторону Модеста. Модест не обращал внимания. Я поднялся навстречу.
– Ну, счастливо, – сказал он. – Не по-человечески как-то расходимся… Вы не думайте… Меня подставили, как и вас. Счастливо вам, – и снова протянул руку.
Я пожал мокрую липкую ладонь и, дождавшись, пока он повернется ко мне спиной, вытер руку о брюки. Хлопнула дверца, тихо взрокотал мотор, машина исчезла за будкой, шелест ее начал удаляться.
Спецназовцы стягивали с распаренных лиц черные маски.
– Пойдемте, – тронул меня за локоть штатский и быстро зашагал вдоль овражка к верхней дороге.
Мы вышли из-за будки с другой стороны и стали подниматься вверх по дороге. Очень хотелось оглянуться – боковым зрением я видел людей, подметавших асфальт вокруг машин. Штатский на ходу сбросил куртку и сейчас расстегивал бронежилет.
Наверху за деревьями на обочине стояли два автобуса и «рафик» с темными стеклами. У «рафика» – еще два спецназовца. Один полулежал на откосе, второй сидел на ступеньке открытой двери автобуса. При нашем появлении они встали.
– Идите в машину, – сказал мне штатский, и я полез в распаренное нутро рафика.
Дверь за мной тут же захлопнулась.
– Пассажир должен сидеть у дальнего окна, не имея обзора на дорогу, ясно?
– Так точно, – ответил спецназовец.
Через минуту дверь снова открылась.
– Вылезай, батя, а то сваришься. Вылезай, не слушай его, он любит попиздеть.
Я соступил в блаженную прохладу.
– Нет закурить?
– Не курю. Эй, – окликнул он второго, – Серега, дай закурить человеку.
Спецназовец, большеглазый, горбоносый, молоденький, глянул на меня.
– Не обоссался, пока ехал с ними?
Снизу зарокотали машины.
– Давай быстро назад.
Я запрыгнул в «рафик». В переднее окно было видно, как снизу поднимаются все три машины. Впереди наша «Волга», сзади «вольво» и «жигули». У «Волги» было вынуто ветровое стекло, за рулем сидел спецназовец без маски, рядом еще один. Сзади них – тесно и темно. Машины поднимались медленно. За ними растянулись идущие по дороге спецназовцы. Я всматривался в темноту за плечами водителя первой машины. И когда машины поравнялись с рафиком, я увидел сквозь боковые стекла, а потом через задние стекла запрокинутые головы спящих вповалку людей.
Солнце закатывалось за гору.
Спецназовцы шли мимо рафика к автобусу.
У меня уже не было сил держать глаза открытыми. Я прекратил усилие, и глаза закрылись. Перед глазами вспыхивали и гасли белоглазые маски, полуголые стройбатовцы, Ромкина ободранная, намокающая сукровицей щека, по широкому асфальту дороги скатывался мальчик на роликовых коньках.
– …Да нет! Он просто спит.
Меня трясли за плечо. Я разлепил глаза. Тесно, душно, темно. На меня смотрел незнакомый человек.
– Сейчас поедем. Сейчас, – голос знакомый. Ну да, ангел-хранитель.
Я сижу в «рафике». Мотор уже работает.
За окнами густые сумерки, с трудом различаются кусты. Рафик стоит все на том же месте. Впереди светятся окна автобуса. В «рафике», кроме штатского, усатый офицер и еще два спецназовца. Остро пахнет потом и сапожной кожей. Болит затекшая во время сна шея.
– Как вы себя чувствуете?
Я слышу свой голос:
– Нормально.
Спецназовцы смотрят на меня. Обычные лица – скулы, лбы, глазницы, мокрые прилипшие волосы, у одного тонкие усики и светлые выпуклые глаза.
Впереди дрогнули и поплыли окна автобуса, мы трогаемся за ними.
Проехав метров сто, тормозим. Слева из темного провала поднимается дым, подсвеченный снизу редкими сполохами багрового огня. У обочины спецназовцы. Шофер открывает дверцу, и, протянувшись через шофера, майор спрашивает тех, кто снаружи:
– Ну что там? Долго еще?
– Все. Уже заливают.
В дыме, который доносится через открытую дверь, запах горелой резины и еще какой-то смрад.
Мы объезжаем остановившиеся автобусы. Шофер прибавляет скорость. Фары высвечивают впереди асфальт, траву, мелкий кустарник по краям. Дальше – чернота.
Потом огни на шоссе. Утомительно плоская темная земля за окном. Опять накатывает ощущение слабости, я закрываю глаза и проваливаюсь. Сквозь сон ощущаю сбой в работе мотора и открываю глаза.
Мы куда-то приехали. «Рафик» тормозит. Фары высвечивают железные ворота с металлической звездой. Ворота отворяются.
Рафик въезжает в широкий двор и останавливается у двухэтажного здания казарменной архитектуры.
– Приехали, – оглядывается ко мне штатский.
Мы поднимаемся по лестнице на второй этаж. Под ногами вытертый вздутый линолеум. В конце коридора часовой. В кабинете, куда мы вошли, на стуле моя сумка.
– Проверьте, все ли вещи целы.
В кабинете двое офицеров. Они молча кивают штатскому и внимательно наблюдают за мной, им как будто интересно, все ли вещи на месте. Да, всё на месте – паспорт, деньги, ключи, блокнот и т. д. Я вытаскиваю джинсы и свитер.
– Где тут можно переодеться?
– На первом этаже. Вас проводят.
Меня ведут в умывальню – гулкое длинное помещение, вдоль стены краны над жестяным желобом. Я раздеваюсь до пояса. Тут же ополаскиваются майор и те два спецназовца, что ехали в «рафике».
В дверь заглядывает солдат:
– Где заложник? Хохол уже икру мечет.
– Здесь я.
Я иду за солдатом по коридору, сворачивая разорванную на спине рубаху и изгвазданные чем-то маслянистым пляжные штаны. Солдат стучит в дверь. После небольшой паузы голос:
– Войдите.
В пустой комнате за столом сидит мой штатский. Перед ним бумаги.
– Присаживайтесь, – кивает он. – Вот ваши проездные документы. Распишитесь вот здесь – за оказание, так сказать, услуг по консультированию. И вот здесь, и здесь… Должен сказать, что ваше участие в операции обеспечило ее успешное проведение. От имени руководства выражаю благодарность.
Я киваю.
– Регистрация на ваш рейс начнется через час двадцать. Пойдемте, я посажу вас в машину.
Мы выходим из комнаты и спускаемся по лестнице. Навстречу черной толпой с грохотом поднимаются спецназовцы.
– Эй, хохол, куда мужика увозишь? Мы же с ним еще не выпили.
– Вам, похоже, и так достаточно.
– А вот это уж не твое дело.
– Ну так что, киевский, отпустишь мужика с нами?
– Исключено. Нет времени.
– Во, бля, деловые!
Перед крыльцом стоит военный газик с включенным мотором. Шофер изнутри открывает мне дверцу.
– Ну, – говорит штатский, – еще раз спасибо! И счастливого пути.
– До свиданья.
Я сажусь в машину.
Железные ворота открываются, мы выезжаем…
Машинка моя, клацнув еще пару раз, остановилась в черной пустой степи с ночными огнями Симферополя вдали.
Ну а я – в своем номере.
Уже давно ночь. Тихо. Я не отметил, когда замолчала за окном музыка из баров. От сидения за машинкой затекла спина. Щиплет обожженный сигаретным дымом язык.
Я выхожу в лоджию. Лунная тень решетки. Черным мглистым облаком до самого моря лежит внизу парк. Дорожки пусты. Цикады кричат. Моря не слышно.
Кажись, отошло. Руки уже не дрожат. Дописал и как бы успокоился.
Сгибая руку в локте, почувствовал боль – кожа содрана. И челюсть ноет – все-таки зашиб ее об асфальт.
Завтра привезут на подпись мои показания, взятые на диктофон там же, на месте, почти под диктовку, с подсказками формулировок «под угрозой оружия», «неоднократные угрозы расправы» и проч. «Это чтоб на суд вас не вызывать, – сказал потом мой “ангел-хранитель”, милицейский майор из Киева. – Им так удобнее».
В санаторий меня отвозил майор. Пока мы сидели в его «Волге» и наблюдали, как рассаживают Климовых парней в разные машины (сам Клим, стиснутый с двух сторон спецназовцами, сидел в своей «Вольво», и в выражении лица, с которым он смотрел в нашу сторону, мне чудилось что-то от актера Весника, играющего городничего в последнем действии «Ревизора») – майор достал из портфеля пластмассовые стаканчики и бутылку коньяка. Плеснул мне, плеснул себе. От продолжения я отказался, а майор потом приложился еще, и еще, и еще раз. «Расслабиться надо», – сказал он, но коньяк не расслаблял, а скорее раскалял его. «Падлы! Вот падлы! Все нашими руками. А? Ты думаешь, – зашипел он, когда с опустевшей уже площадки тронулась наконец наша машина, – ты думаешь, что это только тебя сейчас употребили? Это – меня! Меня – поимели. Во все дырки».
